Капитан Сомов отошёл в сторону и призывно махал нам рукой.
— Я буду краток, не до вас сейчас, ребятки, — начал он, как только мы подошли и отдали честь. — Присаживайтесь. В общем, так! Спецы собрали первую партию снежников, кстати, Кручёный, твоё название прижилось, — капитан криво ухмыльнулся. — Первая партия готова для отправки на базу Северогорска. Конвоировать будут солдаты. Ребятам из армии стоит реабилитироваться в глазах руководства, поэтому им доверили конвой. Кручёный, ты, помнится, первые три года служил в Третьей Северной?
— Ага, довелось, — кивнул я. — Пришлось побегать по тайге.
Воспоминания заставили меня съёжиться. Лихие были времена.
— Ну так вот, конвой поёдет через тайгу в районе Лисьих Гор, а ты, Кручёный, те места должен знать, как свои пять пальцев.
— Но я же после ранения, к тому же… — но моих возражений никто слушать не собирался.
— К тому же ты свою десятку отслужил досрочно. Вот документы о представлении к награждению за боевые заслуги, — перебил капитан, выудив из кармана листок и протягивая мне. — А это приказ о демобилизации сержанта Алекса Горина, — мне на руки выдали очередной документ.
— Сержанта? — присвистнул я.
— Да, за твои заслуги, Кручёный, ты давно уже в прапорах ходил бы, если б вечно в истории не попадал, — скривился Сомов. — На гражданку пойдёшь сержантом. Потом мне спасибо скажешь. Всё, с формальностями покончено. Вы оба и ещё несколько егерей оправляетесь с конвоем в качестве проводников. Старший в группе Лосев, но подчиняетесь майору Пшёнову. Всё ясно? Тогда завтра выступаете. Свободны.
Коршун разбудил меня ещё затемно. Не дал, гад, поспать. Ну вот на кой мне вставать в четыре утра, тогда как конвой выдвигается в шесть? Вещи я ещё с вечера упаковал, ружьишко почистил, нож наточил. Что ещё? Нет ведь, разбудил всё-таки.
— Надобно карты посмотреть да маршрут с Пшёновым разработать, — объяснил сержант.
Маршрут разработали быстро. Тактику передвижения избрали стандартную. Малый отряд разведки двигался в авангарде: я, Коршун и несколько егерей; затем основная колона: солдаты и ценный груз, как прозвали снежников вояки; и арьергард: остальные погранцы и отделение спецов. Всё как в учебниках. Но по сути бояться было некого. Разве что диких зверей, да снежных змей, но это все опасности привычные, а потому не страшные.
Так и выдвинулись ровно в шесть. Передовому отряду пришлось нацепить лыжи, иначе толку от нас не было никакого. Грузовики двигались, кончено, медленно, но пешим ходом должную разведку нам бы обеспечить не удалось.
— Слышь, Кручёный, — сопел мне в спину Коршун. — Давненько я на лыжи не вставал, а ты, смотрю, прёшь, как истинный разведчик.
— Да погонял меня ротный месяц тому по тайге, — ухмыльнулся я. — На дежурство не вышел, вот и получил нагоняй.
— Ох, не сносить тебе лычек, Сашка, — как-то уж слишком панибратски он это произнёс.
Первые пять дней пролетели, словно и не было изнурительного бега на лыжах по промёрзлому снегу. Ранний подъем, и наша группа отправлялась на разведку. Связь с Пшёновым держали по рации. Короткий обед и уже вечером, по команде «Стоп!» мы разбивали лагерь. Стояли отдельно за несколько километров от общего звена. Снежников я не видел. И понятия не имел, зачем их куда-то везут и что от них требуется? Неужто изучать будут? Хотя из кратких вечерних разговоров у костра я стал слышать уж очень неприятные теории погранцов. Основным теоретиком по делу снежников был, конечно, Лосев.
— Я вам так скажу, други, — вещал он, когда очередная фляга разошлась по кругу. — На рудники везут снежников, добывать что-то.
— Чего добывать-то? Коршун, захмелел совсем? — не соглашался круглолицый егерь, подбрасывая веток в огонь. — На Стуже отродясь ничего ценного не было.
— Я вот слыхивал, что у Песьей балки геологи что-то откопали в том году, — встрял в разговор Герман. Его к нам в отряд на второй день приписали, всё же знакомы мы были как-никак, значит, и работать веселее будет.
— Скажу лишь одно, — решил я вмешаться. — Сомов говорил про базу Северогорска, и там действительно в том году работали геологи. Лично их по тайге водил, пока плеврит не подхватил.
— Знаю я твой плеврит, — усмехнулся Коршун. — Опился, небось, вот тебя и убрали с глаз долой.
— По себе не судят, Коршун, — нахмурился я.
Сержант лишь отмахнулся. На том и порешили. Я спать ушёл, а егеря с Коршуном ещё долго байки травили, да теории строили. Теоретики похмельные, мать их за ногу!
Но смех смехом, а прав Коршун оказался. На шестой день к нам смена пришла. А нас самих в центр конвоя отправили, передохнуть, так сказать. Тут-то всё и прояснилось. Солдаты охотно делились информацией за фляжку спирта. Им-то его не выдавали, а мы, как-никак, элита, ну и людей нужных, конечно, знать надо.
— Всё верно товарищ сержант говорит, — кивал захмелевший солдатик, когда Коршун ему свою теорию поведал. — На рудники обезьянок везут. Геологи залежи какого-то радиоактивного минерала отыскали где-то у Песьей. Тут-то наш отдел Первого Контакта и вспомнил, что у Чёрных Пиков обитают безобидные животные, способные трудиться в шахтах.
