иллерия и армейские фуры посередине, кавалерия и пехота подле. Холода давали себя уже чувствовать. Не все были одеты хорошо, многие носили еще летние штаны, ни у кого, в общем, не было перчаток и тому подобных теплых вещей.
Это был несчастный день, отступление французской армии превратилось в бегство. В пути находились более 12 часов и за это время прошли 57 верст. Небольшая остановка была в Колоцком монастыре, чтобы забрать раненых".
"Мы оставляем наш ночлег (в Можайске) в 7 часов утра и в 6 часов вечера достигаем Гжатска; по пути останавливаемся в монастыре (Колоцком), служившем госпиталем для раненых, для того чтобы забрать их в проезжающие повозки. Ужасно зрелище этих искалеченных несчастных; которые все желают быть увезенными. Несмотря на значительное число экипажей, средств для перевозки недостаточно и приходится браниться с провожатыми, отказывающимися принимать раненых".
(В тот момент в монастыре было около 1 000 раненых, не имеющих возможности передвигаться самостоятельно.)
"Гжатск — хорошенький городок, при нашем первом вступлении в него, стоял, сожжен за исключением двух или трех домов. Холодно".
Оценим состояние и положение французской армии на конец октября. Судя по дневниковым записям и прочим документам, положение отступающих войск достаточно стабильное. Потеря железной кровати некоторыми воспринимается, как значительная утрата, и тысячи повозок все еще набиты доверху. Набиты так, что класть раненых некуда.
По приказу императора раненых укладывали на повозки маркитантов. Но через некоторое время маркитанты побросали их под разными предлогами — и все для того, чтобы не лишиться добычи, которую везли из Москвы и которой были нагружены все повозки.
В ночь с 29 на 30 октября впервые пошел снег. К вечеру 29-го императорская колонна достигла Гжатска. Колонна русских пленных количеством до 2000 человек двигалась впереди. Их конвоировали португальцы, испанцы и поляки. В разоренном войной Гжатске отступающие неожиданно наткнулись на остатки обоза, посланного из Франции для императорского двора.
30 октября
"В течение двух суток (29-е и 30-е) я не видел никого из моих людей. Я остался без шубы и не могу заснуть — 4 градуса мороза. Если мерзнешь всю ночь, утром чувствуешь себя не весьма хорошо. Мы говорим о наших зимних квартирах; предполагаем устроить их на Днепре (Смоленск), или Двине (Витебск)".
"В Гжатск прибыл курьер (из Парижа), он привез много денег, орденов, серебряных медалей и почетных сабель".
"Обозы Вице-короля и его гвардия утром проходили по Бородинскому полю. Вечером Вице-король расположился между Колоцким монастырем и Прокофьевым".
"В Гжатске оставались до полудня. В полдень император требует своих лошадей и останавливается за городом на 2 часа, чтобы пропустить мимо себя войска и обозы. Из-за шедшего ночью мокрого снега дороги испортились, повозки, нагруженные добычей, тащились с трудом. В тот день армия побросала повозки и фургоны разного рода, так как бывшие в запряжке лошади, изнуренные голодом и трудностью дороги, покрытой гололедицей, не могли продвигаться далее. Дорога от Гжатска до самой Вязьмы была усеяна ценными предметами: картинами, канделябрами и множеством книг, переплетенных в красный сафьян. Особенно вязкая дорога была у Царева-Займища, где дорога шла по плотине".
"Утром вюртембергская дивизия выступила из Колоцкого монастыря и к вечеру достигла Гжатска".
31 октября
"Вице-король остановился вечером 31 октября в двух верстах от большой дороги в деревушке (Ивашково) между Колоцким монастырем и Прокофьевым.
Утром 31 октября выступили и, подойдя к Прокофьевским высотам, услышали канонаду — это Платов атаковал Даву у Колоцкого монастыря. Даву на ночь остановился в Гриднево".
"Император надел меховую шапку, зеленую шубу. Мы делаем 10 миль и приходим в Вязьму, почти совершенно сожженную. Находим там 8 эстафет, их не хотели отправлять дальше по причине казаков и вооруженных крестьян. Никогда никому не придется идти столь длинным путем, усеянным трупами, как тот, которым прошли участники этого похода. Трупы видны по всем закоулкам, на всех дорогах, свежие и разлагающиеся.
Ясная солнечная погода, холодная, но сухая. Артиллерия и повозки продвигаются легко. Фураж можно найти в 4-х верстах от большой дороги. Я ночую в сводчатой комнате со своей лошадью. Жиру и Шабо, у которого украли часы. Лошади отвязываются, мешают нам спать, в чем им помогает и холод".
(Капитан Жиру был впоследствии ранен при битве у города Красный и скончался в городе Толочин.)
"Полки "молодой" гвардии и императорский обоз в тот день прибыли в Вязьму вместе с Императором. Впереди колонны гнали русских пленных около 800 человек. Наполеон прибыл в Вязьму в 4 часа пополудни. К вечеру войска расположились следующим образом. Полки "молодой" гвардии из дивизии генерала Роге и кавалерия Мюрата в 8-и верстах за Вязьмою в лесу между деревнями Княгинкино и Новоселками. Мортье и Жюно (Вестфальский корпус) не доходя до Вязьмы. Вюртембергская дивизия, в 2-х верстах не доходя до Вязьмы в лесу. Корпус маршала Нея в Величеве. Корпуса Вице-короля и Понятовского близ Гжатска. Корпус Даву в арьергарде у Гриднево. Вечером на расположившихся в лесу вюртембержцев напали партизаны, и их дивизия отступила в Вязьму".
