– А отец как отпустил?
– Я просто поставила его перед фактом. Он не возражал. Мы сильно поссорились накануне, ну и вот… Папа решил не портить наши отношения еще сильнее. Я отправляла ему сообщение, когда связь ловила. Вроде все у него в порядке.
– Понятно.
– А вы с Лилей все-таки сбежали тайком?
– Нет, – улыбнулся Лев своей особенной красивой улыбкой. Лунный свет падал на его лицо. Глаза у Левы и раньше были совсем черными, но теперь казались такими бездонными, что в них можно было легко утонуть. – Мы с Лилей с ней честно поговорили. Ну… почти. Только про поиск клада не сказали. Мама бы удивилась.
– Понятно, – повторила я слова Льва, и мы улыбнулись друг другу. А я уже не в первый раз поймала взгляд Стаховича на своих губах.
– А почему Ляля так не любит свое имя? – спросил Лев.
– Потому что точно так же звали его отца. Имя – единственное, на что расщедрился мужик для семьи. Ляля не хочет, чтобы его что-то связывало с отцом, который его бросил. Он уже давно носит фамилию матери.
Лев с пониманием кивнул. Я не отводила взгляда от его задумчивого профиля. Мне хотелось потрепать Леву по темным волосам или положить голову на плечо, но я не решалась.
Вместо этого уставилась на темное небо с редкими вкраплениями бледных звездочек.
– Мама говорила, что, когда на земле кто-нибудь умирает, на небе загорается новая звезда.
– Сильно по ней скучаешь? – спросил Лев. – Хотя это, наверное, самый дурацкий вопрос из всех возможных.
– Сильно скучаю, – все-таки ответила я. Я никогда ни с кем не разговаривала о маме. Кроме школьного психолога. Даже с Лялей. Друг без слов понимал, что я чувствую, поэтому никогда не заводил этот разговор. – Поначалу тебе кажется, что ты никогда не переживешь эту потерю, а потом, спустя какое-то время, тебя потихонечку отпускает. Будто отболело. И хотя ты понимаешь, что в жизни не бывает ничего «навсегда», к такому сложно себя подготовить.
Лев, склонив голову, слушал меня и палкой вырисовывал на мокром песке какие-то узоры. Подул легкий ветерок, и камыши вдоль берега начали тихонько поскрипывать. А мне вдруг впервые за долгое время захотелось поговорить с кем-нибудь о маме.
– Моя мама была болезненной и странной женщиной, – призналась я. – В детстве меня пугали ее вечные перепады настроения. Когда маме было хорошо, мне казалось, что мы – самая счастливая семья на свете. А когда мама замыкалась в себе и могла целый день пролежать в кровати, не сказав нам с отцом ни слова, мне становилось не по себе. Папе с ней было сложно, хотя он ее всегда поддерживал. Но с годами ее самочувствие только ухудшалось. Хотя мама исправно посещала специалистов и пила лекарства. В последний год она находилась в тяжелой депрессии. Пыталась с ней бороться, но тщетно. Когда я перевелась в вашу гимназию, маме уже было не до меня…
– Из-за чего она умерла?
– Выпила смертельную дозу таблеток, – ответила я. – Мы до сих пор не знаем, было ли это случайностью или мама нарочно. Она сама хотела… Ну, ты меня понимаешь.
Лев быстро кивнул. А мне вдруг показалось, что я наблюдаю за нами со стороны. Будто снова стала тенью, отделилась от тела и нырнула в кусты. И уже оттуда гляжу на происходящее. Вот Сима Шац в майке и джинсовых шортах, с закрытой книгой на коленях, рассказывает однокласснику о своей семье. Вечерний ветер треплет ее волосы, и Сима нервным движением время от времени убирает выбившиеся из прически пряди за ухо. Рядом с ней на перевернутой лодке сидит Лев Стахович. Склонив темноволосую голову, он внимательно слушает Симу, и в его глазах столько нежности и тоски… Все так же скрипит осока и с шорохом набегают волны. Сима впервые за долгое время говорит о маме и своих переживаниях. Делится важным, сложным и сокровенным.
– Тяжело было жить с таким человеком. Мы все ей пытались помочь.
– Мне кажется, моя мама тоже не в себе. Мы с Лилей как можем оберегаем ее душевное спокойствие. Я тебе говорил, что ради нашей безопасности она готова была запихнуть нас во все кружки? Лишь бы мы по улицам не шлялись и не попали в дурную компанию. Я занимался прыжками в воду, футболом, шахматами и легкой атлетикой. А в пятом классе вместе с сестрой даже посетил кружок макраме.
Я рассмеялась. Лев явно хотел поднять мне настроение.
– У меня есть вот что… – Я вытащила из-под майки подвеску на серебряной цепочке, которую в детстве подарила мне мама. – Это полумесяц из лунного камня, но мама сказала, что буква «С». Серафима. Мама мне его купила, когда мы ходили в геологический музей, где я видела кусок упавшего метеорита. А подвеску на выходе в палатке с сувенирами продавали.
– Можно, я посмотрю? – попросил Лев.
Он первым потянулся к подвеске и пальцами дотронулся до моей шеи. Я тут же расстегнула сзади застежку и протянула подвеску Льву. Стахович внимательно разглядывал полумесяц, словно тот был какой-то древней реликвией. Хотя для меня это и было настоящим сокровищем. Память о маме.
– Я будто кусочек луны на шее ношу, – с улыбкой сказала я, посмотрев на ночное небо.
