Разговоры смолкли, всех сморило. Те, что стояли на площадке, захрапели, перебивая грохот колес…
25
В полусне и отдыхе, в радостном успокоении от того, что едет в комфорте, Егор забыл про время и не поверил, когда поезд сбавил скорость и заблестели под луной рельсы многих путей, предвещавших большую станцию.
Это и была Рязань-Вторая. Как ни крепко спали, путники безошибочно почуяли ее приближение, мигом очухались, подхватили чемоданы и мешки… Состав еще не остановился — один за другим попрыгали на пути.
Егору и тут повезло — без толкучки перехватился за поручень санитарного вагона, встал на ступеньку, слетел на шпалы. За ним — попутчицы. Налегке они — только тощие мешки за спиной. Подхватились, побежали через пути. Егор следом, и слышал сзади шаги остальных путешественников.
— Кланькя, куды ты? — задыхаясь крикнула та, что ехала на сцеплениях. — Там забор!
— Бяги знай!
Спешившие следом приостановились, но тут же затопали за Кланькой — так уверенно вела она к черневшему за путями забору.
От состава уже неслись свистки, вспыхивали фонарики дорожной милиции…
Не чуя ног летели вдоль забора, пока не показалась светлая дыра, куда сиганула Кланька…
Там тянулось ухабистое шоссе, и они кинулись вдоль, не разбирая луж и грязной жижи. Потом слева закорячились голые тополя, и Кланька сбавила ход.
Егор оглянулся. Несколько поотстав, за ними тащился старик с фанерным чемоданом на плече, дальше — девочка с мешком и еще какие-то неясные тени.
На вопрос Егора Кланька охотно объяснила, что это дорога к остановке Лесок — в восьми верстах от Рязани. Там посадка свободная, документы не проверяют и местные поезда останавливаются все… Только бы город миновать…
Она не бежала, но шла быстро — лишь поспевай.
Чемоданчик оттягивал уставшую руку. Егор на ходу снял пояс плаща, прикрепил чемоданчик и перекинул через плечо. Несколько мгновений, потерянных при этом, нагнать удалось непросто.
Кланя далеко ушагала, он очутился рядом с инвалидом, стучавшим по камням костылем и палкой, поодаль — девочка с мешком. Старик, тащивший чемодан, сильно поотстал и виднелся в толпе других горемык.
— Слышь, парень, быстро-то не бежи, — попросил инвалид. — Я дороги не знаю. Пойдем уж с тобой в м е с т я х… Мне ток на путя сойти, там добреду…
Женщины впереди не удалялись, но и не приближались. Егор сказал инвалиду, что они-то и знают дорогу, надо за ними держаться.
Девочка дышала тяжело и всхлипывала — не то плакала, не то сопливилась — и упорно шла следом.
Потом инвалид попросил Егора поправить его мешок, сползший набок. Егор помог, а когда глянул вперед — женщин не увидел и не на шутку перетрухнул, однако продолжал идти…
К счастью, пропавшие тут же нашлись. Они спускались по откосу в тени моста, пересекавшего железнодорожную выемку. По путям внизу шло много народа.
Егор обрадованно хлопнул инвалида по мешку:
— Вот и дорога. По ней до Леска. Понял?
— Спасибо, друг, спасибо! Теперя сам доковыляю.
Спотыкаясь, Егор сбежал на шпалы. Женщины стояли — то ли поджидая, то ли еще почему… Лишь позже Егор понял их хитрость.
Когда толпа удалилась вперед, они двинулись вслед.
Глубокая выемка со светлыми рельсами и яркой луной сбоку была как освещенная улица. В случае чего тут уж никуда не скроешься: по краям — налитые вешней водой канавы и крутые откосы, поднимающиеся до самого неба…
Совсем немного постояли, а рядом целый базар собрался. Инвалид застучал костылем, и старик с чемоданом оказался тут же, и хлюпающая девочка… Шпанистые мальчишки зашныряли вокруг.
Довольно далеко уже горбатились под луной мешки и неясные фигуры ушедшего вперед табора, который Кланя предусмотрительно пропустила. Она повела свое воинство, не слишком торопясь, придерживаясь расстояния. Егор видел, как сжались ее губы и сузились глаза, словно она высчитывала что-то, чего-то ждала…
Только шарканье ног по шпалам, да стуканье костылей, да прерывистое дыхание. Молча идут под луной.
Кланя с подругой взялись за руки. Егор позади, потом инвалид. Шустрые мальчишки и спекулянты споро вырвались вперед.
Егору показалось — подруга как-то странно тащится за Кланей, та ее тянет за руку, словно бы насильно. Долго шли так, размеренно и устало. Подруга Клани споткнулась, вскрикнула и свежим домашним голосом удивленно спросила:
— Кланьк, ты?.. — И шепотком: — А мне сон привиделся… Будто лежу дома на полатях и сплю… Долго уж сплю-то… И вдруг мужик — черный, лохматый — хвать меня за руку и тащит с полатей-то. Я кричу, а крику нету. А он тащит все, тащит… Я полетела вниз и проснулась… Какой страшный… К чему бы, Клань?..
Та засмеялась в ответ и попросила, чтоб теперь подруга повела — спать очень хочется.
