332.
Тогда же в статье «Эпилог XIX века» он подробнее разъясняет происхождение «древней мудрости»:
Она была стара, как человечество, а человечество давало ей тысячи названий, и все народы оставили о ней обрывки своих воспоминаний и легенд. <…> Она родилась в Египте. Там она стояла в храме, оберегаемая жрецами, закутанная в священное покрывало Изиды, и называлась «Тайной». Тот юноша, который решился приподнять покрывала, – умер. Евреи называли ее «Познанием». Прометей унес ее с неба под видом «Огня». Позже она стояла воплощенная в мраморе и ожила в объятьях греческого художника. Тогда она называлась «Красотой»333.
В своем духовном поиске Волошин познакомился со всеми эзотерическими школами и течениями, о которых мы говорили в связи с интересами Андрея Белого. Известно, что в 1905 году в Париже он присоединился к масонству334. С того же года он становится учеником Штайнера, тогда еще теософа:
…наконец в 1905 г[оду] <…> [мне довелось] встретиться с Рудольфом Штейнером, человеком, которому я обязан больше, чем кому-либо, познанием самого себя335.
Он был также учеником Анны Рудольфовны Минцловой, взгляды которой можно рассматривать как причудливое соединение теософии с розенкрейцерством336.
Конечно, Волошин не был теоретиком эзотеризма, однако языком поэзии он пытался выразить идеи, относящиеся к области космогонии, историософии, теософии. «Импрессионизм и оккультизм нам кажутся двумя определяющими особенностями этого интересного поэта, – писал М. Кузмин после выхода первой книги стихотворений Волошина. – <…> К сожалению, мы недостаточно осведомлены в тайных науках, чтобы судить, насколько глубок оккультизм Максимилиана Волошина. Открывает ли он новые перспективы или же ограничивается переложением – в звучные, несколько однотонные строфы – изысканий французских мыслителей в этой опасной области знания? Однако для нас важно то, что сама точка зрения автора – его взгляд на вещи, природу и человеческие чувства – насквозь проникнута оккультизмом»337. В одном из писем в 1913 году сам Волошин признавался:
…если писать стихи, зная всё, то тогда только адепты имеют право писать стихи. <…> Но для адептов раскрыты более важные виды творчества. Стихи пишутся не о том, что знаешь, а о том, что чувствуешь, о чем догадываешься. Они говорят не об объективной истине, а о том, что переживает и познает мое «я» на одной из промежуточных ступеней338.
Неудивительно, что и следы познаний в области каббалы можно обнаружить – и здесь он отличается от Белого – не только в его письмах, дневниковых записях и статьях, но и в его стихах.
Итак, как и для Белого, важнейшим источником информации о каббале стали для Волошина книги Е. П. Блаватской, которые он также читал во французских переводах339. Волошин неоднократно рассказывает в письмах и дневниковых записях о своей работе над «Тайной Доктриной» Блаватской. Так, например, в 1905 году в дневнике и тогда же в письме к М. Сабашниковой он пишет:
Читаю «La Doctrine Secrète». Это целый океан, почти в полном беспорядке собранных сокровищ. Толкование к двенадцати «Дзянам», в которых рассказана история человека и жизни. <…> Всё в этой книге только намеки. Надо самому догадываться и строить340.
Чуть позднее Сабашникова советует ему изучать эту книгу лишь вместе с Минцловой:
Ты должен ее еще раз увидать. Только с ней Ты можешь прочесть «La doctrine secrète». <…> Не начинай без нее341.
3.2. Творение и древние миры
В своей, вероятно, первой работе, преимущественно посвященной оккультным вопросам, – лекции «Пути эроса. (Мысли и комментарии к Платонову „Пиру“)»342, прочитанной в феврале 1907 года в Московском литературно-художественном кружке, – Волошин прямо обращается к учению каббалы «Книги Сияния» (Сэфер ѓа-Зоѓар), рассуждая о создании мира. Правда, следуя туманным намекам Блаватской, он относит цитируемый им источник к текстам «тибетской космогонии»343:
«Пространство – праматерь и праотец Сущего – дремало в своих покрывалах, навеки невидимых. Времени не было, ибо спало оно в безысходном лоне пространства. Мрак наполнял безграничное „Всё“, ибо отец, мать и сын были едино. Не было ни звука, ни молчания, ничего, кроме вечного Дыхания, которое никогда не прекращается и само себя не сознает». Так говорит об этом моменте тибетская космогония – «Книга Джанов», книга Духов Познания. <…> «И возникает внезапный трепет, который быстрым крылом своим охватывает всю вселенную и семя, скрытое во тьме; во тьме, которая веет над спящими водами жизни. Тьма излучает свет, и свет роняет одинокий луч в воды, в утробу матери. Луч мгновенно пронзает девственное яйцо. Дрожь охватывает вечное яйцо, и оно источает смертное семя, которое сжимается в яйцо мира»344.
