Это случилось в соседней долине, населенной горсткой людей. Двое из них перебрались сюда с Таити, искали свободную землю, чтобы выращивать орехи и заготовлять копру. А в той долине стояло могучее дерево, на которое было наложено табу. Но парни с Таити ничего не боялись. Они заглянули в дупло запретного дерева и увидели там три черепа. Огромные черепа, они таких никогда не встречали. Тотчас в таитянах заговорила коммерческая жилка: ага, есть что предложить богатым туристам! И находку спрятали в чемодан, чтобы потом переправить на Таити. Но когда наступила ночь, черепа начали жаловаться (так рассказывали островитяне). Один из двух друзей решил положить их обратно в дупло, второй не соглашался. Тут в чемодане начались такие охи и причитания, что в соседних хижинах проснулись люди и пришли выяснить, в чем дело.
Причитания не прекращались. Вдруг на того, который отказался нести находку обратно, напало безумие. Он выхватил нож и бросился на товарища. После жаркой схватки безумца скрутили и доставили на Атуону. И вот теперь его везут в тюрьму на Таити.
А черепа положили обратно в дупло.
Печальная судьба постигла Маркизский архипелаг. Белые успели натворить здесь немало, прежде чем оставили его в покое. Возделанные поля, расчищенные земли превратились в пустыни и покрылись зарослями. Так было на крупнейших островах, об этом мы знали давно. Сегодня нам предстояло увидеть, как пышные леса и тучные пастбища превратились в каменистую пустыню: такова судьба самых маленьких островков. Если на больших островах еще остались жители, то маленькие совсем обезлюдели. Когда-то и они были обитаемы, об этом говорят хотя бы старые каменные сооружения. Но люди исчезли. Зато отлично чувствовали себя завезенные белыми домашние животные. Здесь хищников нет, так что ослы, коровы, козы, овцы и свиньи размножались с невиданной быстротой. Некому было истреблять их потомство. Огромные стада паслись на островах. Когда исчезла трава и листва, они принялись за ростки и корни деревьев, стали глодать кору. А потом скот начал погибать от бескормицы…
Мы подошли к Мотане — гористому островку, который видели по пути на Хива-Оа. Здесь шхуна должна была пополнить свои запасы продовольствия.
Несколько полинезийцев принялись бить острогой разноцветных рыб, а мы направились в глубь необитаемого островка.
Берег крутой, скалистый; тропа идет в гору по сухому белому склону, сложенному галькой и песком. Тут и там торчат жалкие кусты с грубыми жесткими листьями. Другой растительности нет. Солнце обжигает почву, которая больше не защищена густыми кронами деревьев. Пересохшие русла занесены песком. О прибрежные скалы разбиваются соленые океанские валы, от вида которых только усиливается жажда.
Всюду валялись иссушенные солнцем бараньи скелеты, кривые рога, черепа… Кажется, весь остров сплошь устлан ими. Галька, сухой кустарник и кости. В кустах, звонко кукарекая, сидели дикие петухи.
Отойдя от берега, мы увидели овец с ягнятами. Испуганные животные прятались, блея, за кустами. Тощие, малорослые, грязная шерсть… Они спасались бегством от моряков-таитян, которые мчались вдогонку за ними вверх и вниз по склону. Догнав жертву, люди бросались на нее, хватали за шерсть и взваливали на плечо. Овцу за овцой, ягненка за ягненком тащили в шлюпку.
Было еще светло, когда мы покинули остров белых скелетов, сухая почва которого никогда уже не покроется зеленью.
Теперь — на Фату-Хиву. Легкая качка быстро убаюкала нас.
Долина Омоа встретила нас свинцовыми тучами. Все это время на Фату-Хиве лил дождь. В лесу — сырость, грибной запах. Комарье и мошкара свирепствовали, как никогда. Ничего, мы ведь не думали долго задерживаться в Омоа.
Одевшись так, чтобы не бояться ни комаров, ни грязи, мы зашагали к нашему участку, узнавая по пути каждое дерево, каждый утес, каждый изгиб речушки. Мы успели полюбить эту долину. Память хранила первые, счастливые дни. Но это было, а теперь…
Сопровождаемые тучей комаров, с трудом ступая по размытой тропе, мы наконец подошли к платформе, на которой стояла бамбуковая хижина. Где же она? Наше жилье исчезло за высокой травой, кустарником и бананами. Просто удивительно, как сильно они выросли. Мы не верили своим глазам. Столбы, подпиравшие кухонный навес, проросли, на ветвях зеленели листья. Бамбуковые стены хижины истлели. Рука проходила сквозь них, как сквозь бумагу. Крыша распалась. Кругом сновали тысяченожки и пауки. Внутри все покрывала белая пыль.
Без нас никто не входил в дом. Мы собрали свое имущество и спрятали его в пещере в лесу; туда же перенесли древние черепа. Неудобно, если островитяне, когда хижина совсем развалится, найдут под нашей кроватью останки своих предков.
В эту ночь мы спали на дворе, на куче листьев, укрывшись противомоскитной сеткой.
На следующий день мы вместе с нашим другом Тиоти составили план дальнейших действий.
