[285]. Кроме того, указывались проблемы, с которыми столкнулась бы Россия в случае успеха ее замыслов: большие потери флота при захвате Босфора и необходимость превращения Константинополя в военно-морскую базу (если она хотела стать средиземноморской державой)[286].
Британия, как отмечалось на заседании КИО, не собиралась действовать в одностороннем порядке в вопросе защиты Константинополя, поскольку эта проблема, на взгляд английских военных, представляла первостепенный интерес прежде всего для Турции, а затем для Европы[287]. Фактически Лондон слагал с себя свои традиционные обязательства. Проецирование этого решения на ситуацию в Балканском регионе допускало дестабилизацию обстановки на полуострове и отказ от поддержания там статус-кво. В результате в балканской политике Лондона произошло смещение приоритетов с общесистемного уровня до регионального, что обусловило усиление интереса Форин Оффис к внутрибалканским процессам, главным образом к проблеме Македонии.
В начале XX в. македонский вопрос, в основе которого лежал целый набор противоречий как внутреннего, так и внешнего характера, превратился в одну из наиболее острых проблем международных отношений на Балканах. Большинство исследователей связывают его зарождение с пересмотром Сан-Стефанского прелиминарного договора, предусматривавшего вхождение Македонии в состав «большой» Болгарии и последующее возвращение этой провинции под власть султана (статья 23 Берлинского трактата). Сразу отметим, что название «Македония» являлось условным и употреблялось для обозначения территории, разнородной по этническому и религиозному составу проживавшего на ней населения. Македония состояла из трех вилайетов: Косовского, Монастирского и Салоникского. Однако ни для одного из них не было характерно компактное расселение какой-либо одной народности[288]. Такая неопределенность провоцировала столкновения между представителями различных этноконфессиональных групп, чего, собственно, и добивалась Порта, стремясь сохранить за собой эти европейские провинции. Ситуация усугублялась тем, что Македония была «яблоком раздора» для молодых балканских государств, которые претендовали на районы, населенные их собратьями по вере и крови.
Подавляющую массу населения Македонии составляли крестьяне, мыслившие традиционными категориями и замкнутые в собственной общине. Они в первую очередь идентифицировали себя как христиане[289]. В таких условиях самоотождествление жителей трех вилайетов с какой-либо из ветвей Православной церкви (греческой, болгарской, сербской) расценивалось соседними государствами и дипломатическими представителями великих держав как знак их национальной принадлежности[290]. Разгорелась ожесточенная борьба между сторонниками Болгарской церкви и Константинопольской патриархии (позже в это противостояние включились сербы) за привлечение на свою сторону македонских христиан. По наблюдениям современников, наибольших успехов в этом направлении достигла Болгария. С учреждением в 1872 г. Экзархата болгары начали свободно открывать на территории Македонии свои церкви и привлекать на свою сторону десятки тысяч славян-патриархистов (т. е. принадлежавших ранее к Греческой церкви). Последние, как отмечали русские консулы, «с радостью принимали схизму и называли себя болгарами», чтобы слушать богослужение на понятном им языке[291]. Одним из эффективных инструментов укрепления позиций болгарского элемента в Македонии являлась энергичная пропагандистская и просветительская деятельность болгарских учителей.
Отличительной чертой политической атмосферы македонских вилайетов начала XX в. являлось функционирование в них разнообразных подпольных формирований. Особой активностью отличались проболгарские организации – Внутренняя македонско-одринская революционная организация (ВМОРО) и Верховный македонский комитет (ВМК).
ВМОРО, учрежденная в ноябре 1893 г. в Салониках небольшой группой единомышленников (молодыми представителями местной интеллигенции), превратилась во влиятельную организацию с разветвленной структурой, уставом, а также определенным набором идеологических установок. Территория Македонии была поделена членами ВМОРО на 80 революционных округов. Во главе каждого из них был поставлен воевода, которому в случае чрезвычайной ситуации предписывалось мобилизовать местное население[292].
