виновности не хватает нескольких звеньев. Могу вас заверить, господин капитан, что в тот день, когда эта цепь замкнется, я сам буду просить об аресте господина Смеу. И вот еще что… Было бы желательно, чтобы все письма, которые будут поступать на имя капитана Смеу, проходили предварительно через вас. Хотя я и не убежден, что он использует старый способ, от которого однажды отказался, но лишняя предосторожность никогда не помешает.
— Совершенно с вами согласен. Кто знает, что нам еще готовит будущее! Вы разве не видите — с некоторых пор неожиданности нас подстерегают на каждом шагу.
— Теперь я должен уйти. Капитан Смеу стал очень требователен. И если раньше он прощал мне некоторые отступления от дисциплины, то теперь, когда я стал обыкновенным шифровальщиком, он имеет право требовать от меня соблюдения режима, обязательного для всех остальных.
— Вы думаете, что он не подозревает, зачем вы остались среди нас?
— Конечно, подозревает! И если он действительно тот, кого мы ищем, то он дорого бы дал, чтобы отправить меня подальше. Да, чуть не забыл. Я хочу вас просить раздобыть для меня пистолет.
Если бы кто-нибудь со стороны видел, как он стоит и следит за окнами с опущенными шторами, из-за которых пробивается на улицу слабый свет, то поклялся бы, что видит перед собой бедного влюбленного, романтичного и робкого, с тоской следящего за окнами любимой, в надежде увидеть ее хотя бы на миг.
Но Уля Михай не был влюбленным, и окна, с которых он не спускал глаз, не были окнами дома, в котором обитала хорошенькая белокурая венгерка. Свет на улицу падал из окон комнаты капитана Смеу. За ними-то и следил Уля Михай, стоявший под аркой ворот на другой стороне улицы.
Ночь выдалась темная, безлунная. Широкая мощеная улица была пустынна. Местные жители запирались в домах с наступлением темноты. Кое-где еще можно было видеть фигуры солдат, которые перебегали из дома в дом, но скоро и их не стало видно. Воцарился покой, словно городок вымер. Даже привычный лай собак не нарушал тишины, в которой отчетливо раздавались тяжелые мерные шаги ночного патруля. Уля прижался к воротам. Патруль прошел мимо, не заметив его, и опять наступила полная и глубокая тишина, какая, наверное, бывает только в сказочном спящем царстве.
Прошел еще час, пока в окне капитана погас свет.
«Теперь он ложится!» — подумал Уля и невольно вздохнул.
Засунув руки в карманы брюк, он пошел было вниз по улице, нанравляясь к дому, где были расквартированы шифровальщики. Но, сделав несколько шагов, остановился, медленно повернул обратно и снова занял свой наблюдательный пункт в арке ворот напротив дома капитана Смеу.
Он стоял неподвижно, застыв в терпеливом ожидании. Он умел ждать, научившись этому нелегкому искусству еще в те далекие годы, когда служил в таможне и вылавливал контрабандистов.
Правда, тогда он точно знал, что рано или поздно контрабандист появится. Теперь он ждал без всякой уверенности, подчиняясь внутреннему чутью, которое жизнь, полная опасностей, обострила в нем до предела. Это чутье редко его обманывало.
На башне собора часы пробили двенадцать раз, низкими, звучными ударами извещая всех бодрствующих о том, что наступила полночь.
Когда смолк последний удар башенных часов, Уля услышал, что напротив через улицу раздался сухой звук, словно там повернули большой ключ в замке. Уля лег на землю и, затаив дыхание, стал всматриваться в темноту. В следующее мгновение в воротах дома, где жил капитан Смеу, появилась фигура человека.
«Это не капитан, — решил Уля. — Капитан намного выше».
Человек взглянул направо, потом налево и быстро зашагал вниз по улице, стараясь, однако, ступать как можно тише.
Посмотрев ему вслед, Уля Михай чуть слышно присвистнул. «Странно… Это ведь Некулай, денщик капитана! Куда бы это он мог отправиться в такой час?»
Уля узнал его по походке. По той необычной и смешной походке, которая забавляла всех, знавших Некулая. Денщик шел выбрасывая ноги в стороны, раскачиваясь как утка.
Уля дал ему уйти вперед и двинулся вслед, стараясь ни одним звуком не выдать своего присутствия.
То, что ему довелось увидеть несколько минут спустя, просто ошеломило его. Некулай, который шел до поворота обычной своей походкой, откидывая в стороны на каждом шагу то правую, то левую ногу, за углом вдруг чудесным образом выпрямился и пошел обыкновенным, нормальным шагом. На какую-то секунду Уле даже показалось, что он ошибся и что впереди идет не Некулай, а какой-то другой человек. Но Уля быстро отбросил все сомнения и с возросшим интересом стал следить за Некулаем, пробираясь за ним вдоль стен и заборов, стараясь не отстать от него и не потерять из виду.
Так они шли довольно долго, — каждый по своей стороне улицы, и только Уля Михай задал себе вопрос, долго ли будет продолжаться эта ночная прогулка, как вдруг Некулай пропал из его поля зрения.
Уля сделал еще несколько шагов и остановился.