— Так уж и вспомнил? — удивился я. — А что же это они только сейчас спохватились? Да и я десятку оттрубил у этих Пиков, а ни про каких зверушек ни сном не духом.
— А я почем знаю, — обиделся солдат. — За что купил, за то и продаю. Дайте ещё глотнуть.
Коршун передал бойцу флягу.
— Всё дело в том, — продолжил парень, занюхав рукавом, — что минералы эти нужно добывать быстро и первая партия уже через два месяца должна отправиться в Центр для обогащения. Со слов моего брата, он в Центре работает в НИИ «Ядро»…
— Ядершик, значит, — уточнил Коршун.
— Да, — кивнул солдат. — С его слов я понял, что в нашей системе топливо для межзвездных перелётов подходит к концу, а найденные ископаемые смогут сделать нашу колонию одной из процветающих в секторе! Обещали даже терраформацию провести, так чтобы тёплый климат был даже у Глухого озера.
— Свистишь ты, парень, — скривился я. — У Глухого даже летом лед не сходит.
— Да что я-то?! Каждый в конвое говорит про это. Вот и торопятся снежников поскорее доставить. А спецы уже вторую партию готовят. Отдел Первого Контакта, оказывается, уже имел дело с этими зверушками, и вполне смог приручить обезьянок, но потом финансирование закрыли и снежников оставили в покое.
— Ну и правильно, — Коршун хлопнул в ладоши. — Заживём теперь, Кручёный! Эх, заживём! Зверушки нам руду таскать будут, а мы кредиты считать. Ты же всегда мечтал разбогатеть.
— Да уж, — нахмурился я. — Но не такой ценой, Коля. Не такой.
— А что такого-то? — хмыкнул Лосев. — Зверушек пожалел? Они тебя не шибко щадили, когда черепушку чуть не раскололи.
Я только плечами пожал. Ну да, по котелку мне залепила та обезьяна знатно. Но животное же, чего с него взять. Но сержант не унимался, ухватил меня за рукав и потащил к клеткам.
— Ну, ты смотри, Горин, какие зверюги! — указал он. — Только волю дай, пополам порвут и тебя и меня. Дикие твари. А тебе их жаль стало, ёлки!
— Животные они, а зверьё, как говорится, греха не знает, — возразил я. — Ну мы-то люди ведь.
— Люди, — подтвердил Коршун. — И жить хотим по-людски. А если для этого надо пожертвовать какими-то обезьянами, так что теперь. Их там кормить будут, клетки тёплые, не то, что в пещерах.
— Уж тепло-то им там точно будет, — со смехом подтвердил охранявший клетки солдат. — Радиация, всё такое. Теплынь, аж шубы скинут от такой жары.
Будто поняв сказанное, один из снежников зарычал и принялся яростно трясти прутья. Солдат мигом подхватил стоящий рядом длинный стальной прут и ткнул через решётку в мохнатое пузо. Посыпались искры, снежник взвыл и отступил поглубже, прижавшись к сородичам.
— Видал, — махнул рукой на клетку Лосев. — Говорю ж, дикие твари, злобные.
— Твари, — кивнул я, глядя при этом на довольно скалящегося солдата.
Дальше я постарался таких разговоров избегать. Как только поднималась тема снежников, сразу уходил спать. Чего зря душу рвать. Правы мужики ведь, правы. Всё в Центре здраво рассудили, трезво, знают, как лучше. Уж всяко побольше Алекса Горина в обстановке понимают. И умом-то я с этим согласен. Но внутри всё равно что-то крутит, да спать мешает. Паёк что ли тухлый, даже спирт и тот не помогает.
Пока до Северогорской базы добрались, я уж не знал куда деваться. Взял в привычку иногда ходить мимо клеток, на снежников поглядывать. Обезьяны, конечно, животные, как есть. Но не злые, если не трогать, первыми не кидаются. Сидят, в шерсти друг дружки копаются. А иногда сядут рядком возле прутьев и смотрят. Потом, словно надумают чего, выть начинают. Да горько так, будто плачут. Ну, солдаты этого, конечно, не терпят, сразу током бьют, разгоняют. И правда, сил терпеть не было. Но чего ж делать-то, приказ дан, надо выполнять.
А моё дело вовсе сторона, как вернусь на базу, так сразу на гражданку, оттрубил своё хорош. И погоны сержантские обещали, а с ними и выплаты повыше, чем рядовому. Мне б спать сладким сном да будущую счастливую жизнь видеть, представлять, как в оттаявшем Глухом купаться буду когда-нибудь. Но снились почему-то только печальные глаза смотрящего через решётку снежника…
Действовать следовало сейчас или никогда. Умнее, конечно, было бы выбрать «никогда», перевернуться на другой бок и задать храпака. Но что-то внутри мешало, стоило закрыть глаза, тут же, как наяву, вставала картина как солдат тычет снежника прутом с электродом на конце, отгоняя от решётки. А воображение дорисовывало ещё больше, представляя дальнейшую участь этих обезьян в руднике.
Какое мне до них, собственно, дело-то? Что они мне хорошего сделали? Чуть черепушку не раскололи! Прав же Коршун, зверьё тупое, пущай на благо нас, человеков, трудятся. Ну условия труда не человеческие, так они и не люди ж. Ведь не со зла их впрячь в лямку решили, нету другого выхода, нету. Люди в руднике от радиации вовсе в момент загнутся, а роботы в условиях Стужи долго не протянут, да и излучение на тонкие схемы пользы не оказывает. А у этих шкура толстая, да и привыкли они в своих пещерах к облучению.