Тиоти был таким же весельчаком, как прежде, хотя одна его нога превратилась в бесформенный ком. Еще одна жертва самого распространенного недуга на острове — слоновой болезни…
Итак, мы покидаем долину Омоа. Решили бежать из дождевого леса, от назойливых насекомых. От болезней и вымирающих островитян. Мы задумали перебраться на участок Теи Тетуа — почтенного старца, потомка одного из древнейших местных родов.
Вдоль острова, разделяя восток и запад, протянулась могучая цепь гор Тауаохо и Намана. Мы познакомились с западной частью, пышными дождевыми лесами Омоа и Ханававе. Здесь сосредоточено местное население, сюда изредка заходят суда.
Восточная половина Фату-Хивы скрыта от всего мира. Огорожена крутыми хребтами и буйным океаном, который гонит сюда свои валы от далеких берегов Американского материка. Долины здесь разделены неприступными горами. Климат суше; можно подумать, что неугомонный пассат оттесняет тучи через хребты на запад.
Все население восточной части острова вымерло. Лишь в долине Уиа еще остались люди. Здесь жил старик Теи Тетуа вместе со своей приемной дочерью.
Некогда Теи Тетуа был вождем четырех племен, но он пережил всех своих подданных, а также двенадцать жен. Тиоти называл его последним представителем прошлого. В самом деле, Теи Тетуа — последний из тех, кто ел человеческое мясо.
Уиа — единственная из восточных долин, в которую можно проникнуть через горы. Правда, путь в нее нелегок. В ней-то мы и задумали теперь поселиться. Познакомимся с потомком древних, которого не изменили новые времена, хранителем традиций своего народа. Нынешние презрительно называют его «дикарем», а он, быть может, гораздо лучше их.
Караван выступил в путь: сначала вниз по долине, потом в горы по хорошо знакомой тропе. Кроме Тиоти и Пахо, нам вызвался помочь еще один островитянин, который знал дорогу. Две лошади (одна из них — наш старый друг Туивета) несли поклажу: банки с вареньем и консервами, леденцы, табак, шоколад. Вот когда нам пригодятся покупки, сделанные у Боба. Наверное, старик Теи будет рад подаркам из нашей страны.
Поднявшись в горы, мы свернули с проторенного пути на старую, заросшую тропу. То и дело дорогу нам преграждали почти непроходимые болота, местами поперек тропы лежали огромные стволы. А под вечер перед нами выросла плотная стена бамбуковых зарослей. Пришлось шаг за шагом прорубать себе проход в густом переплетении желтых и зеленых прутьев. Тиоти не повезло: он распорол себе руку об острый ствол бамбука.
Но мы не сдавались и в конце концов вышли на край чудовищной пропасти, которая обрывается в мрачные дебри Уиа. Здесь пришлось оставить лошадей. Мы привязали их к дереву: пусть пасутся. Поклажу взвалили себе на плечи наши друзья-островитяне. Предстоял сложный спуск: держись крепче, коли не хочешь сорваться. Над бездной тянулся узкий карниз. Во многих местах он обвалился, и мы делали мосты из толстых бревен.
А возврата нет, шхуна ушла, больше деваться некуда. Оставался только один путь — вниз, в долину. И мы спустились.
По дну сумеречной теснины мы вдоль реки пробирались сквозь заросли борао. Вдруг река исчезла. Ушла под землю… Лишь в устье долины бурный поток снова выходил из-под земли, устремляясь в океан.
Пахо ушел вперед. Потом издали донесся лай. Должно быть, Пахо уже достиг лачуги старика. Значит, осталось немного.
Долина расширялась. Устье было светлое, открытое. Кустарник сменился пальмовой рощей, и между стволами у самого моря мы увидели несколько хижин, построенных на старинный лад. Навстречу нам бежал человек с одной лишь набедренной повязкой на теле. Теи Тетуа!
Смуглый, здоровый, мускулистый, чудесные белые зубы; весь словно сгусток жизни и энергии. Он радостно рассмеялся, когда мы, здороваясь, протянули ему руку. После долгого одиночества старик никак не мог найти нужных слов, чтобы выразить переполнявшие его чувства.
— Есть свинью, — вымолвил он наконец. — Свинья кончится, есть петуха, петух кончится, есть еще свинью.
И он помчался к дому, крича на своих одичавших свиней. С помощью Пахо ему удалось поймать одну из них за заднюю ногу лубяным арканом. И вот уже Теи тащит к нам отчаянно визжащую добычу.
— Есть свинью, — твердит он, сияя.
Видимо, это было у него высшим знаком дружбы. До поздней ночи мы сидели вокруг трескучего костра, держа в руках огромные куски свинины. К смуглому старику прильнула его приемная дочь, красавица Тахиа Момо. Сверкая большими глазами, она слушала, о чем говорят взрослые. Теи Тетуа по-детски радовался тому, что в его безлюдную долину пришли гости.
— Останьтесь здесь, — уговаривал он нас. — Уиа большая. В Уиа много плодов. Много свиньи. Хороший ветер в Уиа.
Мы с Лив обещали остаться. Старик Теи и маленькая Момо, сияя, придумывали один план заманчивее другого. Но наши друзья из Омоа неодобрительно качали головами.
— В Уиа плохо, — сказал звонарь. — Много фруктов, много свиней, много ветра. Но в Уиа нет копры, нет денег. В Омоа хорошо. Много домов, много мужчин. Много копры, много денег.
— Тиоти, — вмешался я, — на что тебе деньги, будто ты и так не сыт?