Но праздник был только для протестантов, и местные католики толпились за изгородью, глядя, как мы уписывали свинину и курятину. В жизни не видал более унылых физиономий.
— А что, много протестантов на Фату-Хиве? — вежливо начал я застольную беседу.
Священник вытерся простыней, которая заменяла скатерть, подумал и начал считать по пальцам.
— Нет, — заговорил он наконец, — к сожалению, католиков больше. Все отец Викторин виноват: когда объезжал острова, щедро платил рисом и сахаром тем, кто переходил в его веру.
— А все-таки сколько же протестантов? — домогался я.
Священник опять посчитал.
— Один умер, — сказал он. — Выходит, остаются двое — я и звонарь.
Он смущенно улыбнулся и добавил:
— Был еще один, но он переехал на Таити.
На третий день мы просто не могли больше есть. После обеда звонарь Тиоти откуда-то достал огромную, больше локтя длиной раковину, вышел на дорогу и трижды громко протрубил в нее. Потом вернулся к столу. Долгий антракт — затем он повторил свой номер. Еще антракт, и еще один концерт на раковине. После третьего выступления священник торжественно объявил, что они со звонарем идут в церковь, ведь сегодня воскресенье.
По каким-то неведомым соображениям нас в церковь не пригласили, зато нагрузили остатками угощения, чтобы мы их унесли домой.
Рядом с дощатым домом священника стояла бамбуковая лачуга без окон, крытая пальмовыми листьями. Это и была церковь протестантов. А поодаль мы увидели католический собор: дощатые стены выкрашены белой краской, крышу из рифленого железа венчает шпиль… Н-да, пожалуй, на Фату-Хиве и впрямь почетнее быть католиком.
Мы зашагали вверх по долине, а священник и звонарь отправились в свой бамбуковый сарай.
Кроме снеди, священник одарил нас всевозможными редкостями. Меня больше всего поразил коралл причудливой формы. Когда мы плыли вдоль побережья Фату-Хивы, я не видел ни одного рифа; значит, если верить науке, кораллов здесь быть не должно. Но белый как снег коралл был найден на Фату-Хиве!
И однажды рано утром мы вместе со звонарем и его женой, очень приветливой, добродушной женщиной, отправились в дальний поход. Нас обещали провести туда, где есть кораллы, на пустынный берег с красивой белой галькой, который островитяне называли Тахаоа.
Нелегкий это был путь! По узкому бережку, по обвалившимся сверху каменным глыбам; справа бесновался океан, слева к небу вздымались грозные красноватые скалы. Здесь что ни день — камнепады, особенно после дождя.
На такой тропе не развернешься… Могучие океанские валы обрушивались на остров, и каскады воды кипели и пенились среди глыб, по которым мы шагали. Глыбы сменились узким карнизом из застывшей лавы. Стали попадаться всевозможные гроты и пещеры. Мы шли по изваянным природой мостикам, заглядывая в шахты и провалы, на дне которых плескалась вода. В одном месте что-то гудело и рокотало прямо в толще скалы у нас под ногами, а из расщелины возле тропы через одинаковые промежутки времени вырывался фонтан.
Не слишком приятный маршрут, но Тиоти чувствовал себя уверенно. Он смело прыгал с одного острого камня на другой. Этот человек мог бы, наверное, плясать босиком на битом стекле.
Путь занял не один час; наконец мы, обогнув большую скалу, соскочили на красивый пляж. Тахаоа…
На километр с лишним протянулась полоса ослепительно белого песка и белоснежных глыб. Ее окаймляли отвесные скалы, вдоль подножия которых росли пальмы и зеленела трава.
Странное чувство наполнило мою душу, когда я ступил на этот загадочный берег. Все блестит, переливается на солнце. Редкие на Маркизских островах участки плоского берега в устьях долин обычно сложены очень мелким лавовым песком угольно-черного цвета. Передо мной простиралось нагромождение коралловых глыб, и песок был тоже смесью кораллов с миллионами перемолотых в порошок ракушек.
Далеко в море протянулась лагуна — точно цепочка прудов, окаймленных пестрыми, красными, желтыми и зелеными рифами. Могучие волны разбивались вдребезги о баррикаду, которая пропускала только тихие струйки, постоянно освежающие воду в прудах.
Какой замечательный аквариум! По краю природной чаши — множество раковин и моллюсков, а в толще воды буквально кипит жизнь. Дно выстилал ковер всех цветов радуги: водоросли и непрестанно колеблющиеся морские анемоны. Полчища плавающих и ползающих тварей… Стайками сновали пятнистые рыбки — одни совсем круглые, другие тонкие, как нитка. Удивительное разнообразие видов и изобилие красок. Красные рыбки старались держаться над красными пятнами дна — так их труднее обнаружить. Ведь из океана нередко приплывают рыбы покрупнее, и тогда малышам приходится не сладко… Большие преследуют маленьких, а самым крохотным — с монетку — вообще лучше не высовываться. Увидят злую морду морского угря или клешню грозного краба и юркнут в чащу игл черного морского ежа. Малютки великолепно знали, что здесь они защищены острыми подвижными штыками. Даже самый опасный враг остерегался морского ежа. Наткнешься — игла обломится, и ядовитое острие с закорючками прочно застрянет в ранке.
