808.
«Первый Тетраграмматический цикл, – комментирует он в другом месте, – запишется как הוהיֺ, где точка [над буквой Йод] соответствует Верховному Андрогину, Ветхому Деньми, Макропрозопу, эманирующему из себя Отца – Iod, и приспособленную к нему Мать – Hé, Супружество которых порождает Микропрозопа – Vau. Последний приспосабливает к себе в качестве Супруги или Невесты (Sponsa) некоторое второе Hé, в котором и проявляется деятельность упомянутого Семейства»809. Как мы видим, здесь фактически описано изображенное Поплавским, вплоть до мелочей: обратим также внимание на своеобразный эвфемизм – глагол «приспосабливать». Более того, данную схему можно обнаружить и у самого Поплавского. Так, в одном из дневников (1932–1934) он пишет:
Пять личностей в Боге. 1. Макропрозоп. 2. Отец. 3. Мать. 4. Микропрозоп. 5. Супруга. Первая относится к Короне. Вторая и третья к [нрзб.]. Четвертая к шести сефирам. Пятая к Малкуту810.
Между рисунком Поплавского и описаниями Адама Кадмона у Папюса и Мёбеса имеются важные расхождения. В отличие от обычной последовательности эманации сфирот у Поплавского Тиферет – не 6‐я, а 4‐я сфира, а Йесод – не 9‐я, а 7‐я. В каббалистической литературе встречаются разные варианты распределения сфирот в мире эманации, в том числе и такие, где Тиферет располагается на 4‐м месте, а Йесод на 7‐м (например, в анонимном трактате Маарехет ѓа-элоѓут, «Система Божественного», конец XIII – начало XIV века)811. Разнообразие в распределении сфирот связано прежде всего с особенностями герменевтики некоторых текстов и ритуально-обрядовых правил. В обобщенном виде разные версии обсуждает один из наиболее влиятельных кодификаторов каббалистического знания Моше бен Яаков Кордоверо (Рамак; 1522–1570) в книге Пардес римоним («Гранатовый сад»), в том числе помещая Йесод на 7‐ю ступень иерархии812. Именно из этого источника заимствовал сведения для своего латинского энциклопедического словаря каббалы («Loci communes cabbalistici»), вошедшего в 1‐й том антологии «Kabbala Denudata» (1677), Кнорр фон Розенрот. Он упоминает в своем словаре различные версии строения мира сфирот: как мы уже говорили, из этой книги черпали свои познания в каббале многие оккультисты и теософы.
Тому, что Мёбес размещает сфиру Йесод, «Основание», которой в каббале соответствует мужской половой орган (membrum masculi), «знак священного завета», на девятом месте, а Поплавский – на седьмом, есть и иное объяснение. Это вполне может быть связано с требованиями композиции рисунка, изображающего стоящего мужчину, причем такое расположение сфирот вовсе не является изобретением Поплавского. Изображения Адама Кадмона в европейской литературе последних полутора веков, в том числе в сочинениях оккультистов и теософов, восходят к одному рисунку, опубликованному в уже мельком упомянутой нами книге Х. Д. Гинзбурга «Каббала. Ее учения, развитие и литература» (1865)813. Мы видим здесь стоящую мужскую фигуру (см. ил. 38); сфира Тиферет, как и у Поплавского, занимает тут центральное (4‐е) место, соответствуя solar plexus (после 3‐й сфиры Бина), Йесод же (половой орган) расположен на 7‐м месте, а ниже находятся сфирот Нецах и Ѓод, соответствующие ногам (у Поплавского – ступням).
Отметим и еще одну важную особенность. Схема Божественных аспектов (ипостасей) у Поплавского заметно христианизирована и четырехчастна: Макропрозоп / Бог Отец – Микропрозоп / Бог Сын – Бог Св. Дух – Матерь-Жена Божья. Четыре элемента своей схемы он связывает с четырьмя буквами Тетраграмматона – в отличие от авторов-оккультистов, которые в своих изображениях и описаниях Адама Кадмона следуют традиционной каббалистической схеме пяти ликов-парцуфим (при этом первый, высший «лик» соотносится ими с точкой над первой буквой йод Четырехбуквенного Имени)814.
Вполне можно предположить, что на Поплавского в данном случае оказала влияние русская софиология, в частности встречающиеся у С. Н. Булгакова (и подвергнутые церковной критике) рассуждения о Софии как «особой» четвертой ипостаси.