– Американский астронавт Пит Конрад, ступив впервые на Луну, сказал, что она мягкая и нежная, – сказал Лев, отдавая мне подвеску. Я поспешно надела ее на шею.
А потом Стахович первым поднялся с лодки и протянул мне руку. В этот раз я без раздумий вложила свою ладошку в его ладонь. Этот жест уже был для нас знакомым. Когда-то Лев на школьном дворе после потасовки с Шандаревой и Бурыкиной уже протягивал мне руку, предлагая свою помощь. Но тогда я не спешила доверять однокласснику. Стахович казался мне подозрительным, хмурым и таким далеким… Сейчас все было по-другому.
– Прокатимся? – спросил Лев, кивнув на лодку, с которой мы поднялись.
– Она не протекает?
– Бык ловит с нее рыбу. Я сам утром видел.
– Интересно, откуда она здесь?
– Дядя Толя говорил, что неподалеку, в глуши, есть рыбацкий домик.
Вдвоем мы спустили лодку на воду. Лев греб, плавно взмахивая веслами. Вода с них стекала с убаюкивающим журчанием. Лодка легко скользила по темному озеру. Я следила за движениями Стаховича, которые почему-то завораживали. В один момент мне показалось, что крутые берега вокруг нас тоже поплыли, а звездное небо над головой закружилось.
Мы остановились на середине озера. Здесь было так тихо, будто мы очутились на другой планете. Лева отложил весла и внимательно посмотрел на меня. Мы сидели в лодке друг напротив друга и молчали. Лев первым улыбнулся уголком губ. Глаза его из привычно колючих стали веселыми и блестящими. Я не выдержала и рассмеялась в ответ. Лев перевесился через лодку, зачерпнул ладонью воду. Холодные капли полетели в мою сторону…
– Эй! – возмущенно воскликнула я.
И тут же направила на Стаховича ответный веер брызг. Дурачась таким образом пару минут, я не сразу заметила, как в ночной тишине в воду булькнула моя подвеска. Только когда Лев растерянно взглянул на меня, я схватилась пальцами за шею. Подвески не было!
– Где она? – растерялась я. – Когда я успела ее потерять, Лева? Наверное, на берегу застегнула плохо.
Лев достал телефон и включил фонарик. Мы принялись шарить по дну лодки, куда уже все-таки проникло немного воды.
– Когда мы плыли, подвеска на тебе была, – сказал Лева.
Тогда мы одновременно перевесились через борт лодки и уставились на черную воду.
– Лева, она там, – сказала я почему-то шепотом.
– Ага, – отозвался Лев. Поднял голову и озадаченно посмотрел на меня. – Как думаешь, какая здесь глубина?
– Ты хочешь за ней нырнуть? – почему-то испугалась я.
– А что ты еще предлагаешь делать? Подвеска ведь тебе дорога.
– Можно подождать хотя бы до утра, – предложила я. – И тогда все вместе…
– Утром мы не найдем точное место, где стояла лодка, – ответил Лев, стягивая через голову футболку. Следом выложил из кармана шорт смартфон. – Пока мы стоим на месте и лодка не движется, больше шансов найти подвеску.
Лев без лишних разговоров прыгнул с лодки в озеро. Долго не показывался из воды. Затем вынырнул и ухватился руками за борт.
– Нашел? – спросила я с надеждой в голосе.
– Пока нет, – откликнулся Лев. Снова набрал воздух в легкие и ушел под воду.
А когда вынырнул во второй раз, то снова покачал головой.
– Может, под ил забилась? – предположила я. – Еще и вода там, наверное, холодная.
Лев продолжал упрямо нырять вокруг лодки. Снова и снова… Я видела, что он уже совсем выбился из сил.
– Лева, ладно… Не нужно! – попросила я, когда Лев в очередной раз ухватился за борт лодки, чтобы отдышаться. Но Стахович оставался непреклонным.
Когда он после очередного погружения в воду вынырнул, подплыл к лодке и разжал ладонь, моя подвеска шлепнулась на дно. Я не могла поверить в такую удачу.
– Нашел? – обрадовалась я, нагнувшись за подвеской. Лев так и продолжил держаться за борт лодки и тяжело дышать. В свете луны его обычно смуглое лицо теперь казалось совсем белым. Мокрые волосы спустились на лоб.
– Спасибо, – тихо сказала я.
– Не за что, – по-прежнему пытаясь отдышаться, проговорил Лев. А затем снова добавил: – Она ведь тебе дорога.
Я помогла Стаховичу забраться обратно в лодку. Он положил мокрую голову мне на колени, отчего мое тело тут же покрылось мурашками. Грудь Левы ходила ходуном. Я не удержалась и убрала темные слипшиеся пряди с его лба. Лев перехватил руку и прижал мою ладонь к своей мокрой холодной щеке.
– Ты мне нравишься, Сима, – наконец сказал он. – Сильно нравишься.
Я негромко рассмеялась, испытав чувство облегчения и огромную нежность. Лев закрыл глаза, а я принялась осторожно гладить его по мокрым волосам. Потом склонилась и вместо ответного признания поцеловала Стаховича в лоб. Его темные длинные ресницы дрогнули…
Внезапно с берега донесся громкий вопль Лили:
– Си-ма! Сим!
Я обернулась. Лиля стояла в воде в закатанных по колено джинсах. Сзади, чуть поодаль, топтались Ляля и нагруженный пакетами недовольный Марвин.
– А где?.. – продолжила кричать Лиля.