Своеобразное общество: ползают, бегают, снуют, кишат, переливаются разными цветами… Мы готовы были без конца лежать на рифе и наблюдать эти картины.
Вдруг нас окликнул Тиоти: пора обедать. Он стоял на внешнем рифе, подняв над головой длинное копье. Вот уверенной рукой метнул его в воду, и на острие забилась рыба, расцвеченная красными и зелеными пятнами.
Мадам Тиоти уже облюбовала «стол»; мы уселись вокруг одной из белых глыб на берегу. Тиоти достал из кармана два лимона и выдавил сок в ямку на камне. Затем длинным ножом изрубил на мелкие кусочки отчаянно бьющуюся рыбу. Эти кусочки его жена размяла в лимонном соке. Блюдо готово! Сам звонарь уже уписывал за обе щеки. Я выловил пальцем скользкий кусочек и добросовестно заработал челюстями. Как-никак мы не первый раз ели сырую рыба на Фату-Хиве… Бедняжка Лив бросила свою порцию в воду: может, еще оживет?
Следующее блюдо. Мадам Тиоти заблаговременно собрала на берегу несколько больших улиток. Теперь она расколола раковины камнем, точно орехи, потерла улиток о коралл и сполоснула в море. Прошу! Я стал есть, стараясь думать об устрицах. Но еще более неожиданным оказалось третье блюдо: каждый получил по морскому ежу!
— Ешьте, ешьте, — приговаривал Тиоти. — Это не ядовитые.
Словно подушки для иголок и до чего же колючие… Чтобы такое переварить, нужен желудок из чертовой кожи! Я осторожно тронул чудовище, поглядывая на звонаря. А он спокойно взял ежа за самые длинные иглы и сильно стукнул о камень. Шлеп! Внутри было нечто весенне-зеленое с красными комочками. Звонарь извлек пальцем содержимое и вкусно причмокнул.
Лив положила свою порцию на песок и сказала:
— Кш, пошел прочь!
Но морской еж не очень-то прыток, он не тронулся с места. Зажмурившись, я разбил своего ежа о камень и сделал глоток, твердя себе, что ем суп из саго и смородинное желе…
А нас ждало еще и четвертое блюдо! Оно судорожно извивалось между камнями, не теряя надежды на спасение. Мне всегда становилось тошно от одного вида этих скользких «морских сосисок». Я как-то вяло попытался представить себе норвежские копченые колбаски, но этот номер не прошел!..
Глава пятаяНет жизни полинезийцам в краю изобилия…
Чокк! Чокк! Чокк!
Секач врубался в стволы и сучья, расчищая нам путь в зарослях. Впереди шли трое смуглых островитян, за ними — Лив и я.
Все выше и выше — и чем выше, тем тяжелее идти. Душно, мы обливаемся потом. Над крутыми склонами горы Тауауохо повисли грозные тучи. Там, наверху, почти непрестанно льет дождь. Каким бы синим и чистым ни было небо над океаном, вершина неизменно кутается в косматое облако.
Что за склоны!.. То головокружительные обрывы, то такие густые джунгли, что никаким топором невозможно проложить себе дорогу к вершине. Негде поставить ногу: на земле бурелом и валежник, сплошное переплетение ветвей и гниющих стволов.
Но мы и не собирались покорять вершину Тауауохо. Мы отправились в лес посмотреть удивительную рыбу, обнаруженную там островитянами. Совершенно необычную рыбу — каменную!
В чаще была прогалина, где среди древних развалин издавна росли кокосовые пальмы. Здесь мы устроили привал. Наши друзья легко вскарабкались вверх по пятидесятиметровым стволам и сбросили оттуда зеленые орехи. Взяв себе по ореху, мы срубили секачом макушку у скорлупы и жадно выпили содержимое.
Вдруг по лесу прошел ветерок — такой всегда предшествует тропическому ливню. Птицы заметались в поисках укрытия, и хлынул дождь. Мы вооружились вместо зонтов огромными листьями. То количество воды, которое у нас в Норвегии льется с неба несколько дней, здесь обрушивается за несколько минут. Вот уже солнце вынырнуло из-за туч, через долину перекинулась радуга.
Идем дальше через мокрые заросли. Вскоре мы очутились на косогоре, который спускался к ручью. Здесь лес был реже. Исполинское дерево, упав, смело все на своем пути. Наши друзья объяснили, что это было священное дерево, его здесь посадили очень давно. Возле самого ствола, почти скрытые кофейными кустами, лежали две мощные каменные плиты. Полинезийцы взволнованно указали на боковую грань самой большой из них.
— Оэ ита на те коа? Видишь каменную рыбу?
В самом деле, на мшистой поверхности камня было видно высеченное изображение удивительной рыбы, от головы до мощного хвостового плавника — два метра. Рыбу окружали таинственные рисунки. Несомненно, в древности все это носило некий магический смысл. Верхняя грань плиты была почти совсем гладкая, если не считать нескольких желобков, которых я сразу и не заметил. В чем же все-таки дело?..
Я попросил своих спутников расчистить заросли и срыть дерн. Показалась еще одна огромная плита, испещренная странными знаками. Полинезийцы всполошились и стали испуганно шептаться. Мы очистили камень от мусора, и нашему взору предстали новые рисунки.