София обладает личностью и ликом, есть субъект, лицо или, скажем богословским термином, ипостась… <…> …она является началом новой, тварной многоипостасности815, —
пишет он в «Свете невечернем» (1917). В своеобразном гимне «ипостасной Софии» из этой книги можно увидеть источник вдохновения Поплавского, грубая натуралистичность рисунка которого не должна сокрыть от нас те идеи, которые он в нем пытается выразить:
«Четвертая ипостась», приемля в себе откровение тайн божественных, вносит чрез себя и для себя различение, порядок, внутреннюю последовательность в жизни Божественного Триединства, она воспринимает единое и всецелое божество как триипостасное – Отца, Сына и Св. Духа. Как приемлющая свою сущность от Отца, она есть создание и дщерь Божия; как познающая Божественный Логос и Им познаваемая, она есть невеста Сына (Песнь Песней) и жена Агнца (Новый Завет, Апокалипсис); как приемлющая излияние даров Св. Духа, она есть Церковь и вместе с этим становится Матерью Сына, воплотившегося наитием Св. Духа от Марии, Сердца Церкви, и она же есть идеальная душа твари, красота. И все это вместе: Дочь и Невеста, Жена и Матерь, триединство Блага, Истины, Красоты, Св. Троица в мире есть божественная София816.
Критически оценивает заложенный в софиологии потенциал «четвероипостасности» Л. П. Карсавин в своем главном труде «О началах. Опыт христианской метафизики» (1925), знакомство Поплавского с которым вполне вероятно817. Обсуждая и критикуя католическое богословие Filioque, «учетверение Троицы и еретические формы софиологии»818, уподобление Троицы «тварной четверице» в гностицизме, философ подчеркивает, что
не в почитании «тварного» или «четвертого», но в почитании Логоса, как Божественного Умного Мира, – смысл почитания Софии819.
Однако Карсавин при этом отмечает:
Очень легко смешать триединство с первым моментом или счесть единство тройства за четвертое… <…> Вместе с тем встает вопрос об отношении раскрытого сейчас триединства к триединству «poss-e-st»820. – Уже теперь ясно, что «становление» в «possest» на самом деле есть двойство разъединения-воссоединения. А так как разъединение является реально иным, чем воссоединение, триединство «possest» оказывается четверицею, в которой первый момент – «небытие», а четвертый – «бытие». Бог выше бытия и небытия: в Нем небытие и есть Его бытие821.
Бог есть Троица, а учетверение триединства есть творение; тварь сама в себе – двоица, а созданное и обоженности ее – двуединство тварной троицы с Богом, или четверица. Само же единство совершенной твари с совершенным Богом может быть выражено числом семь822.
Идея «четвероипостасности», «четверичности» встречается и в текстах Поплавского823 и, как мы видели, отражена в его схематических рисунках. Не только идейно, но и по самому стилю, по интонации рассуждения Карсавина на редкость созвучны тому, что мы читаем в дневниках Поплавского и в его романах:
Подумай о всем космосе, как о самобытной Софии, как о «четвертой ипостаси», – ты сразу же ощутишь посягающую на чистоту Божества темную греховную похоть, и волны и горы затомятся для тебя гнусом сладострастия и зазмеятся шипя прельщения черной магии. Изначально и «природно» мир женственен. Вторично и благодатно он и мужественен. В становлении своем восприемля и осваивая Божественно-Мужественное, «дуновение жизни» или «дуновение Божье», мир уже не только созидаем и образуем Богом, но и свободно возникает и образует себя. Он уже не жена только, а – жена-муж, не тварь, а – Боготварь, Богочеловек. Бог нисходит к человеку, кличет его в бытие из небытности и тем его созидает, ибо зов Божий есть Слово Божие. Созидаемый же Богом человек отвечает на зов Божий первым благоуханным дыханием своим, первыми непорочными своими словами: «Вот я, раба Господня. Да будет мне по слову Твоему». И в этих словах, истинно-женственных, а потому уже и мужественных, зачинается мир, как муж, содержащий и образующий в себе полноту своей женственности, которой без него нет. В них рождается Богочеловек и их повторяет: «Да будет воля Твоя». Так мир становится «вторым Адамом», истинным и единственным, ибо «первый Адам», перстный и тленный, – лишь упование женственного мира быть Адамом Небесным. Первый Адам не Адам, а Ева, вожделеющая в женственности своей стать Адамом824.
Если принять во внимание подобные рассуждения крупнейших русских философов той эпохи, можно предположить, что Поплавский, хорошо знавший оккультную «науку», пытавшийся читать тексты переводов из еврейской каббалы, выступает здесь не просто как своего рода «христианский каббалист», но отчасти и как продолжатель идей ряда русских религиозных философов. Представление о высшем «кватернере», четверице ипостасей, связанной как с системой сфирот в Адаме Кадмоне, так и с четырьмя буквами Тетраграмматона, сформулировано Поплавским в небольшом тексте «Kabbala denudata», название которого явно отсылает к каббалистической антологии Кнорра фон Розенрота. Его можно рассматривать и как своего рода пояснение к рисунку «Великая Тайна»: