— Вообще-то, я думал об этом, но этот доктор мог видеть все, что мог видеть я.
— Не совсем так, — поправил его Иш-Кошер. — Он был в доме, когда вы были снаружи. А когда вы вернулись, чтобы оставить записку, он уже ушел.
— Пожалуй, я чего-то недопонял. Я просто решил, что раз он уже сделал заявление, так зачем мне идти?
Рой испугался, когда за ним пришли из полиции, и тем более, когда привели в кабинет инспектора. Но теперь успокоился. Инспектор в кипе — это обнадеживало.
— Когда вы назначили встречу с Мимаветом?
Сначала он было решил не упоминать об утренней встрече, чтобы не втягивать отца и рабби, но инспектор был настолько в курсе всего, что скрывать это не имело смысла.
— Я не назначал ее. Он сам назначил. Понимаете, мы были там утром, точнее, в полдень.
— Мы?
— Да. Отец позвонил и сказал, что собирается зайти к Мимавету по поводу покупки машины, а так как он считает, что я в них разбираюсь лучше, — и тоже буду ей пользоваться, — предложил пойти на следующий день, в субботу…
— В шабат.
— Да, я понимаю, но отец сказал, что Мимавет не будет возражать, а в другие дни у меня мало свободного времени. В общем, мы встретились на углу Шалом и Мазл Тов…
— С вашим отцом?
— Да. И с ним был друг, рабби Смолл из Америки.
— Рабби Смолл? — В голосе Иш-Кошера не было и намека на удивление.
— Да, рабби Смолл. Дэвид Смолл, по-моему.
— Он был вторым экспертом по машинам?
Рой взглянул на Иш-Кошера. Это издевка? Но лицо инспектора было невозмутимо.
— Они с отцом договорились прогуляться, и он просто пошел с нами.
— Понимаю.
— Мы пришли к Мимавету и говорили о машинах. Он предложил нам выпить, и много говорил о себе, о своей прежней жизни, думаю. Он говорил на идиш, так что я ничего не понял, — одно-два слова, которые я знаю по-немецки. А потом сказал, что если мы вернемся в семь, у него, вероятно, будет для нас машина.
— Но вы вернулись один.
— Да, в общем, отец сказал, что не придет, потому что не хочет, чтобы Мимавет думал, будто ему так уж приспичило. Это было, когда мы уже ушли, как вы понимаете. Я имею в виду, он сказал это не Мимавету, а мне.
— Тогда почему вы вернулись?
— Решил хоть взглянуть на машину, если она есть.
— Но ее не было.
— Вот именно. Но я подумал, что раз мы пришли на встречу, по крайней мере, я пришел, а машины нет, значит, он не выполнил свою часть договора, и это ставит нас в более выгодное положение. Легче будет торговаться.
— Понимаю.
— Но когда доктор сказал, что он спит, и не надо его будить, и что-то вроде того, мол, как можно беспокоить больного человека, — я ушел. Но потом подумал, что стоит написать ему записку и оставить в почтовом ящике. И вернулся.
— М-гм. Ваш отец живет не с вами…
— Нет, в «Кинг Дэвид». Но сейчас его там нет. Он поехал на несколько дней в Хайфу.
— Его адрес там?
— Я не знаю. В гостинице мне сказали, что он уехал в Хайфу. Я не просил адрес. Хотя они, может, и знают.
— Хорошо, мистер Стедман. Все кажется достаточно ясным.
Он поднялся в знак того, что их встреча закончена.
— Это все?
— Может, я еще захочу повидаться с вами, но пока это все.
Он улыбнулся в знак прощания.
— Да, но мой паспорт. Он у вас.
— О, конечно. — Иш-Кошер поднял трубку. — Паспорт… да, паспорт мистера Стедмана. Принеси его, пожалуйста… Что?.. Хорошо, посмотри у него на столе… да, понимаю… Да, наверное… — Он положил трубку и повернулся к Рою. — Человека, который им занимается, нет на месте. А паспорт он, наверное, взял с собой. Мы пошлем его вам по почте.
Когда Рой ушел, он снова поднял трубку.
— Авнер? Иш-Кошер. Молодой Стедман только что был здесь… Нет, ничего особенного, за исключением того, что утром он был у Мимавета со своим отцом, а его отец пришел со своим другом. И кто этот друг, Авнер? Это раввин Дэвид Смолл… Не помнишь? Виктори-стрит, 5… Нет, это тот жилец, которого не было дома, когда мы проверяли всех по взрыву у Карми.
Глава XXXIII
Несмотря на кипу, инспектор Иш-Кошер не был религиозным человеком, но был очень традиционен и четко представлял себе, как должен выглядеть раввин, а рабби Смолл не соответствовал этому представлению. Раввин должен носить бороду и соответствующую темную одежду, желательно черную. Рабби Смолл был без бороды и носил светло-серые летние брюки и льняной пиджак. По крайней мере, раввин не должен ходить с непокрытой головой — рабби Смолл был без шляпы. Иш-Кошер не мог удержаться от легкой враждебности, приглашая рабби садиться.
Инспектор пролистал лежавшую на столе папку, затем поднял глаза и радостно произнес:
— Недавно мы расспрашивали жильцов в вашем доме, чтобы узнать, не ждал ли кто-нибудь посетителя в один из вечеров. Вас не было дома, но ваша соседка, госпожа Розен, сказала, что вы приехали только в тот день, поздно вечером, фактически. Она сказала, что вы раввин из Америки. Однако на карточке в вашем почтовом ящике написано только «Дэвид Смолл». Вы действительно раввин?
