— А, так ты строчишь про «человеческий фактор». Ну-ну, — прервал другой мужчина. — Женские страницы: социальные проблемы и прочее барахло… Я сам изучал журналистику и всякую чушь, пока не понял, что работу мне все равно не найти. Я мог бы поработать в университете, но вскоре убедился, что ничего не получится. Я не знал нужных людей: у моего отца нет нужных связей, — с горечью продолжил он.
— У нас немало разочарованных бывших студентов, — слегка растягивая слова, сообщил Молли кто-то из «охраны». — Мы даже подумываем создать собственную политическую партию, — насмешливо добавил он.
— Не такая плохая идея, — вмешался еще один. — Мы определенно могли бы править страной лучше.
Внезапно заговорили все вместе, страстно отстаивая собственную точку зрения. Молли схватила блокнот и начала записывать.
Не все их взгляды устраивали других, догадалась она, когда двое мужчин включились в жаркий спор. Ей вскоре стало очевидно, что среди этих бродяг есть несколько весьма различных групп людей. Лишь одно общее чувство связывало их: они лишены гражданских прав, так или иначе выброшены из повседневной жизни — то поиски работы не увенчались успехом, то сыграли свою роль привычки и убеждения.
Некоторые из их взглядов были симпатичны Молли, некоторые нет. Когда разговор зашел о наркотиках, ей пришлось прикусить язык, чтобы попридержать свои мысли и взгляды при себе. Ей стало ясно, однако, что большинство бродяг искренни в своих чувствах и готовы отвоевать свое право жить так, как они сами хотят.
— Все эти «Я — хозяин поместья» и «Эта земля принадлежит мне» — дерьмо, — страстно уверял ее один юнец. — Земля не может принадлежать отдельному человеку, и мы намерены показать властям предержащим, что все их законы — куча мусора. Земля принадлежит нам всем.
Жаль только, что Алекс не слышит этих слов, мстительно подумала Молли. Ему б пошло на пользу… подсекло бы его самолюбие… показало бы, что он, в конце концов, лишь обычный человек, а не что-то совершенно особенное.
Алекс. Она почувствовала, что начинает забываться. Ей нужно слушать и следить за происходящим, а она снова принимается думать об Алексе, начинает вспоминать…
— Послушайте, Уэйн обделывает собственные дела! Вы не можете не видеть это.
Внезапно Молли сделалась центром внимания, и после ее слов уже начинавший смолкать спор между двумя мужчинами разгорелся с новой силой.
— Уэйн никому не приносит вреда и…
— Он толкач, — без обиняков возразил первый из мужчин. — А это, по моим меркам, нехорошо.
— Ты слишком строг к парню, — прервал второй. — Ну, торгует наркотиками. Кто-то должен торговать…
— Должен? — с горечью воскликнул первый.
— Мой кузен умер от «экстези»… первый раз принял…
— Бывает. — Второй спорщик равнодушно пожал плечами. — Не повезло. Выпал его номер…
— Во всяком случае, как может Уэйн разъезжать туда и сюда, когда остальные торчат здесь? — выкрикнул кто-то из собравшихся.
— Подмазал копов, вот как, — ответил кто-то еще. — Я видел, как он говорил с одним из них вчера вечером.
— Наверное, предложил снабжать их, — с ухмылкой проговорил еще один парень.
Хмурясь, Молли закрыла блокнот. Действительно странно, что Уэйн, очевидно, способен передвигаться свободно, хотя вряд ли уместно спрашивать у него, как ему это удается. Она слегка вздрогнула, и не потому, что холодная капля упала на ее шею. Как бы ни защищала его Сильви, он не вызывает ни сочувствия, ни доверия.
Но, стойко напомнила себе Молли, именно он ключевая фигура группы, скорее всего их лидер. Все дело в этом, и было бы непрофессионально по крайней мере не попытаться взять у него интервью.
— Когда вернется Уэйн? Кто-нибудь знает? — решительно спросила она.
Один из мужчин прочистил нос и сообщил:
— Дело Уэйна — это дело Уэйна. И он не любит, когда другие суют в него нос, ясно?
— Я просто хотела взять у него интервью, узнать, почему группа остановилась здесь, а не проследовала в Литтл-Барлоу, — не отступая ни на шаг от своего решения, ответила Молли и нахмурилась, когда один мужчина что-то прошептал на ухо другому. — Я вернусь попозже, — твердо объявила она. — Возможно, кто-нибудь из вас передаст, что я хотела бы поговорить с ним.
Не давая им шанса возразить, Молли развернулась и зашагала по вязкой грязи к машине.
На чистеньком лобике Молли пролегли морщинки от усилий взбить крем из масла с сахаром для шоколадного кекса, который она взялась печь. Она остановилась и бросила взгляд на часы.
Четыре. Собрание назначено на семь: у нее в запасе три часа. Три часа, из которых она не намерена тратить ни секунды, ни миллионной доли секунды на размышления об этом барски самоуверенном самце, об этом негодяе графе Сент-Отель!
Графиня Сент-Отель! Ради всего святого. Так, ради словца, просто помечтать, и ни для чего другого, поспешно уверила себя она. Все это чушь, будто после случившегося между ними возможен неправдоподобный и невероятный, совершенно старомодный счастливый конец… Неужели она действительно представляет себя несущей ужасающий вес этого титула?
