— Я не шпионил. С кем ты дружишь — твое дело, пока оно не затрагивает остальных.
— Я знаю, что делаю, — коротко сказал Абдул.
— Хорошо, не хочу спорить, но если ты надеешься одурачить евреев дружбой с одним из них…
— Послушай, Махмуд, все мы под наблюдением, израильтяне знают, что мы не остановимся до полной победы. Но они надеются, что хорошее обращение — хочешь в университет — пожалуйста, — успокоит хоть кого-то из нас, и мы смиримся с мыслью, что нами управляют. Какое-то время это, пожалуй, еще продлится. А за кем они будут следить внимательнее — за теми, кто смирился, или за теми, кто не поддается? Им же так хочется верить, что кого-то из нас они склонили на свою сторону! — Он улыбнулся в темноте. — Так что я им даже немного помогаю. Рой молодой и не очень сообразительный, но он — хорошее прикрытие. А теперь, если ты шел за мной не для того, чтобы шпионить…
— У меня для тебя новости.
— Ну?
— Мы получили известие из Яффо. В Шин Бет[23] перестановка и Адуми перевели в Иерусалим. Он сейчас здесь. Его видели.
— И что из этого?
— Пожалуй, нам следует какое-то время быть поосторожнее и посмотреть, что происходит.
— Как давно он здесь?
— Кто знает? Возможно, несколько месяцев.
Некоторое время они шли молча.
— В конце концов, какое это имеет значение? — сказал, наконец, Абдул.
— Большое. Если он здесь за главного, нас ждут те же меры, которые они применяли в Яффо и Тель-Авиве.
— Нет. Здесь, в Иерусалиме, такое не пройдет. Здесь слишком много людей со всего света…
— В Тель-Авиве их еще больше.
— Там в основном бизнесмены, у которых в голове только их бизнес. А в Иерусалиме религиозные, ученые, дипломаты, писатели, журналисты — все, кого евреи так стараются убедить в своем либерализме и демократии. Здесь большая христианская община, имеющая связи и в Европе, и в Америке. И это не такой большой город, все тут же становится известным, ничего не скроешь. Поверь, забирать наших людей сотнями и сутками допрашивать их — здесь ему такое с рук не сойдет, это тебе не Тель-Авив, и не Яффо. Кроме того, если его перевели, то уж конечно не на пару дней, он наверняка пробудет здесь какое-то время. Так что, сидеть и ждать следующей перестановки, когда пришлют кого-нибудь другого? Репутация одного человека сделает нас бабами? Что до меня, я готов продолжать. Передай сообщение Швейцарцу. Пусть готовит устройство. Я готов действовать по первоначальному плану.
— А остальным?
Абдул улыбнулся.
— Продолжать, как мы договорились, или — лучше — подружиться с каким-нибудь евреем и устроить так, чтобы быть рядом с ним во время…
Глава XI
Джонатан явно наслаждался ситуацией, бегая туда-сюда по залу Эль-Аль, или серьезно наблюдая, как пожилая женщина перекладывает вещи из одной сумки в другую. Пролетев от бостонского аэропорта Логан до аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке, он считал себя опытным путешественником.
Мириам, на чьи плечи легли все заботы о поездке, вдоволь наволновалась, составляя списки, — что еще сделать, что взять, о чем обязательно не забыть. Теперь, в аэропорту, она поняла, что ничего уже не исправишь, расслабилась и решила наслаждаться путешествием. Сидя среди кучи пальто, чемоданов и сумок, она спокойно потягивала кофе из бумажного стаканчика. Как ни странно, она не беспокоилась, где в эту минуту находится Джонатан, потому что все люди в зале, ожидающие вечернего рейса, казались странно знакомыми, почти как на семейной встрече, где кто-нибудь да проследит, чтобы с ним ничего не случилось. Это впечатление всеобщего знакомства усилилось, когда муж слегка толкнул ее локтем, показывая на пару около стойки.
— Похож на Марка Розенштейна, правда?
Из них троих только рабби проявлял нетерпение. Чем скорее они попадут на борт самолета, тем скорее доберутся до места; ожидание было невыносимым. Он постоянно смотрел на часы, вставал с места и расхаживал по залу, словно поторапливая время. Подойдя к окну, он остановился, тревожно глядя на метель, но успокоил себя тем, что в Логане было то же самое, а вылет не задержали.
Наконец из динамика прозвучало объявление — сначала на иврите, затем по-английски, — что самолет готов к посадке. Они торопливо собрали вещи и, крепко держа за руки Джонатана, стали в очередь. После осмотра сумок очередь разделилась на две, для мужчин и для женщин.
Каждого заводили в занавешенную кабину, где проводили по ним электронным щупом, затем обыскивали вручную. Рабби видел эту процедуру в телевизионных детективах, но никогда не подвергался ей сам. Джонатан начал хныкать, так как обыск напомнил ему осмотр у врача, который обычно заканчивался чем-нибудь неприятным, вроде укола, но отец успокоил его:
— Это не страшно, Джонатан, совсем не страшно.
— Нас обыскали очень тщательно, — сказал он подошедшей Мириам, — даже под одеждой. А тебя?
Она кивнула.
— То же самое. Хорошо, что принимаются все меры предосторожности.
Хотя на билетах были указаны места, в проходе возникла толкотня и давка.
— Они что, не знают, что мы не полетим, пока все не усядутся? — проворчала Мириам.
Рабби посмотрел на попутчиков.
— Для многих, наверное, это первый полет. Или действительно не верят, что мест всем хватит. Мы всегда были скептиками.