Отвлечемся на еще одну интересную историю.
Вестфальские ценности
Вышедшие из Москвы полки гвардии конвоировали крупные ценности. Но были и другие обозы с трофеями, не менее для нас значимые. Например, обоз Вестфальского корпуса. Этот корпус имел в своем составе до Бородинского сражения 13 000 человек. После Бородина вестфальцы не пошли в Москву, а были оставлены в Можайске и Гжатске. Задачей корпуса было охранять Смоленскую дорогу и обеспечивать жизнедеятельность обширного госпиталя в Колоцком монастыре, где находилось на излечении более тысячи тяжело раненных солдат французской коалиции. Кроме того, командиру этого корпуса, маршалу Жюно, предписывалось собрать на Бородинском поле все брошенное там оружие и перевезти его в Колоцкий монастырь.
13 октября маршалу поступил секретный приказ: сжечь и спрятать все то оружие, которое невозможно взять с собой и принять все необходимые меры для эвакуации подчиненных ему войск. По ведомости от 16 октября в Вестфальском корпусе числилось: 1916 пехотинцев, 775 кавалеристов, 34 орудия и 130 повозок строевого обоза. Общая численность людского состава корпуса — 5690 человек, конского состава — 1375 голов.
Второй секретный приказ пришел 23 октября. Он гласил: сжечь все, что нельзя захватить с собой, и быть готовым по первому сигналу двигаться на Вязьму. Естественно, все имевшееся в их распоряжении время вестфальцы употребили "правильно". Они упаковали все захваченные в округе ценности, запаслись провиантом и фуражом. Кроме того, они закопали вблизи монастыря 27 пушек, около 5000 ружей, 500 сабель, 15 000 бомб и ядер, собранных на Бородинском поле.
Что же забрали с собой хозяйственные германцы, скоропалительно избавившись от столь громадного количества вооружения? А забрали они с собой много всякого добра. Ограбили Лужецкий монастырь, существующий с 1408 года. Очистили Введенский храм, а в церкви святого Ферапонта даже устроили столярную мастерскую, где сколачивали ящики для укладки трофеев. То же самое происходило и в Савино-Сторожевском монастыре, что стоит вблизи Звенигорода. Естественно, что в Можайске, Гжатске и в 50 километрах от них не осталось ни одной не обобранной церкви, ни одной усадьбы. Все ограбленные ценности — лампады, кресты, серебряные оклады, посуда, украшения с гробниц, металлические деньги и даже колокола (точно известно, что они сняли и увезли два старинных и очень ценных колокола, один весом в 13 пудов, а другой в 10 пудов) — заботливо уложили в новенькие ящики.
Получив приказ на выступление, вестфальцы спешно покинули Можайск, бросив в монастыре несколько сотен раненых, для которых места на повозках, разумеется, не нашлось. Шли они очень быстро, стараясь опередить всю армию и встать в ее авангарде. Именно такое положение обеспечивало наибольшую безопасность эвакуировавшимся ценностям. По пути к корпусу присоединился 8-й пехотный вестфальский полк, тоже с большим количеством груженых повозок. Но как они ни торопились, 29 октября их обозы смешались с обозами гвардии, также двигавшейся впереди армии. Начался беспорядок и путаница. Дошло до того, что солдаты "молодой" гвардии отобрали у вестфальцев стадо рогатого скота, которое они гнали из Можайска.
2 ноября авангард армии ночевал за Семлево, на речке Осьма, у Протасова моста. Наполеон и его штаб ночевали непосредственно в Семлево. 3 ноября вестфальцы ускоренным маршем двинулись на Славково. Задачу имели одну — как можно быстрее достичь спасительного, как им тогда казалось, Смоленска.
Вот выдержка из письма маршала Жюно, которое он отправил 9 ноября из Смоленска, в котором он описывает свои мытарства.
"С самого начала нашего отъезда (из Можайска) я не спал и двух ночей в доме, а все на бивуаках, или у себя в карете, не евши целый день, до 9 или 10 часов вечера. 8-го ноября я прибыл в Смоленск, а теперь 9-е, уже 5 часов вечера, а до сих пор я не дождался ни одной из своих повозок".
12 ноября Жюно с теми из вестфальцев, кто не отстал от корпуса в предыдущие дни, выступил из Смоленска в сторону Орши. Около 700 германцев, большой гвардейский артиллерийский парк и около 500 безлошадных артиллеристов. Кирасиры без кирас в тяжелых ботфортах волокли чемоданы и толкали набитые трофеями немногочисленные подводы. Ими уже было брошено почти все: пушки, боеприпасы и большая часть так заботливо упакованных трофеев. Тащили только личное, что не было сил бросить. Но до сей поры остается загадкой, куда исчезло такое большое количество трофейного имущества.
130 пароконных повозок вполне могли перевозить около 50 тонн груза. Да пушки общей массой в 10 тонн. Немалое хозяйство. И вот исчезло бесследно. Непонятно даже, одномоментно это случилось, или захоронения делались постепенно, по мере выбывания из строя обозных лошадей? Ясно одно, до Протасова моста, что перекинут через речку Осьма, Вестфальский корпус сохранял относительную бодрость и сплоченность. И только за Дорогобужем они попали в то же отчаянное положение, что и остальная армия. Скорее всего, и тяжелое вооружение, и трофеи германцы тайно закопали, не доезжая до Смоленска, видимо, на одной или двух последних ночевках. Так что напрасно маршал в письме сокрушался по поводу отсутствия своих повозок, тащить их дальше у его солдат не было сил.