Желудок Мартина горел. Он вполне мог бы спуститься вниз, застрелить ее, перепрыгнуть через ограду и смешаться с толпой. Он начал пробираться к переднему ряду, где она сидела в одиночестве, спиной к нему. Надо идти медленно, как будто ему некуда спешить, и вот, пока он изображал безразличие, представление кончилось, и она направилась к выходу.
Теперь надо снова следить за ней. Послеобеденное солнце слепило его, зеленое платье исчезло в толпе. Мартин побежал вслед за толпой к кирпичному зданию, на котором висели транспаранты: «Верховые лошади», «Тяжеловозы», «Полукровки», «Молочные коровы», «Безрогая порода»…
Смешанный запах навоза и соломы ошеломил Мартина. Фермеры сидели на складных стульях перед загонами, бродили по проходу, подлезая ногами солому, пили кукурузную водку.
Мартин не мог подобраться поближе к зеленому платью и длинным ногам, которые она не позволяла себе так оголять, когда была с ним. Мартин сглотнул, пытаясь побороть подступающую тошноту. Между длинными кирпичными амбарами мужчины поливали скотину из шлангов. Небо и облака отражались в лужах. В тени коровы пережевывали жвачку.
Сейра медленно шла, останавливаясь время от времени, чтобы прочитать таблички. Прячась за спинами людей, Мартин следовал за ней, безразлично скользя глазами по надписям — Уайт Парк, порода завезена в США из Англии в 1941 году. Выведена в Риме в 55 году до н.э.
Его тошнило от выпитого и от ненависти. Ему хотелось остаться наедине с Сейрой, и он тащился за ней от павильона к павильону. Она-то надеялась, что избавилась от него, а тут вдруг…
Она спрыгнула с лодки в заливе Манхассет. Плавать она умела. Она улизнула, смеясь над ним, и оставила его оплакивать свою потерю, перебирать ее одежду, каяться своему отцу в том, что поколачивал ее.
«Лимузе», «Чайнина», «Брангус». Спокойно жующие коровы смотрели на него. Он доберется до нее, заставит умолять его, а потом пристрелит.
Солнечный свет ослепил его, когда, выйдя из павильона следом за ней, он оказался перед бесконечными рядами игрушечных собак, у каждой из которых было по три точки возле черных носиков, по одному красному язычку, по одному красному ошейнику и по паре черных ушей. «Поставь бутылку. Ты выиграл. Игра заканчивается, когда бутылка падает. Попытай счастья — получишь приз».
Сейра шла, беззаботно улыбаясь, время от времени заговаривая с детишками или их матерями. Она выиграла какую-то маленькую игрушку, подцепив ее крючком в стеклянном ящике и отдала ее девчушке в ползунках, постояла в очереди в женский туалет, пока Мартин прятался в почти пустом мужском. Ему начало казаться, что он действительно поверил в то, что Сейра жива.
Она была счастлива. Ее платье раздувал ветер Айовы. А он бил зеркала, потерял работу. Полиция вот его разыскивает. Его рука вспотела на рукоятке пистолета, и когда он разжал ее, то увидел, что орел отпечатался у него на ладони.
— Брось гривенник! — окликнула девушка Мартина. — Попытай счастья!
А он все брел за Сейрой, прячась в толпе. Можно застрелить ее здесь. Все подумают, что звук выстрела донесся из соседнего тира.
Сейра остановилась посмотреть на маски для Дня всех святых, выставленные на продажу. Тут были традиционные чудовищные рожи с клыками, привидения, ведьмы и черепа. Они смотрели на Сейру пустыми глазницами, а она обошла прилавок и на какое-то мгновение осталась наедине с хлопками из тира и темноволосым человеком в темных очках. Он придвинулся ближе, его рука медленно поползла из кармана пиджака…
— Привет! — услышала Сейра у себя над ухом. Она повернулась и увидела светловолосого парня лет девятнадцати — двадцати в майке с обнаженной женщиной, разметавшейся под словами «Хеви Метал».
— Ты же красотка! — сказал он, откидывая голову назад и глядя на нее взглядом крутого парня, заскочившего в городок. Ей показалось, что ему ужасно не по себе и явно не хватает смелости, чтобы продолжить разговор.
— Спасибо, — отозвалась Сейра лаконично, как ковбой.
— Мне нравится это зеленое платье, — добавил он, оценивающе глядя на нее, как на лошадь, которую он не прочь купить. — И твое ожерелье.
Что тут еще скажешь? Она повернулась спиной к скелетам и кадаврам. Они ухмылялись ей, отблеск ее зеленого платья играл на их лакированной поверхности. Блондинчик стоял на солнцепеке и смотрел ей вслед. Мужчина в темных очках следил за ними обоими. Прежде чем Сейра исчезла за углом, Мартин заметил, с какой жадностью парень смотрел на Сейру.
Она снова смешалась с толпой, а Мартин опять потащился за ней мимо собак, привязанных к повозке. Они лежали на солнце с высунутыми языками. — Черт! — сказал он собакам, глядя на Сейру, заговаривающую с мужчинами, прогуливающуюся здесь в своем зеленом платье, как будто она никому не принадлежит. Она была жива, и она клеилась к мужикам! Он убьет ее. Он может убить ее в любой момент.
Он следил за Сейрой из-за прилавка, где продавались бутерброды с индейкой. Ему пришлось посторониться, когда мимо проехала повозка, запряженная шестеркой лошадей. У пристяжной гнедой блестели новенькие подковы.