Егор брел за ними шаг в шаг; рядом, не отставая, ковылял инвалид. Он тоже заметил, как спала женщина…
И вспомнил фронт, дорогу какую-то… Как противотанковое ружье несли вдвоем… Договаривались: передний ведет и следит за строем, а задний держит ружье, идет и спит, потом меняются местами… И случалось — оба засыпали, выбивались из строя, шли наугад — приходилось будить, расталкивать и возвращать в строй…
Так уставали, — объявят привал — валятся, где стояли — грязь, так в грязь, не разбирая…
Голос инвалида неровно прыгал, затихал и возникал. Слушая его, Егор закрыл глаза и на один миг уснул… И такое спокойствие, отрада по телу… И тотчас проснулся, но глаза не хотелось открывать, он шел, попадая ногами на шпалы, и этого было достаточно…
А инвалид рассказывал уже другую сонную историю… Как отбросили немцев и наткнулись на их окопчики-ячейки… Каждый окопчик сверху накрывался стальным листом. А неподалеку — немецкий склад боеприпасов, его тоже захватили, но тогда не до него… Разрешили отдых. И эти окопчики рядом — лучше постели не придумаешь. Залегли, накрылись щитками — и храпака! А когда проснулись — что за черт?.. Заслонка не подымается… Земли на нее навалило — кучу! Повылезали кое-как из «кроватей», глядь, а склада-то нет… Оказалось, в него тяжелый снаряд угодил и он взорвался. А они сквозь сон и взрыва не слыхали.
Луна совсем уже присела на край выемки и светила сквозь какие-то деревья и крыши, и тени были длинные…
Всех сморила усталость, все едва тащились.
Впереди, где шла толпа, которую они пропустили, раздались крики. Наткнулись на заслон дорожной милиции. Облава! Тут и открылась мудрость Клани — она кинулась в сторону и быстро полезла вверх по склону, остальные за ней. Не чуя ног взобрались по скользкой глине и прошлогодней траве, выскочили на дорогу.
Внизу трещали свистки, орали хриплые голоса, визжали бабы. Пока там кипела заварушка, они далеко отбежали.
Натыкались на заборы, попадали в тупики, в грязные проулки, лезли в проломы…
Егор чувствовал, как сердце выбивается, но отставать от попутчиц не мог.
И, словно узнав об этом, Кланя сбавила ход. Они отдышались и пошли спокойней. В последних лучах луны причудливо играли тени — путники шарахались или замирали, ожидая подвоха от столбика, стоявшего впереди, или голого куста…
Далеко-далеко зеленой звездочкой выплыл глазок семафора.
— Лесок!..
Ноги и руки отказывали. Вещи стали неподъемными.
По черной прогалине, где светились лужи, вышли к тополям, за которыми мутнела станция… Сели, прислонившись к дереву, и отдыхали.
И тут Егор впервые почувствовал голод. Достал хлеб. Во рту было сухо, мякиш прилипал к зубам, не проглатывался. С трудом умял один кусочек, а другой спрятал обратно в карман.
Утренний ветерок, сначала едва приметный, усилился, заворочался в голых сучьях, попрохладнело…
Пошли в станцию. От парной духоты замутилась голова. Темно, лишь окна едва намечены близким рассветом.
Кое-как уладились между мешками…
Сев на чемоданчик, Егор тотчас уснул, и тотчас, как ему показалось, пол задрожал и шум начался — поезд подошел! Бросились к дверям. У самого выхода Егор спросонья вспомнил про чемоданчик. Метнулся назад. Чемоданчик одиноко стоял посреди пустого зала.
Ни Клани, ни подруги… Да в такой заварухе не до попутчиков.
Состав двухосных пассажирских вагонов с маленькими окошками стоял напротив станции. Егор по привычке побежал в конец. На подножках — никого! Вскочил, уцепился за поручни — не отдерешь! Около глаз — ручка вагонной двери, И мелькнула мысль, показавшаяся безумной… Все ж он осторожно нажал на ручку… Дверь легко открылась. Егор заглянул на площадку.
— Заходи, чаво боисси? — позвал петушиный голосок.
26
Остановка была на рассвете. Орали грачи в тополях. Сырая утренняя пронизь. Егор спрыгнул на мазутный песок. Встал, слушая весеннее утро, сладко сжалось в груди. Приехал.
Кто-то легонько толкнул сзади…
Он не сразу признал Севку: вместо лица — черная маска, только глаза и зубы белые. Севка не мог понять причину недоумения.
— Не узнал, что ль?..
Егор провел пальцем по его щеке и показал.
Севка засмеялся:
— Я ведь на крыше всю дорогу! Эх и здорово! Теперь только на крышах буду!
Они пошли к селу, и Севка рассказывал, что в милиции просидел недолго, заплатил 75 рублей штрафу — и отпустили. Он со следующим поездом поехал на крыше.
Егор слушал и не слышал. Они шли по проселку, и лужи были налиты рассветным огнем, трава едва начала пробиваться и бледной зеленью оттенила пригорки. Не хотелось вспоминать дорогу, хотелось остаться одному.
На развилке они распрощались.
Вот и первые избы села… Бесприютно стоят среди огородов. На грядках — ворошки летошней ботвы.
За зиму спилили почти все деревья, сожгли слеги прясел, растормошили плетни — и не верится, что тут были сады. Лишь вдали за речкой рогатились еще ветлы, тронутые весенним пухом.
Никакая усталость не могла перемочь радостного и тоскливого чувства свидания с родным селом…
Первый раз мама привезла сюда Егора, когда ему не исполнилось и трех недель, и с тех пор они каждый год жили тут подолгу, с весны до осени, и село стало родным. Отсюда, с высокого берега, оно виделось целиком, узнавались дальние избы, дорога, стежка через луг. Одинокие дымки уже синели над крышами.