Но как только мигрени уходили, Лиза тут же, прямо с дивана, вновь становилась на путь борьбы – вечный воин, которому до всего было дело: до каких-то несчастных бабушек, которые потом просто ездили на Лизе, до всех больных и сирых, до всех обиженных и терпящих бедствие и даже до какого-то дурацкого яблочного жмыха, который выбрасывают на консервных заводах, а там ценное вещество – пектин, представляете?
– А тебе что до этого, Лиза?
– Как что? Я хочу, чтобы мои дети пили хороший сок.
– Да у тебя нет детей! Может, ты забыла?
– Но будут же! – удивлялась Лиза.
…Ничего у тебя не будет. Ни детей, ни мужа.
Нет – ну муж все-таки был. Фиктивный, правда. Но свадебка вышла веселой, почти настоящей – друзья расстарались.
Да и Лиза сдуру вдруг явилась в загс вся из себя раскрасавица – юбка-колокол, диадема на лбу, и Серега, бука, иронический юноша, тоже вдруг предстал раскрасавцем, женихом с букетом алых роз, да и тетя в загсе вдруг долбанула речь по всем правилам («Вы сегодня вступаете в брак…»), и кольца в ход пустили, и поцелуем скрепили, и шампанское открыли – и все вдруг показалось таким настоящим, что мороз пошел по коже у свидетелей (тоже зачем-то припершихся нарядными), и тот самый ком, как положено, в горле застрял…
Нет, ну тут все понятно, конечно: Мендельсон там и речи – на слабые нервы действует, но!
Но Лиза-то, Лиза!..
Стоит раскрасавицей, Золушкой на балу – жених глаза вытаращил, как впервые увидел, и все вытаращили – и не только потому, что красавицей предстала (что красавица – и так все знали), но вот этот трепет! эти глаза нараспашку! эта готовность к счастью!.. Хитра-а мать.
А ведь никто, кстати сказать, не собирался насовсем отдавать жениха Лизе (а не жирно будет? Лизе-то?), у других на него, между прочим, виды были – Лизу и выбрали на эту роль по причине ее полной безопасности (коварства ни на грош: квартиру не отберет, жениха не уведет) – и вот на тебе!.. Прям как тот Иван-дурак, что умнее всех вышел.
И вот тут бы счастливый конец!..
Да не будет.
…И какая-то жуть была во всей этой свадебке, в фотографиях на память (на какую память?) и идущей вслед за этим дружеской попойке на подружкиной квартире, где свадебка, конечно, продолжилась – всем на потеху… Но невеста была такая настоящая на этой ненастоящей свадьбе, такая взволнованная и трепетная, и жених был тоже какой-то взаправдашний, строгий и торжественный, как будто оба знали, что настоящей свадьбы им обоим никогда не видать… И народ уже думал в разгаре веселья (трезвая мысль в пьяной голове): а почему бы нет?.. За чем дело-то стало? Лиза? Серега? Чтобы делу венец и сказке конец?
А может, и надеялась на что-то Лиза, и жених ее надеялся? (На поворот судьбы, на счастье из-за угла?) Но подруга была уже на страже, начеку, зорко следила за нюансами, не дала разыграться импровизации и увела жениха, оставив Лизе пачку пенталгина (береги себя, Лиза).
Так и не поняла ничего Лиза, немужняя жена, ничего не поняла в этой жизни, как и другая Лиза, ее тезка, маленькая княгиня, тоже глупенькая, в сущности, которой тоже не по зубам был сложный князь, задававший себе много вопросов…
В общем, выпал Лизе единственный случай сыграть главную роль, и больше главных ролей в ее жизни не было.
Но после свадьбы еще подружили немного и даже к родственникам мужа зачем-то съездили (родственники одобрили, кстати, и даже рекомендовали Сереге жениться на Лизе по-настоящему), по театрам походили, по парку погуляли – и вот тут…
И вот тут стали всплывать про Лизу какие-то подробности – те самые подробности, перед которыми все мы так беззащитны, хотя на самом-то деле это не наши подробности – это их подробности, про нас говорящих, но это ведь потом выясняется – после нашей жизни…
А как-то раз даже на юмориста пошли – Лизе доставить удовольствие, ну не Сереге же, брезгливому до простых радостей, – и так хохотали они с Лизой, ну Лиза – понятно, а вот Серега-то наш, высокомерный князь, чуть не помер от смеха – в буквальном смысле: с сердцем вдруг плохо стало – ка-ак кольнет!.. Потом отпустило, хвала богу.
Посмеялись, короче, и развелись.
А потом вдруг новый жених высветился, воевавший в Афгане, из Пыли прибыл, пыльная родня заслала – и вот афганец как раз был по зубам Лизе, да вот Лиза была ему не по зубам – уже сложная, уже усложнилась… А ведь созданная, в общем-то, для простого счастья – институт там, замужество, дети, такой вот простой сюжетец, да и тот не заладился.
Пыльные родственники настоятельно звали назад – поучить уму-разуму, но в Пыль – как в могилу: никогда, ни за что.
…И вот именно помирать больной кошкой Лиза поползет в нелюбую Пыль, а не в светелку, где друзья, где помощь, не простилась (не захотела?), и потом, когда, восстав из пыли земной, Лиза превратится в пыль небесную, возникнут, конечно, вопросы к Лизе, но Лиза на них уже не ответит.