С алыми от стыда щеками Молли вдруг осознала, что сыплет на стол муку, из которой собралась печь кекс.
Шоколадный кекс.
Она яростно набросилась на тесто и замерла. Боже, ее мать пекла шоколадный кекс каждый раз, когда была чем-то расстроена. Как только на столе появлялся шоколадный кекс, Молли знала: какое-то ужасное событие расстроило мать и вывело ее из обычно спокойного и благожелательного состояния.
— Но ради чего? — спросила она, сидя за домашним столом во время одного из возвращений из университета и, под грустным взглядом матери, выковыривая пальцем изюминку из своего куска кекса. — Сама же ты не ешь его.
— Знаю. Просто нужно чем-то занять руки.
— Должно быть, хочется кого-то побить, — подпустила шпильку Молли.
— Ммм… возможно, — ответила мать. — Твоя бабушка всегда пекла этот кекс, когда была расстроена. Но для нее, прошедшей через войну, шоколадный кекс был баловством и роскошью.
— Успокаивающее занятие, — блеснула знаниями по психологии Молли.
— Что-то в этом роде, — согласилась тогда мать.
Злобно хмурясь, Молли начала просеивать муку в тесто. Это отрезвляющий, хотя и унизительный момент нежеланного осознания, что она продолжает семейную традицию. Но в то же время есть что-то несомненно успокаивающее в этом знании, даже для такой независимо мыслящей натуры, как она.
Внезапно ее раздражение усилилось.
Не значит ли это, что лет через двадцать ее дочь будет стоять над миской с тестом, давая выход отрицательным эмоциям?
Ее дочь. Лицо у Молли смягчилось, губы растянулись в истинно женской понимающей улыбке.
Конечно, она будет похожа на своего отца, будет обладать всеми его ошеломляюще красивыми чертами, но по-своему, по-женски. Он будет обожать и баловать дочь, а потом обвинять ее, Молли, в том, что она слишком снисходительна к девочке. Он будет учить ее ловить рыбу и плавать, пытаться сделать из нее мальчишку, сорвиголову, а потом будет ошеломлен, смущен и совершенно обезоружен, когда в один прекрасный день она спустится по лестнице в своем первом «взрослом» и женственном наряде.
Он будет ненавидеть ее мальчиков и вторгаться в ночные оргии — по крайней мере так ей будет казаться, — и он же будет бороться с навернувшимися на глаза слезами, когда она, рано или поздно, покинет дом. Конечно, она откажется использовать титул, но в глубине души будет гордиться историей и семейными традициями, которые получила в наследство…
Молли рассерженно вздохнула, когда первая слеза, а за ней и вторая упали на стол. Чувствуя себя глубоко несчастной, она смахнула их. С какой стати плакать? Алекс не для нее.
Он олицетворяет собой все, что она не любит, презирает. Однако, как говорится, лучший способ изменить нечто — познать это нечто изнутри.
Если верить Бобу, Алекс — очень передовой и либеральный землевладелец, при этом жалостливый и заботливый человек — запретил охоту в своих владениях, и он же поставил интересы и благополучие своих арендаторов едва ли не выше собственных интересов. Этот человек не торгует своим наследственным титулом и привилегиями, а использует их на пользу другим людям. Этот человек…
Этот человек не играет никакой роли в ее жизни, как и она в его, жестко напомнила себе Молли.
Она быстро начала выкладывать тесто в подготовленную форму. Хватит. Этот кекс затеян, чтобы пресечь, а не поощрять, мысли о нем, сурово твердила она, автоматически выскребая остатки из миски и поднося ложку к губам.
Облизывать ложку с сырым тестом, пока мать ставила кекс в печь, было ее излюбленной детской забавой, но сейчас густая, сладкая масса вызывала отвращение. Потерян вкус к простым удовольствиям и забавам детства, с грустью осознала она. Они останутся ее дочери… дочери Алекса…
Горько-сладкая боль пронзила ее сердце, заставила едва не задохнуться от муки.
С какой стати терзать себя подобным образом? Нет причин. Нет, и все.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Молли вздрогнула, когда зазвонил телефон, но на другом конце линии был не Алекс. Это она поняла сразу, едва узнала голос Боба.
— Я только хочу сообщить, что сегодняшнее собрание состоится на час позже, — предупредил он. — Похоже, собирается прийти половина города. Обстановка благодаря бродягам все время накаляется, и нет этому конца.
— Спасибо, — ответила Молли. — Постараюсь прийти пораньше. Возможно, удастся записать, что говорят люди до и после собрания.
— Неплохая идея, — одобрил Боб.
Возможно, и неплохая, но из-за нее придется оставить на кухне ужасающий беспорядок, поняла Молли, едва выставила кекс из печи. Нельзя тратить время на уборку, если она собирается выполнить обещание и оказаться в ратуше до начала собрания.
Добравшись до городской площади, Молли обнаружила, что народу больше, чем она ожидала. Огромный людской поток целеустремленно двигался к городской ратуше. Когда она останавливала людей и сообщала, что работает в местной газете и готовит статью о собрании, они одобрительно кивали, а в некоторых случаях даже подбадривали и выражали свои чувства относительно появления бродяг.