Вслед за ней он вышел из ворот. Она стояла на автобусной остановке, прячась от солнца за столбом. В руке у нее было мороженое, и она облизывала его, как это делают дети, прикрыв глаза от удовольствия.
Отъехав половину квартала, Мартин ждал. Она поправилась. Она стояла, беззаботно болтая ногой и облизывая мороженое. Глаза ее были полуприкрыты. В другой руке маленькая сумочка и конверт с фотографиями. Когда подошел автобус, она запихнула в рот оставшееся мороженое и скрылась внутри.
Следить за автобусом в Сидер Фоллз было несложно. Сейра сошла на Клей-стрит, не взглянув на белую машину у тротуара, поднялась к зеленому дому, возвышавшемуся над улицей, и вошла через боковую дверь так, как будто это был ее дом.
— Привет! — сказала миссис Икер, когда Сейра закрыла дверь в кухню. — Как раз думала, что вы вот-вот вернетесь. Звонила мисс Пэриш и передала, что она будет часов в десять и останется на ночь, так что вы сегодня можете быть свободны. А завтра приходите к двенадцати.
— Вот это хорошо, — отозвалась Сейра, моя руки.
«До чего же она хороша в этом зеленом платье, — подумала миссис Икер. — Конечно, ей нужно немного отвлечься».
— Я ходила на Конгресс скотоводов, — объяснила Сейра.
— Это, конечно, представление, скажу я вам. Я там бывала регулярно с пятилетнего возраста, и там ничто не меняется. Соревнование на тракторах видели?
— Нет, — ответила Сейра. — Я видела соревнование шестерок, прекрасных скаковых лошадей, и много еще чего.
— Это настоящий Средний Запад, — заметила миссис Икер, смотрясь в зеркало. — Доктору Ченнинг лучше С тех пор, как она начала есть, ее самочувствие значительно улучшилось. — Она попрощалась и закрыла за собой дверь.
День был безоблачным. Сейра негромко напевала, готовя ужин доктору Ченнинг. От ее платья пахло летней свежестью.
Она улыбалась устало и умиротворенно и обдумывала свой план. Он вполне может оказаться осуществимым. Она рассказывала доктору Ченнинг о Конгрессе скотоводов, и все было как прежде — тишина в доме, окна, зашторенные от яркого солнечного света, тусклый блеск ручек ящиков комода, цветы, отражавшиеся в зеркале. Когда яблочный мусс почти подошел к концу, она внимательно взглянула на свою подопечную и пошла за «Золотой чашей».
Хейзл Ченнинг следила за тем, как Лора открывает книгу. Ей было не по себе. Уже какое-то время она чувствовала, что что-то было не так. Она стала бояться этого чтения.
Хейзл вздохнула и горестно перекатила голову по подушке. Кому нужен Генри Джеймс? Кого интересовало, что сам он считал этот роман своей лучшей работой? Он говорил, что его герои заключили с ним соглашение: «Поверьте в нас, и вы увидите сами, что получится». И Джеймс поверил в князя, княгиню, мистера Вервера и в Шарлотту — они стали реальны для него, как реальна была Лора Прей, сидевшая рядом с постелью и готовившаяся начать читать.
Но кому было до этого дело?
Однако же Хейзл открывала рот и глотала мусс ложку за ложкой. Она слушала Генри Джеймс начал плести свои обманчиво простые, взвешенные по времени и месту кружева длинных отступлений, подходя к теме и снова отступая от нее, точно выстраивая длинные периоды. Они светились в лунном полумраке комнаты, создавали свое особое пространство, в котором мир замедлялся, обрамляли его.
И все же что-то было не так, и это ощущение нарастало изо дня в день. Хейзл уставилась на Лору Прей.
«Что за пара безумных женщин!» — как-то сказала Лора. Как она могла? Хейзл доверяла Лоре. Элен Гарнер ничего не понимала, но Лора была не такова. Она понимала.
Хейзл смотрела на Лору, ей не нужно было следить за словами, которые она знала разве что не наизусть. Лора сказала, что мисс Тита и мисс Бордо — безумные женщины! Неужели она не понимала двух этих женщин и такого мужчину?
Прекрасные, изысканные предложения, которые Хейзл знала так хорошо, сплетались в серебряную сеть. Лора рассмеялась, когда Кэтрин захлопнула дверь перед своим возлюбленным, который обманул ее. Лора сказала, что Кэтрин была бесчувственна и холодна. И сейчас мягкий, гибкий, выразительный голос Лоры звучал монотонно и безразлично, как будто она не понимала… как будто она ненавидела этот текст! Ненавидела величайшее произведение Генри Джеймса, его «Золотую чашу», которая стала и ее золотой чашей, которой она посвятила такую значительную часть своей жизни, подлинно золотую!
Хейзл взглянула на Лору и вдруг исполнилась ненависти — ненависти к миру, который все уничтожает, ненависти к Лоре, которая на ее глазах уничтожила Генри Джеймса своим хорошо поставленным голосом. Почти неуловимая насмешка сопровождала каждое слово: книга не нравилась Лоре. Ей не нравился Генри Джеймс!
Лора продолжала читать, забыв о муссе. Ее тонкое лицо было бесстрастным. Последние лучи летнего дня пробивались сквозь шторы. Они падали на искривленные губы Хейзл Ченнинг и на бесстрастное лицо Лоры, чей голос нес осуждение и насмешку.