По щеке Сикс ползет слезинка. Я рад, что мы вышли на этот разговор, – и в то же время разрываюсь от жалости. Судя по всему, ей намного тяжелее, чем я предполагал.
– Я очень хотел бы все исправить. – Прижимаю ее к себе. Обычно в подобных ситуациях меня выручает чувство юмора, но здесь оно бессильно. – Мне страшно, потому что я не знаю, как снова заставить тебя радоваться жизни.
– Боюсь, что я никогда больше не смогу радоваться.
Я тоже этого боюсь. Конечно, я всякую Сикс буду любить: хоть радостную, хоть печальную, хоть злую, однако ради нее самой хочу, чтобы она была счастлива, чтобы простила саму себя, чтобы не изводила больше.
После долгого молчания Сикс вновь начинает говорить, и голос у нее дрожит.
– Такое чувство… – Она глубоко вздыхает, прежде чем продолжить: – Такое чувство, что у меня от сердца оторвали кусок и теперь во мне как будто чего-то не хватает. Внутри меня пустота, Дэниел.
Я морщусь, как от боли, и, поцеловав ее в макушку, сильнее прижимаю к себе. Не могу подобрать слова, которые ее утешили бы. Я вообще не умею подбирать правильные слова. Возможно, потому я и не спрашивал Сикс о ребенке. Ощущение такое, что она тащит на себе тяжеленный груз, а я понятия не имею, как ее от этого избавить.
– А если поговорить – станет легче? – спрашиваю я. – Ты просто никогда ничего не рассказываешь.
– Думала, тебе неинтересно.
– Интересно. Просто мне казалось, что ты сама не хочешь говорить. Если ты готова, я хочу все-все знать.
– Не уверена… Вдруг мне станет еще хуже? Хотя иногда мне и правда очень хочется все тебе рассказать.
– Так расскажи! Как проходила беременность?
– Было страшно. Я почти не выходила из дома. Сейчас понимаю: депрессия. Мне никому не хотелось говорить, даже Скай, и уже тогда я решила, что, прежде чем поеду домой, отдам ребенка на усыновление. Поэтому я ни с кем не делилась и никому из близких не рассказывала, считала, так будет легче, раз никто не в курсе. Тогда мне казалось, что это смелое решение, а теперь думаю, оно было трусливым.
Немного откинувшись назад, я заглядываю ей в глаза.
– Оно было и трусливым, и смелым одновременно. Тебе было страшно, но вела ты себя смело. А что еще важнее – ты вела себя самоотверженно.
Она улыбается. Может, я все-таки умею подбирать правильные слова. О чем бы еще спросить?
– Когда ты поняла, что беременна? Кому первому сказала?
– Была задержка. Сначала я подумала, что это все из-за перелета и непривычной обстановки. Потом пришлось купить тест. Только на нем не было значков плюс и минус, как обычно, а словами по-итальянски было написано беременна или нет. Тест показал incinta. Я понятия не имела, что это значит, и погуглить тоже не могла, потому что делала тест в школьном туалете, а телефон оставила в шкафчике. Так что после уроков я подошла к одной нашей учительнице, американке, и спросила, как переводится incinta. Когда она сказала «беременна», я заплакала. Получается, первой, кому я сообщила, была она – Ава.
– И как она отнеслась ко всему?
– О, Ава просто чудо! Я как-то сразу ей доверилась, и в первый месяц, кроме нее, никому больше и не рассказывала. Мы с ней обсудили все возможные варианты, и она даже пришла поддержать меня, когда нужно было сообщить семье, у которой я жила в Италии. При этом она совсем на меня не давила и в любой момент готова была со мной поговорить. Когда я решилась на усыновление, она сказала, что есть пара, которая хочет взять ребенка, но только так, чтобы я ничего про них не знала. Они боялись, вдруг я потом передумаю. Ава за них поручилась, и я дала согласие. Она нашла юриста и во всем мне помогала, при этом никак не пытаясь повлиять на мое решение, хоть и знала эту пару лично.
Я не хотел ее перебивать, но на последней фразе не сдерживаюсь. Так вот же зацепка!
– Погоди. Выходит, эта твоя училка знает, кто усыновил ребенка? Так, может, связаться с ней?
Услышав мой вопрос, Сикс будто сдувается и качает головой.
– Я дала согласие на закрытое усыновление. Мы подписали все бумаги. Я уже дважды ей звонила, умоляла хоть что-то рассказать… Нет, она не имеет права. Ни с юридической, ни с этической точки зрения. Все бесполезно, Дэниел.
От ее слов становится тоскливо, но я стараюсь этого не показывать. Кивнув, нежно целую ее в лоб. Идиот! С чего я решил, что она еще не попробовала этот вариант? Дважды идиот, что сам до сих пор ничего не предпринял. Даже не предложил помощь! Теперь я знаю подробности, и взглянуть на ситуацию со стороны – поразительно, как Сикс до сих пор меня терпит.
Задаю еще вопросы, чтобы у нее не было возможности задуматься о том же, что крутится у меня в голове, – какое же я дерьмо!
– Как прошли роды?
– Больно так, что помереть хочется, но хотя бы закончилось быстро. Ребенка оставили со мной на час. Мы были совсем одни, и я все это время проплакала. Дэниел, я почти передумала! Почти. Не потому, что мне казалось, что со мной ему будет лучше; просто я не хотела страдать. Не хотела остаться без него, не хотела ощущать пустоту внутри. Однако оставить его было бы эгоистично. Представляешь, я в тот момент переживала за себя! – Она вытирает слезы и продолжает: – Перед тем как его забрали, я сказала ему: «Я так поступаю лишь потому, что люблю тебя». И все. Теперь жалею, что не сказала больше.