Они только легко позавтракали и были очень голодны. К счастью, стюарды и стюардессы начали разносить еду, как только самолет поднялся в воздух. Некоторых пассажиров они пропускали. Человек, сидящий через проход от рабби, сказал стюарду:
— Этому человеку не дали поднос.
— Я знаю, — сказал стюард. — Вы его адвокат? — и пошел дальше по проходу.
Мужчина наклонился к рабби.
— Грубиян. Эти молодые израильтяне все грубияны — никакого уважения.
Объяснения пришлось ждать недолго. Как только стюарды покончили с подносами, они начали разносить плоские картонные коробки с надписью: «Строго кошерно».
— Ага, так бы и сказал. А наш обед не кошерный? Мне говорили, что на Эль-Аль вся еда строго кошерная.
— А вы спросите у стюарда.
— И опять наткнуться на хамство?
— Хорошо, я спрошу. Мне и самому интересно.
Когда стюард в следующий раз проходил мимо, он тронул его за рукав.
— А наш обед не кошерный? Насколько те более кошерны?
Стюард пожал плечами и улыбнулся.
— Я летаю шесть лет и все еще не выяснил.
Рабби улыбнулся и кивнул в знак благодарности, но сосед медленно покачал головой.
— Фанатики, вот кто они такие. Их, наверное, полно в Израиле.
Вскоре после обеда погасили свет, и пассажиры устроились на ночь. Мириам и Джонатан спали, но рабби удалось только подремать урывками. Однако, когда встало солнце, он был абсолютно бодр. Мириам уже проснулась, как и добрая половина пассажиров. В проходе двое или трое мужчин в молитвенных накидках и тфилин стояли, повернувшись к окнам, и читали утренние молитвы.
— Ты проснулся, Дэвид? Стюард сказал, что скоро подадут завтрак.
Он кивнул, но не ответил, и по губам она поняла, что он читает молитвы. Закончив, он сказал:
— На этот раз я молился сидя. Но я хотя бы смотрел в правильном направлении. А они, — кивнул он на людей в проходе, — стоят неправильно.
— Что ты имеешь в виду?
— Самолет летит на восток, а они смотрят на север и на юг.
Сосед снова тронул его за руку и показал на молящихся.
— Что я вам говорил? Фанатики!
После завтрака пассажиры начали готовиться к приземлению, хотя впереди еще было несколько часов полета. Они рылись в сумках в поисках паспортов и адресов, кто-то вставал, чтобы поговорить с друзьями, кто-то записывал маршруты и адреса новых знакомых. Время от времени пилот объявлял об интересных местах, появлявшихся в разрывах облаков, — Альпы, побережье Греции, греческие острова, — и пассажиры тут же послушно прилипали к окнам. Наконец он объявил, что самолет приближается к Израилю, к аэропорту Лод. В иллюминаторах по правому борту промелькнули зеленые поля, затем появилось полоса черного асфальта. Когда несколькими минутами позже самолет мягко приземлился и стал выруливать к стоянке, в пассажирском салоне раздался взрыв аплодисментов, но было ли это восхищение мастерством пилота или облегчение от того, что длительное путешествие закончено, и они теперь в безопасности на земле Израиля, рабби не знал. Он заметил, что у Мириам влажные глаза.
На иврите пилот сказал:
— Благословенны прибывшие в Израиль, — и затем перефразировал по-английски: — Добро пожаловать в Израиль.
Очевидно, только что прошел дождь, на асфальте были лужи, они шли к залу ожидания, держа за руки Джонатана и не давая ему шлепать прямо по воде. Воздух был мягок и чист, как майским утром.
Большая толпа встречающих ожидала за барьером таможни. Следя за багажной лентой, Мириам и рабби в то же время отыскивали в море лиц кого-нибудь похожего на фотографию Гитель в семейном альбоме, сделанную много лет назад. К тому времени, как они получили свои сумки и прошли таможенный досмотр, толпа значительно поредела, но, тем не менее, они не видели никого похожего на Гитель. Только они уселись на скамью, и Мириам начала рыться в сумке в поисках записной книжки, как появилась Гитель и тревожно спросила:
— Семья Смолл? Мириам?
— О, Гитель!
Гитель прижала Мириам к груди и неуверенно протянула руку рабби. Он взял ее за руку и поцеловал в подставленную щеку.
— А это Джонатан! — Она взяла его за плечи, отодвинула и восторженно прижала к себе. Затем отпустила и отступила на шаг, чтобы оглядеть всю семью. Теперь она была готова действовать.
— Никак не могла завести машину. Когда идет дождь, аккумулятор — сами понимаете. А сегодня утром был первый за несколько недель — посевы погибали без воды, но вы привезли дождь. Это хорошее предзнаменование. Вы голодны? Может, хотите кофе? Нет? Тогда вперед.
Размахивая зонтиком, Гитель подозвала носильщика с тележкой, бегом вывела всех из здания аэропорта, ткнула концом зонтика в точку на тротуаре, велела им ждать здесь, пока она подгонит машину, и унеслась, прежде чем рабби успел предложить свою помощь. На этот раз аккумулятор, должно быть, не подвел, поскольку долго ждать им не пришлось. Она подъехала, громко сигналя, чтобы отпугнуть любого, кто стал бы претендовать на выбранное ею место, резко затормозила и выскочила из машины. Вытащила из багажника запутанный клубок веревки, вручила его носильщику и стала наблюдать, как тот привязывает чемоданы к багажнику на крыше.