.
Британские общественно-политические круги, следившие за событиями на Балканах, подвергли критике Форин Оффис за проявленное им безразличие к вопросу о содействии Белграду и Софии в их стремлении к сближению и укреплению экономических связей[744]. Однако события Боснийского кризиса 1908–1909 гг. заставили официальный Лондон всерьез задуматься о перспективах формирования блока балканских государств. По мнению английских дипломатов, оптимальным политическим и военным объединением на Балканах, которое обеспечивало бы стратегические интересы Великобритании, являлась лига в составе Болгарии, Сербии, Черногории и Османской империи, где к власти пришел проанглийский кабинет Кямиль-паши[745]. Представлялось логичным контролировать этот союз совместно с Россией (партнером по Антанте), которая имела давние исторические связи и традиции сотрудничества с балканскими христианами. Существование подобного рода «федерации» было возможно в случае, если все ее участники заведомо изъявляли готовность к компромиссу и взаимным уступкам. С одной стороны, это служило бы гарантией того, что имевшиеся территориальные противоречия могли быть урегулированы в рамках союза, а значит, снижалась вероятность вмешательства Центральных держав в балканские проблемы. С другой стороны, наличие спорных вопросов таких, например, как македонский, предоставляло Антанте рычаг давления на участников коалиции: стремление одного из них усилиться, увеличив свою территорию за счет соседних государств, уравновешивалось бы согласованным сопротивлением последних. Турция, Болгария, Сербия были бы вынуждены координировать свои действия с Лондоном и Петербургом для осуществления собственных планов и поддержания силового равновесия в регионе.
Нам важно проследить, насколько во время Боснийского кризиса были сильны противоречия между балканскими государствами, не позволившие подобному союзу претвориться в реальность, и какую позицию занимал Форин Оффис во время переговоров между участниками предполагаемого блока. В начале рассмотрим взаимоотношения в треугольнике Турция – Сербия – Болгария. Одной из форм реакции Сербского королевства и Османской империи на аннексию Боснии и Герцеговины явилось их стремление к сближению и заключению союза, в том числе военного. В конце октября 1908 г. в Константинополь со специальной миссией был направлен С. Новакович, а в Белград прибыл председатель турецкого парламента Ахмед Риза-бей.
Что касается Порты, то, во-первых, она хотела заручиться союзником, совместно с которым могла бы добиться пересмотра аннексии, во-вторых, ей требовалось сербское содействие в случае войны с Болгарией (тем самым турки пытались обезопасить свой тыл)[746]. Эти намерения нашли отражение в проекте секретной военной конвенции, представленной сербам Ахмед Ризой-беем. В соответствии с турецким вариантом конвенции, обе стороны обязывались выслать на помощь друг другу войска в случае нападения на одну из них; Сербия не должна была объявлять войну без уведомления Турции; две страны не могли заключать мир без согласия друг друга[747].
Сербские представители потребовали внести дополнения в текст проекта. Сербы настаивали на подписании предварительного соглашения между двумя сторонами по боснийскому вопросу, а также праве для Сербии объявлять войну. Кроме того, Белград особо оговаривал пункт, по которому действие конвенции распространялось лишь на европейские владения Османской империи[748]. Сербы и черногорцы обязывались вместе с турками защищать Нови-Пазарский санджак, Старую Сербию и Македонию от посягательства других держав (прежде всего подразумевалась Австро-Венгрия). Белград и Цетинье рассчитывали обратиться к России с просьбой обеспечить нейтралитет Болгарии в случае начала военных действий[749]. Вместе с тем Сербия и Черногория, признавая суверенитет султана над Боснией и Герцеговиной, требовали в качестве компенсации небольшой участок на севере Нови-Пазарского санджака: для Сербии – территории на левом берегу Дрины, примыкающие к черногорской границе, для Черногории – округ Требенье. Это позволило бы установить общую границу между двумя славянскими государствами[750].
Вопрос о том, насколько серьезное значение турецкое правительство придавало намечавшемуся соглашению с Белградом, является дискуссионным[751], но с большей долей уверенности мы можем утверждать, что Порта использовала переговоры с сербами как способ давления на Австро-Венгрию при обсуждении с ней проблемы компенсаций, причитавшихся Турции за аннексию Боснии и Герцеговины. Высокопоставленные турецкие чиновники, как позже вспоминал австро-венгерский военный атташе в Константинополе барон В. фон Гизль, акцентировали внимание на том, что Турция имела мощную поддержку в лице Сербии, Черногории, России и английского флота[752].