Слезы буквально выжигают мне глаза. Обнимаю ее еще сильнее. Даже представить не могу, каково ей пришлось и как она сейчас страдает. А я еще возомнил, что все из-за меня! Да я и рядом не стоял, чтобы по мне убиваться, когда она со своим ребенком навсегда попрощалась.
– Медсестра, которая унесла его, потом вернулась и утешала меня, пока я плакала. Она сказала мне: «Знаю, это худший день твоей жизни. Но благодаря тебе для двух других людей он станет лучшим». – Сикс судорожно вздыхает. – От ее слов меня чуть-чуть отпустило. Наверное, она много такого повидала уже и знала, как мне тяжело. Становится легче, когда понимаешь, что ты не единственная мать, которая отказалась от своего ребенка.
Яростно мотаю головой.
– Сикс, не надо так говорить! Ты дала ему жизнь. И ты подарила новую жизнь его приемным родителям. Уж если ты от кого и отказалась, так только от себя!
От моих слов она начинает рыдать и прижимается ко мне, свернувшись в комочек. Я обнимаю ее и осторожно глажу по голове.
– Понимаю, ты не знаешь, что с ним, поэтому тебе страшно. Но ты точно так же не знаешь, что было бы, если бы ты его оставила. Наверняка мучилась бы и думала, правильно ли поступила и не лучше ли было отдать его тем, кто в состоянии о нем позаботиться. Так много вопросов, ответов на которые мы, наверное, никогда и не получим. Может, эта пустота так в тебе и останется. Но у тебя есть я! Поменять прошлое я, конечно, не в силах, зато могу обещать тебе кое-что. И обещание свое сдержу.
Она поднимает голову, и в покрасневших от слез глазах мелькает тень надежды.
– Что пообещать?
Убираю волосы с ее лица.
– Обещаю, что я никогда не усомнюсь в правильности твоего решения. Обещаю, что никогда не буду поднимать эту тему, если только ты сама не захочешь. Обещаю, что буду и дальше делать все, чтобы ты улыбалась, даже если знаю, что никакими шутками твою печаль не развеять. Обещаю всегда любить тебя, что бы ни было. – Крепко целую ее в губы. – Что бы ни было, Сикс, запомни.
В ее глазах все еще стоят слезы, и на сердце у нее тяжело, и все же она улыбается мне.
– Дэниел, я тебя не заслуживаю.
– Да, – соглашаюсь я. – Ты заслуживаешь гораздо лучшего.
Она смеется, и на сердце становится тепло.
– Ладно, придется довольствоваться тобой, пока не появится кто-то получше.
Я улыбаюсь и наконец-то, наконец-то, чувствую, что все снова в порядке. Настолько, насколько это вообще возможно для нас с Сикс.
– Люблю тебя, Золушка[1], – шепчу я.
– Я тоже тебя люблю. Что бы ни было.
Глава 3
Вернувшись вчера от Сикс, я впервые за месяц смог проспать всю ночь. Засыпал с чувством облегчения – у нас все в порядке.
А сегодня проснулся с ощущением, что ничего не в порядке.
Между нами-то все наладилось, однако сама Сикс ужасно мучится. И хотя я продолжаю убеждать себя, что ничего не могу сделать, утром до меня вдруг дошло, что так не дает мне покоя: я даже не попытался! Да, усыновление было закрытым. Да, меня, скорее всего, будут посылать куда подальше. Но что я за бойфренд такой, если вообще не попробую сделать жизнь Сикс лучше?
Именно поэтому я уже два часа вишу на телефоне. Обзвонил семь агентств по усыновлению, и везде мне заявили одно и то же: они не имеют права разглашать информацию. Тем не менее я продолжаю – вдруг повезет, и попадется кто-то не слишком уж принципиальный.
Пока я звонил в восьмое агентство, пришла Ханна. Я передал ей все, о чем мы говорили с Сикс, и сказал, что решил приложить максимум усилий и найти хоть какую-то информацию о нашем сыне. Хотя бы узнать, что он жив-здоров.
Чанк тоже пришлось посвятить, так как она везде бегает по пятам за Ханной, когда та приезжает на каникулы.
Сначала я сомневался, стоит ли им рассказывать, – не хочется раз за разом мусолить эту тему. С другой стороны – легче, когда кто-то рядом с тобой знает правду. Ну и плюс три головы лучше, чем одна, даже если эти головы из семейки Уэсли.
Ханна уже позвонила троим итальянским юристам. Двое сразу же сказали, что ничем помочь не в состоянии. Сейчас она как раз разговаривает с третьим.
– Усыновление, – говорит она и параллельно что-то гуглит. – Попробую по-итальянски. Adozione? – Пару мгновений подождав ответа, она с досадой смотрит на экран телефона. – Он бросил трубку…
С каждым новым звонком мои надежды тают.
– Кто-нибудь точно поможет, – говорит Ханна, бросаясь на кровать. Она, как и я, в полном отчаянии.
Чанк, сидя у стола, крутится в кресле.
– А вдруг ты сейчас просто палкой в осиное гнездо тычешь? Была же у них причина сделать усыновление закрытым: значит, не хотят, чтобы вы к ним лезли.