Заняв Уфу, колчаковцы быстро продвигались на запад, создавая непосредственную угрозу волжским переправам у Казани, Симбирска, Самары. Тогда, по призыву партии, сюда было направлено 10 тысяч коммунистов и несколько тысяч комсомольцев. Это укрепило Восточный фронт и позволило создать необходимые условия для перехода в контрнаступление.
Основной удар по Колчаку должна была нанести Южная группа войск Восточного фронта в составе 1, 4, 5-й и Туркестанской армий. Командующим этой группой назначили М. В. Фрунзе, членами Реввоенсовета — В. В. Куйбышева и Ф. Ф. Новицкого. Организовывая контрнаступление, Фрунзе сосредоточивал в ударной группе лучшие боевые части. 17 марта в своем приказе войскам командарм объявляет, что воссоздается 25-я стрелковая дивизия, усиленная вновь сформированными полками. И вскоре она перебрасывается в район Бузулука и Бугуруслана. Контрнаступлением на этом направлении Фрунзе предполагал остановить противника, а последующей наступательной операцией всех войск Южной группы нанести ему решительное поражение.
18 апреля разведка 25-й дивизии захватила в плен колчаковцев, переправлявших оперативные приказы. В них полностью раскрывалась дислокация войск, а также план действий противника. При изучении перехваченных документов был обнаружен широкий разрыв между двумя корпусами колчаковцев. Сюда Фрунзе и направил главный удар, а 25-й дивизии поставил задачу атаковать фланг третьего корпуса белых.
В ожесточенных боях на реке Боровка, под Бугурусланом, Белебеем и Бугульмой дивизия вместе с другими частями Южной группы нанесла крупное поражение войскам Колчака, разгромила отборные части белогвардейских генералов Ханжина, Войцеховского, Каппеля. Противник спешно отходил к Уфе.
Обстановка требовала дальнейших наступательных действий. Нельзя было оставлять в руках Колчака Урал и Сибирь, дать ему возможность оправиться, получить помощь от англичан, американцев, японцев.
«Если мы до зимы не завоюем Урала, — писал В. И. Ленин Реввоенсовету Восточного фронта, — то я считаю гибель революции неизбежной. Напрягите все силы»[4].
В этот переломный на фронте период мне и предписывалось явиться в 3-й легкий артдивизион 3-й стрелковой бригады. Передвигаясь на попутных крестьянских подводах, догнал я его у селений Русский и Татарский кандыз. Там, в обычной крестьянской избе, нашел командира дивизиона Павлинова, адъютанта Гомерова, комиссара Костычева. Они определили меня при штабе на должность, которая называлась заведующий противогазовой обороной.
В дивизионе о газах и противогазах никто и слышать не хотел: применение газов считалось маловероятным. Однако я сразу же составил заявку на химические артснаряды, и вскоре они стали поступать в мое хозяйство.
Командир дивизиона Павлинов — высокого роста, крупного телосложения человек, старший фейерверкер (старший унтер-офицер) царской армии — встретил меня по-отечески. Вместе с комиссаром, носившим по заведенному неписаному порядку красные галифе, и адъютантом дивизиона он долго расспрашивал меня о Москве. Я рассказал, что знал, но, пожалуй, самый большой интерес вызвала у них моя записная книжка на 1919 год. В ней были напечатаны Конституция РСФСР, новые правила орфографии и календарь по новому стилю — на тринадцать дней вперед.
Конституцию перечитали вслух несколько раз. Она — основной закон нашей Республики. Комиссар Костычев тут же дал задание:
— Вот что, Александр, наши бойцы Конституцию не знают. В ближайшие дни оповести каждую батарею о моем распоряжении — собрать всех. Почитай чапаевцам Конституцию Советской власти да поясни своими словами, если что будет непонятно. Кстати посмотришь, как живут и трудятся батарейцы.
Это было первое поручение по политграмоте, и я его с большим желанием выполнил.
Измененной орфографией особенно заинтересовался адъютант Володя Гомеров. В новом правописании из алфавита исключались буквы ять, и с точкой, фита, твердый знак, устанавливалась замена в родительном падеже суффикса «аго» на «ого», было много и других упрощений. Гомеров был весьма доволен тем, что теперь не требовалось ломать голову, где и в каком случае следует писать слово через «ять». Грамотный, обладающий чудесным каллиграфическим почерком, он был усидчив, аккуратен в работе, но много курил, сильно кашлял и вскоре попал в госпиталь, откуда уже не вернулся. Адъютантом дивизиона назначили меня.
Из документов, находившихся в ящике у Гомерова, я установил, что наша 25-я стрелковая дивизия по новому штатному расписанию, утвержденному Революционным военным советом Республики, имела четкую структуру, состояла из трех бригад, по три полка в каждой. В 73-ю бригаду входили старые чапаевские полки: 217-й Пугачевский, 218-й Разинский, 219-й Домашкинский; в 74-ю бригаду — 220-й Иваново-Вознесенский, 221-й Сызранский, 222-й Интернациональный; в 75-ю бригаду — 223-й имени Винермана, 224-й Краснокутский, 225-й Балаклавский. В целом дивизия насчитывала около 25 тысяч человек. Каждой бригаде придавался легкий артиллерийский дивизион, дивизии — тяжелый гаубичный дивизион и конная шестиорудийная батарея. Всего имелось 54 орудия, большинство из которых, к сожалению, составляли старенькие легкие трехдюймовые пушки.