В общем, скоротала Лиза свой коротенький век – на посылках, на обочине чужих жизней, ошиваясь по чужим домам и чужим судьбам, с вечным пенталгином в сумке и с апельсинами для чужих детей, пока не исчезла, не растворилась в катаклизмах эпох: где, чего – не до Лизы («Что значит «где Лиза?» – а где все?!»), жизнь закрутилась как волчок, завыла голодным волком, спасайся, кто может, все врассыпную, рассредоточились, как в погоне (волки хватают отставшего, слабого), и вот на тебе – явились пыльные родственники из города Пыль барахлом распорядиться!.. А Лиза где?
Нет Лизы.
Что значит «нет», а где она?
Померла, в общем…
Что значит «в общем»?
И вот тут, конечно, возникли вопросы, но что уж теперь… Откопались лишь фотографии в тайничках Лизы – те самые фотографии, где Лиза невеста, а Серега жених – жених ряженый, да не суженый… И других секретов не нашли у Лизы – неужели и не было?!
Отжила Лиза…
Жизнь отбросила ее, как яблочный жмых, а в нем оказался ценный пектин, и его не хватило впоследствии, когда разом всех предали – поодиночке и скопом! – и неважны стали все эти изыски ума, и опротивели все эти сложности, и стали цениться простые вещи, коими так богата была простая душа Лизы… Не предал – друг. А предал – значит, не друг. Вот и вся правда.
«А помните, Лиза говорила?..» «А Лиза это любила…» «А Лиза…»
Лиза… Лиза… Лиза…
Лиза просто лезла из всех, прорастая, как цветок меж камней…
И жених Серега, светлый князь, прожил свою жизнь один в своей двухкомнатной квартирке, полученной благодаря тому фиктивному браку с Лизой, так и не найдя себе жены, – то ли равных не было (себе? Лизе?), то ли погряз в вопросах, на которых нет ответов (а у Лизы они были!)…
И чем дальше, больше вспоминал он о Лизе – и как гуляли они по парку, и как смотрела на него Лиза, и как смеялись они тогда – до сердечной боли (и что это за боль такая была?..) – он больше никогда не смеялся так, несмешливый был человек, бука, колючка, кактус…
Счастье должно быть своевременным, потому что все остальное – это уже несчастье.
В общем, прожила Лиза свою жизнь без вопросов, лишь один, быть может, единственный – и тот во взгляде, вопрос маленькой княгини, от которого пожизненно щемит сердце, если оно есть, конечно, и если оно человеческое: «Я вас всех любила и никому дурного не делала, и что вы со мною сделали?..»
А ничего не сделали.
Мало любили просто…
Рыбы и женщины
Когда б вы знали, из какого сора…
Точнее, ссоры… страшной ссоры, жуткого скандала – вырос этот дивный цветок чешско-сибирского происхождения по имени Агнешка!..
– Это трогать не можно?
– Не можно. Ни в коем случае. Это борщевик. Ядовитый, как гад.
– Борщевик?
Действительно, почему – борщевик?! Что плохого, спрашивается, в борще? Название не несет информации об опасности. Налицо языковая ошибка, оплошность – надо было назвать его так: гадина зонтатая или еще как похуже. А то – борщевик: хватай и в борщ бросай, так, что ли?! Дезинформация. Вот, например, польский язык несет правильную информацию: «правдивка» – белый гриб. Лаконично, ласково, а главное – правда, правда! Так и сказано: правдивка, не лжа.
(А ведь мухомор гораздо красивее, как и всякая лжа, – правда, держит себя скромней, красотой не заманивает. Белый мы любим только за внутренний мир, за сущность, за доброту: кривой, хромой – неважно, любим! Потому что правдивка!)
– А в Бельгии ты собираешь грибы?
– Нет, в Бельгии их рвать не можно.
– И вы не едите грибов?
– Едим.
– А где же вы их берете?
– В магазине.
Ясно, грибы у них в супермаркете растут.
– А этот гриб добрый?
– Добрый, добрый, рви, солнышко… Нравится тебе наш лес?
– Байковатый! – восхищенно отвечает Агнешка.
– Байковатый? – повторяем мы, пробуя на вкус это новое слово.
– Сказочный, – переводит Тимофей.
Ну правильно: сказка, байка – байковатый.
И вот вам байка про Тимоху Удальцова – грибника, рыбака, художника, сибарита и бабника – в общем, человека чувствительного к красоте.
Байка о любви, разумеется, а о чем же еще. О любви, верности и предательстве – это все так фатально связано, увы…
Они учились в одном институте – сибиряк Тимоха и чешка Ганна, и роман их был гордостью кафедры, легендой кафедры, передавалось из уст в уста, как Тимоха увидел Ганну, как его закружило, завертело в вихре любви – в общем, или пан, или пропал.
И Тимоха стал паном. Кафедра благословила.
– Что пан Томаш желает? – привечали Тимоху на родине Ганны.
А пан Томаш ничего не желал, все было: молодость, любовь, вдохновение, чего ж вам боле?
А потом все рухнуло. Причем Ганна, по преданию, сама, чуть ли не за руку, привела свою беду в дом.
…Встретились они где-то в Сибири – как, что? – не знамо, интересны, конечно, подробности, но раны мы не тревожим, душу не бередим.
Чешка Ганна увидела чешку Ясю на троллейбусной остановке – душа узнала душу! – и Ганна привела Ясю в дом, познакомила с мужем…