— Да, я раввин.
— Тогда почему на карточке не написано «Рабби Дэвид Смолл»?
— Потому что здесь я не раввин.
— Но доктор, приехавший из Америки, вероятно, указал бы свою профессию на почтовом ящике.
— Это разные вещи. Доктор может оказать помощь в критической ситуации, при несчастном случае, например.
— Очень тактично с вашей стороны, рабби. И какой именно вы раввин?
— Консервативный. Я раввин консервативного храма в Америке.
— Обучение консервативного раввина отличается от обучения наших?
— Нет, не особенно. Немного переставлены акценты, а работа действительно отличается. Многие из ваших раввинов выполняют здесь почти юридические функции. Наша работа редко связана с юрисдикцией. Она касается по преимуществу эмоционального и духовного здоровья общины, в которой мы служим.
— Понимаю. — Инспектор внезапно улыбнулся. — Теперь, чтобы выяснить и покончить с этим вопросом: вы ждали кого-нибудь в вечер приезда?
— Нет, никого, о ком бы я знал.
Иш-Кошер сделал пометку в папке, закрыл ее и откинулся на спинку стула. И опять приятно улыбнулся.
— Вы получили годичный отпуск у своей общины?
— Нет, не годичный. Я взял отпуск на несколько месяцев.
— А, каникулы. И что вы делаете, рабби? Осматриваете достопримечательности? Может быть, занимаетесь в университете?
— Нет, в основном, ничего особенного — просто отдыхаю.
— От ваших тяжких трудов в конгрегации?
Инспектор улыбался, но говорил с явным сарказмом.
— Что-то вроде этого, — добродушно сказал рабби Смолл.
— Создается впечатление, что вы отдыхаете не только от вашей конгрегации и вашей работы, рабби, но даже от религии, которую исповедуете.
— Что вы имеете в виду? — удивился рабби. — Если вы намекаете на то, что я не каждый шабат хожу в синагогу…
— Я намекаю на то, что вы отправились в шабат по поводу покупки машины к одному человеку, а именно к Биньямину Мимавету, в чью квартиру подложили бомбу, и который в результате умер.
— Откуда вы знаете, что я пошел покупать машину?
— Пожалуйста, рабби, — укоризненно сказал Иш-Кошер, — вопросы задаю я.
— У меня была назначена встреча с моим другом, Дэном Стедманом, а у него еще встреча с сыном. Он очень хотел познакомить нас, и я согласился пойти с ними.
— Но он собирался покупать машину, заниматься делами — в шабат. Я снова спрашиваю, какой вы раввин?
Теперь враждебность была очевидна. Рабби Смолл чуть улыбнулся.
— Как и любой раввин, я размышляю над этими вопросами больше, чем средний мирянин вроде вас, — терпеливо начал он. — Мы следуем традиционным религиозным правилам в точном соответствии с раввинским кодексом — накрываем голову, к примеру, или соблюдаем шабат — отчасти по привычке, отчасти потому, что от нас этого ждут, и, возможно, для укрепления традиции и авторитета раввина. Я не думаю, что любой, кто задумывался над этим вопросом, действительно считает, будто Бог требует этого от человека или получает от этого удовольствие. Как сказано у Исайи: «Пресыщен Я всесожжениями… воскурение — мерзость для Меня; собраний, которые вы собираете в начале нового месяца и в субботы, не терплю Я», — говорит Господь. Сказано довольно сильно, но это дает представление о том, как Бог Исайи, по крайней мере, рассматривал подчинение догмам и религиозный обет в целом.
— Бог Исайи! — Иш-Кошер был возмущен. — Скажите, рабби, вы верите в Бога?
— Полагаю, как полицейский, вы хотели бы услышать в ответ «да» или «нет».
— Я…
— Это трудный вопрос, — непринужденно продолжал рабби, — так как в нем присутствуют три переменные…
— Переменные?
— Конечно. Вы спрашиваете, верю ли я в Бога. Вы подразумеваете меня в настоящий момент, меня вчерашнего или меня три года назад? И что вы имеете в виду, говоря «верите»? Это вторая переменная. Вы хотите знать, верю ли я так же, как в то, что дважды два равняется четырем? Или так, как я верю, что свет проходит какое-то число миль в секунду, чего сам я никогда не видел, но что демонстрировали люди, чьей компетентности и честности меня учили верить? Или вы говорите о том, как я верю, что был человек по имени Вашингтон, завоевавший для американских колоний независимость от Англии, или как я верю, что существовал человек по имени Моисей, сделавший то же самое для евреев Египта? Если вы задумаетесь об этом, то увидите, что есть много форм веры, и все они немного отличаются друг от друга. И, наконец, третья переменная — Бог. Вы имеете в виду человекоподобное существо? Или невыразимую сущность? Того, кто знает о каждом из нас и отзывается на наши просьбы о помощи? Или того, кто настолько выше нас, что у Него не может быть к нам никакого интереса? Или любую из других концепций, которые разрабатывали в течение многих веков? Но вообще-то говоря, я полагаю, что иногда испытываю чувство веры и уверенности и ощущаю нехватку ее в других, как это делаете вы, или главный раввин, или — коли на то пошло — папа римский.