Командиром 25-й дивизии был назначен В. И. Чапаев, комиссаром — Д. А. Фурманок, начальником штаба — И. М, Снежков. При назначении Василия Ивановича Чапаева на должность комдива М. В. Фрунзе немало наслушался от работников штаба о его своенравности, бесшабашности. Однако народная молва о бесстрашии и непобедимости Чапая перетянула чашу весов, и Фрунзе, не сомневаясь в чапаевской преданности революции, принял безошибочное решение. Дмитрий Андреевич Фурманов, умный, чуткий комиссар, и талантливый полководец-самородок Чапаев, казалось, были созданы для руководства такой дивизией, как 25-я.
Однажды, когда Фрунзе приехал в нашу дивизию, у него произошел следующий разговор с комдивом и комиссаром.
— Доволен ли своим комиссаром, Василий Иванович? — спросил Фрунзе. Честно скажи.
— Скажу, — ответил Чапаев. — Доволен, прямо доволен.
— Ну, а в бою?
— В бою мы всегда вместе.
— Значит, сработались?
— Как сказать, Михаил Васильевич. Часто спорим. Разругались бы, если бы характер у комиссара был мой. А так ничего — сговариваемся. И в бою он хорош. Полк ему под команду дам не задумываясь… Да что вы меня спрашиваете? Спросите его.
— Спрошу, — улыбнулся Фрунзе. — Что скажешь, Дмитрий Андреевич?
— Претензий не имею, — ответил Фурманов. Чапаев, похоже, обиделся.
-. Я-то его перед командующим расхваливаю, а он только претензий не имеет…
Фурманов, спокойный, уравновешенный, тут же остудил Чапаева;
— Не кипятись, Василий Иванович. Хвалиться нам не время. Возьмем у белых Уфу, вот и будет нам с тобою похвала. Дельная, без лишних слов…
И я, послушав немало таких замечательных рассказов о нашем комдиве, думал: кто же все-таки этот Чапай?..
Уроженец деревни Будайки, Чебоксарского уезда, Казанской губернии, Чапаев до революции прошел тяжелый, тернистый путь батрачества и нищеты. Дед его был крепостным, отец, не имея земли, стал плотником. Голод и нужда заставили семью Чапаевых покинуть родную деревню — уйти на заработки в город Балаково на берегу Волга. Мальчиком он служил у купца — подметал полы, носил дрова, за три рубля в месяц работал половым в харчевне, скитался по Поволжью, плотничал с отцом и братьями в селениях Николаевского уезда и Балакове.
Призванный в царскую армию, на фронтах первой мировой войны В. И. Чапаев проявил незаурядное военное дарование, стал полным георгиевским кавалером и заслужил высший солдатский чин — звание подпрапорщика.
В сентябре 1917 года Чапаев после трех ранений вернулся с фронта в город Николаевск (ныне Пугачев), где вступил в ряды Коммунистической партии. Местная партийная организация направила его в 138-й запасной пехотный полк, стоявший тогда в Николаевске. Командование этого полка было настроено контрреволюционно, поэтому 22 ноября 1917 года Николаевский ревком постановил:
«1. Арестовать уездного комиссара Временного правительства помещика Медведева.
2. Отстранить от должности командира 138-го запасного полка подполковника Отмарштейна.
3. Рекомендовать на должность командира полка Чапаева В. И.».
Быстро завоевывает Василий Иванович симпатии солдатской массы — его единодушно избирают командиром.
В течение первых месяцев Октябрьской революции Чапаев разгромил несколько контрреволюционных кулацко-эсеровских мятежей в уезде. Один из таких мятежей произошел в Балакове, где жили родные Чапаева, а военным комиссаром города был младший брат Василия Ивановича Григорий. Когда белогвардейцы захватили Балаково, Григория зверски убили. Решительным ударом В. И. Чапаев подавил белогвардейские банды, несмотря на их значительный перевес в силах. В Николаевске он положил конец двоевластию, когда там шел съезд контрреволюционного уездного земства.
По приказу Чапаева красногвардейцы явились на съезд и объявили его распущенным. В зале поднялся переполох, послышались выкрики: «Долой большевиков, в тюрьму их!..» Тогда ворвался Чапаев и, обнажив шашку, вскочил на стол. «Слушай мою команду! Кто не подчинится мне — застрелю! — крикнул он. — Президиум съезда объявляю арестованным и приказываю ему оставаться на месте. Всем остальным разойтись…»
Власть в Николаевском уезде перешла в руки Советов, и в феврале 1918 года Чапаев был назначен начальником гарнизона, а затем — военным комиссаром города.
Всю тяжесть вооруженной борьбы с контрреволюцией приняли на себя чапаевцы. Глушица, Марьевка, Хворостянка, Березово, Мало-Перекопное, Липовка… От села к селу водил Чапай своих бойцов в лихие атаки за молодую Советскую республику. Популярность его среди рабочих и крестьян росла. К нему стекались добровольцы, ему верили, с ним готовы были идти в бой. А в перерывах между боями, на привалах, Чапаев всегда с красноармейцами организует митинги, беседы, выступает перед местными жителями.