Притаившись возле каких-то ворот, он всматривался в темноту. В том месте, где Некулай исчез, дома кончались. Дальше смутно вырисовывалось сооружение, напоминавшее своей формой ворота с навесом или укрытие для пассажиров на остановках трамвая, с той только разницей, что навес был сделан в виде острого треугольника.
Уля Михай не знал, что ему делать. Подойти ближе к этому сооружению? Но его могли заметить. А что если Некулай почувствовал, что за ним следят, и спрятался там, чтобы заманить преследователя в ловушку? Уля решил переждать и ничем не выдавать своего присутствия. В конце концов Некулай должен будет выйти оттуда, и тогда станет ясно, что надо делать.
Ждать пришлось недолго.
Фигура Некулая вскоре показалась из-под навеса. Он осмотрелся и осторожно, стараясь идти как можно тише, пустился в обратный путь той же дорогой, какой пришел сюда.
Теперь Уля решил посмотреть, что же это за строение, которое Некулай отважился навестить в столь поздний час.
Подойдя ближе, он различил в темноте маленькую часовенку, похожую на те, что часто встречаются на проселочных дорогах. Особенно много их в Олтеянии, где обычно они содержатся за счет состоятельных прихожан.
У часовенки не было дверей. Сюда свободно мог войти кто хотел. Вся площадь ее составляла шесть квадратных метров. Стенами служили цветные стекла. Посредине возвышалась статуя мадонны.
Освещая помещение часовенки узким лучом фонаря, Уля думал о том, что Некулай приходил сюда конечно не для того, чтобы побыть наедине с мадонной. Если он хотел помолиться, то мог прийти днем, не рискуя попасть в руки к патрулю. Раз он решил рискнуть, значит у него были на это совсем другие причины, о которых нетрудно догадаться. Некулай пробыл в часовенке пять, может быть десять минут. За это время можно успеть прочитать горячую молитву перед вечно девственной матерью божьей, а также успеть взять или оставить какое-нибудь послание. И если эта догадка верна, значит где-то в часовне находится скрытый тайничок.
Уля водил лучом света, освещая каждый уголок, но не мог обнаружить ничего такого, что могло бы служить тайником. Луч фонаря скользнул по фигуре мадонны. Эта статуя из мрамора, не будучи подлинным произведением искусства, была тем не менее высечена очень тщательно и даже с некоторым художественным вкусом.
«Если существует какой-нибудь тайничок, то его надо искать только здесь», — решил Уля, спрятав фонарь в карман.
Обеими руками он начал ощупывать мрамор, сантиметр за сантиметром. На уровне шеи Уля обнаружил чуть заметную неровность, которая кольцом охватывала ее. Ага, видно, голова отделяется от туловища! Он попробовал отвинтить голову статуи и через несколько секунд держал ее в руках. Держа голову мадонны на левой руке, словно футболист, позирующий перед объективом фотографа, Уля другой рукой стал ощупывать тайник, находившийся в туловище статуи, но ничего там не нашел. Тайник был пуст.
Это могло означать, что Некулай проделал свой путь к часовне мадонны не для того, чтобы положить, а для того, чтобы взять послание от Абвера.
Уля привинтил обратно голову статуи и отправился домой.
Торопливо шагая по пустынным улицам городка, он вспомнил вдруг слова из письма Барбу: «…Этот субъект чувствует себя в полной безопасности, потому что сам черт не смог бы его заподозрить».
«Да! В самом деле, — подумал Уля, — сам черт не смог бы заподозрить нашего Некулая!»
Пока Уля Михай размышлял таким образом, Некулай в своем закутке, где он приготовил себе постель на ночь, при свете свечи читал письмо, написанное на листочке бумаги, может чуть большем, чем нужно для тощ чтобы свернуть папиросу.
Закончив чтение и усмехнувшись каким-то своим тайным мыслям, он свернул бумажку и сжег ее на пламени свечи. Потом открыл окно, сдул пепел с подоконника во двор, потушил свечу и в темноте стал раздеваться.
СОЛДАТ НЕКУЛАЙ СЫРМЫШАН, ПРОЗВАННЫЙ НЕКУЛАЕМ ТУПИЦЕЙ
Солдата Некулая Сырмышана хорошо знали в штабе. Пожалуй, не было человека, начиная с генерала и кончая последним солдатом из караульной команды, который не улыбнулся бы при одном упоминании этого имени.
Он был маленького роста, узкоплечий, сутулый, с выцветшими водянистыми глазами и впалыми щеками. Голова на очень длинной шее поросла редкими, седыми на висках волосами. Был он так худ, что, казалось, ветер мог легко унести его, и всё-таки ему стоило больших усилий передвигать свое хилое тело. Походкой своей он вызывал жалость окружающих. Но, жалея его, никто не мог удержаться от смеха, глядя, как он вышагивает. Можно было подумать, что его ноги приводятся в движение мотором, который работает с перебоями. Шагал он неравномерно, нелепо размахивая руками. Казалось, что он с трудом вытаскивает ноги из какой-то клейкой лужи и поспешно выбрасывает их далеко в сторону, чтобы второй раз не ступить в эту лужу.
В мобилизационных книгах и боевом расписании он числился под своим настоящим именем: Некулай Сырмышан. Но все звали его Некулаем Тупицей, имея в виду его неразвитый, ограниченный ум и эту смешную нелепую походку. Некоторые называли его попросту Некулай-дурачок.