По воспоминаниям одного из основателей ВМОРО X. Татарчева, основной целью организации провозглашалось достижение автономии, а не прямое присоединение Македонии к Болгарии, поскольку последнее могло вызвать дополнительные осложнения в отношениях с великими державами, соседними балканскими государствами и Турцией. Тем не менее Татарчев не исключал возможности интеграции Македонии в состав Болгарского княжества, отмечая, что в случае не-реализации этого плана она могла быть превращена в связующее звено будущей федерации балканских народов[293].
ВМОРО нельзя было назвать в политическом и идеологическом плане гомогенным образованием. Внутри нее оформилось два крыла: первое, националистическое, высказывалось за координацию действий с ВМК и тесное сотрудничество с князем Фердинандом и болгарским генеральным штабом; второе, демократическое, ратовало за создание автономной Македонии в границах Балканской федерации[294]. Что касается Верховного македонского комитета, то он был организован в 1895 г. в Софии македонскими эмигрантами и стоял на позициях прямой аннексии Болгарией Македонии.
К началу XX в. положение в балканских вилайетах Турции, по свидетельству очевидцев, было критическим. Еще в 1898 г. германский посол в Константинополе А. Маршалль фон Биберштейн в разговоре со своим британским коллегой указывал на высокую вероятность восстания в европейских провинциях султана, что, по его мнению, вновь могло дать толчок дезинтеграционным процессам на территории Османской империи[295]. Западные консулы отмечали существовавшую взаимосвязь между македонскими и армянскими революционными комитетами[296]. Таким образом, антитурецкие движения не были изолированным явлением на периферии Османской империи, а приобретали всеобъемлющий характер.
Из донесений самих турецких чиновников явствует, что они знали о ведущейся подпольной деятельности македонских комитетов[297]. Однако раскрытие османскими властями сети подпольных организаций не означало их отказа от революционной борьбы. По утверждению Дж. Бьюкенена, британского дипломатического агента и генерального консула в Софии в 1903–1908 гг., с рассекречиванием деятельности комитетов поменялись лишь их методы: ВМОРО трансформировалась в террористическую организацию, чьи постановления осуществляли военизированные отряды[298].
На протяжении 1902 – начала 1903 г. в Македонии вспыхивали отдельные восстания, носившие преимущественно локальный характер. Западные журналисты писали о возбуждении, царившем в европейских вилайетах. По своему накалу ситуация, как констатировали корреспонденты «Таймс», была сравнима с событиями 1875–1876 гг. в Боснии и Герцеговине[299].
Вена и Петербург, позиционировавшие себя в качестве «наиболее заинтересованных сторон» в делах Балканского полуострова, избегали делать заявления о необходимости проведения в Македонии глубоких преобразований, которые могли привести к изменению политико-правового статуса европейских вилайетов султана. Разработанная в духе соглашения 1897 г. министрами иностранных дел России и Австро-Венгрии В.Н. Ламздорфом и А. Голуховским Венская программа реформ (февраль 1903 г.), носила довольно умеренный характер. В ней предусматривались такие меры, как (1) назначение в Македонию на определенный срок главного инспектора, который не мог быть отправлен в отставку без согласования с державами; (2) прикрепление иностранных специалистов к полиции и жандармерии[300]; (3) амнистия политических заключенных; (4) использование доходов трех вилайетов на местные нужды под контролем Имперского оттоманского банка; (5) реформирование десятинной системы[301].
Примечательно, что проект Ламздорфа-Голуховского не вызвал отрицательной реакции со стороны Порты. Султан, по сообщению О’Конора, ожидал, что Австро-Венгрия и Россия потребуют от него проведения более радикальных реформ[302]. Порта даже предписала высшим должностным лицам империи выказывать благосклонность к представителям тех держав, которые на тот момент были заинтересованы в поддержании статус-кво в регионе[303].
Однако Венская программа обернулась разочарованием для Болгарии и болгарского элемента Македонии. В софийской прессе активно муссировалась мысль о том, что австро-русский проект не содержал даже намека на реформы[304]. Проживавшие в Болгарии македонцы не скрывали своего скептицизма по поводу способности османского правительства осуществить какие-либо преобразования в трех вилайетах, что, по их прогнозам, предполагало перманентность волнений в Македонии[305]