Подобные настроения турецких политиков не могли не тревожить германских дипломатов, которые фиксировали нарастание в регионе неблагоприятных тенденций для Центральных держав. Младотурки, по донесениям Маршалля, рассчитывали на одновременное выступление албанцев, Сербии, Черногории, т. е. формирование под англо-русской эгидой балканского союза, нацеленного против Австро-Венгрии и Германии. Причем Маршалль не исключал возможности перехода Болгарии на сторону балканского блока. В сложившихся обстоятельствах германские дипломаты настоятельно рекомендовали Вене нормализовать отношения с Портой[753]. Берлин продолжал рассматривать Турцию в качестве основополагающего элемента в политике австро-германского блока в регионе.
Вена, следуя советам своей союзницы, предложила турецкому правительству щедрую компенсацию за присоединение Боснии и Герцеговины к империи Габсбургов, намекая при этом на необходимость неучастия Турции в планируемой балканской конфедерации[754]. Балль-плац умело использовал существовавшие недомолвки в сербо-турецких отношениях из-за Нови-Пазарского санджака с целью предотвратить сближение Белграда и Константинополя. Австро-венгерские политики в переговорах с турецкими дипломатами беспрестанно подчеркивали неуместность сербской реакции на аннексию Боснии и Герцеговины: сербы так яростно протестовали, будто бы эти провинции были частью их государства[755].
В конце концов, расчеты Вены оказались верны: оценка сербской политической элитой целей и стратегии Турции страдала излишним оптимизмом. Младотурки с недоверием относились к декларациям Белграда и Цетинье об их отказе от территориальных компенсаций за счет Османской империи. Более того, с начала 1909 г. Порта проводила постоянные консультации с австро-венгерскими дипломатическими представителями о возможности сербско-черногорского вторжения в Санджак и мерах, которые предпримет Вена при таком варианте развития событий. Великий визирь Хилми-паша даже потребовал от Австро-Венгрии оказания Турции военной помощи в случае нападения на Санджак Сербии и Черногории[756].
И Петербург, и Лондон тщательно следили за ходом сербо-турецких переговоров о союзе. Подобная перспектива не вызывала восторгов у Форин Оффис. Это объяснялось тем, что проектируемая сербо-черногорско-турецкая коалиция, помимо антиавстрийского, имела явно антиболгарский окрас, тогда как Уайтхолл считал Болгарию ключевым элементом любого союза, создаваемого на Балканах. Именно по этой причине руководители Форин Оффис настоятельно отговаривали Порту от заключения «компрометирующего союза» с Сербией, от которой «было мало проку в критический момент»[757].
Анализируя расстановку сил на полуострове, Бьюкенен отмечал, что если вспыхнет война между Сербией, Черногорией и Турцией с одной стороны и Австро-Венгрией с другой, то именно от позиции Болгарии будет зависеть исход противостояния[758]. Британские дипломаты констатировали, что болгары с опаской и нескрываемым раздражением смотрели на сербо-турецкие переговоры[759]. Они открыто заявляли о своей ориентации на Австро-Венгрию в случае заключения союза между Турцией и Сербией[760].
По мнению чиновников Форин Оффис, наличие соглашения между Двуединой монархией и Болгарией могло привести не только к ревизии статус-кво в регионе, но и к трансформации всего политического пространства на Балканах. Так, в распоряжении Л. Малле оказалась сугубо конфиденциальная информация о намечавшемся разделе Сербии между Австро-Венгрией и Болгарией[761]. Этот факт подтверждался и германскими дипломатами. По данным германского статс-секретарь по иностранным делам барона Ф. фон Шёна, в Вене планировали ликвидировать Сербию (это «революционное гнездо») и распределить ее территорию между Австро-Венгрией и Болгарией, получив тем самым «соседнее государство с четкой этнографической границей»[762], т. е. разрешив югославянский вопрос посредством уничтожения сербской государственности.
При таком раскладе Лондон считал в высшей степени необходимым подготовить почву для сближения между Белградом и Софией. Однако существовали серьезные противоречия, препятствовавшие заключению сербо-болгарского соглашения: прежде всего, речь шла о пресловутом македонском вопросе. Так, сербы объясняли отказ Болгарии присоединиться к предполагаемому сербо-турецкому союзу нежеланием Софии связывать себя какими-либо обязательствами в отношении Македонии