Объясняя «древнее» космогоническое учение, Волошин продолжает цитировать эту таинственную «Книгу Джанов»:
Возникают боги – устроители мира – сефироты, эоны, элоимы. Эти древнейшие боги по природе своей не имеют пола и потому становятся в представлении древнейшего человечества двуполыми, муже-женскими: Зевс с женскою грудью, Венера с бородой, двуполый Гор. «Праматерь-праотец Пространство развертывает ткань, один край которой исходит от Духа, который есть свет, рожденный из единой и нераздельной Тьмы, а другой край касается тени его – материи. Ткань эта – мир»345.
Как мы уже понимаем, под названием «Книга Джанов» скрываются те самые «Станцы книги Дзиан» («The Book of Dzyan») Блаватской346, которые оказываются переложением «Книги сокрытия» (Сифра ди-цэниута) в Зоѓаре. В «Путях эроса» Волошин называет этот текст также «Книгой Духов Познания», в других местах – «двенадцатью Дзянами». Приводя фрагменты из этого якобы древнего тибетского трактата, Волошин переходит к рассуждениям об одном из основных понятий еврейской каббалы – о сфирот (у него – «сефироты»), этапах или ступенях проявления Божественного в мироздании. По его словам (и здесь он просто пересказывает Блаватскую), эти «сефироты» порождают лишенного воли механического человека, которого Люцифер наделяет знанием добра и зла, давая ему возможность уйти от богов-элогимов и самому стать «богом»347. Вскоре, однако, Волошин оставляет разговоры о Тибете и прямо ссылается на еврейскую каббалу, на книгу Зоѓар. Он пишет:
В Зогаре говорится: «Были древние миры, которые погибли, начав существовать. Они не вылились в формы. Они были искрами. Так кузнец, кующий железо, сыпет во все стороны искры. Искры – это первичные миры, которые не могли развиться, потому что священная сущность не приняла еще своей формы и не стала Царем и Царицей». (То есть духом и материей – первичное возникновение пола.)348
Этот фрагмент из книги Зоѓар возвращает нас к вопросу о том, откуда вообще появляются цитаты из нее у Блаватской и других европейских авторов. Место, цитируемое Волошиным, – это переложение фрагмента трактата Идра зута («Малое собрание») из книги Зоѓар, текста, записанного по-арамейски в конце XIII века. Очевидно, Волошин заимствовал его именно из «Тайной Доктрины» Блаватской, хотя тот же фрагмент имеется и в книге Адольфа Франка «Каббала, или Религиозная философия евреев», экземпляр которой также хранится в библиотеке Волошина и содержит его маргиналии349. Это место в книге Зоѓар действительно было очень важным для Блаватской, она несколько раз цитирует его и в «Тайной Доктрине», и в более поздних работах. Так, она пишет:
Эта мысль ясно выражена в книге «Зохар»: «Были старые Миры, которые погибали, как только они нарождались, они не имели форм и назывались Искрами. Так кузнец, ударяя молотом по железу, брызжет искрами по всем направлениям. Искры, первоначальные Миры, которые не могли существовать, ибо Древняя Священная (Сефира) не приняла еще своей формы (Андрогины350, или противоположных полов) Царя и Царицы (Сефира и Кадмон), и Мастер еще не начал своей работы» (Zohar – «Idra Zuta», кн. III, стр. 292-b)351.
Подобно Адольфу Франку, Блаватская ссылается здесь на конкретный лист 3‐го тома книги Зоѓар в стандартном амстердамском издании 1715 года352. Как мы уже говорили, и этот фрагмент, и вообще большинство цитат из книги Зоѓар в оккультной литературе восходят к одному источнику – уже не раз упоминавшейся латинской антологии переводов каббалистических текстов и комментариев к ним «Kabbala Denudata», изданной в конце XVII века группой христианских каббалистов во главе с К. Кнорром фон Розенротом (1631–1689)353. Именно из этого источника Блаватская заимствовала цитаты из Зоѓара