— Скучали. Ужасно. — Она внимательно-ревниво всматривалась в его лицо. — А ты?
— Тоже. Тебя и деда во сне видел…
— Да?.. Не похоже. — Она пригладила взъерошенные волосы сына, вытерла белым платочком его мокрый лоб. — Сашенька, ты какой-то сам не свой. Взбудораженный…
— Ты же знаешь, ребята прислали телеграмму! Бросил курортничать и примчался домой…
— И все?
— А что еще?
— Оглядываешься все время, кого-то высматриваешь.
Он не стал отказываться, засмеялся.
— Ну и мать! На сто метров под землей видишь! Ладно, скажу! Я в самолете такую девушку встретил!
— Девушку? В самолете?
— Вот она!
— Где?
— Вышла из багажного отделения. С белым чемоданом, в белом свитере…
Бросил куртку матери, портфель кинул на землю — хотел бежать навстречу девушке. Татьяна Власьевна удержала его.
— Она здешняя?
— Да. То есть нет. Приехала к нам на работу после окончания института. Инженер-строитель…
Татьяна Власьевна достала из сумки очки, надела их и стала бесцеремонно рассматривать приближавшуюся девушку. Валя подошла и, даже не взглянув на нее, строго сказала ее сыну:
— Я же просила не ждать меня!
— Извините, не расслышал… Познакомьтесь. Моя мама. Валя Тополева. Внучка Ивана Павловича Тополева, нашего первостроителя…
«Познакомьтесь»! Какое неточное для данных обстоятельств слово!
Зрелая женщина, мать взрослого сына. И юная девушка. Стоят лицом к лицу — безмолвствуют. Одна из них была красивой. Другая в полном расцвете красоты. Разведенная, брошенная мужем, возненавидевшая всех мужчин на свете, кроме своего сына. И девушка на выданье, ждущая признания ее величайших достоинств со стороны человека, лучшего из всех живущих на земле. Усталая, разочарованная Татьяна Власьевна и полная надежд Валя. Мать, которая боится, что первая встречная уведет ее единственного сына. И отважная захватчица, считающая, что ее святое право — любить и быть любимой. Мать, уверенная в том, что только одна она может по-настоящему любить свое чадо. И ее соперница, уверенная, что только одна она способна осчастливить будущего мужа… Но соперницы ли они? В их сердцах схлестнулись противоречивые чувства. Обе они одинаково надеялись и отчаивались. Искали одна в другой поддержки. И — отчуждались…
Татьяна Власьевна сняла очки, спрятала их в сумку.
— Саша сказал, что вы инженер-строитель. Я очень рада. Нашего полку, можно сказать, прибыло. Где вы хотели бы работать?
Говорила миролюбиво, почти ласково. Но на лице ее была вымученная улыбка, и она выдала ее с головой. Валя все поняла и сразу бросилась в контратаку:
— Буду работать там, куда пошлют!..
Татьяна Власьевна обиженно пожала чуть полноватыми плечами, с недоумением и укором взглянула на сына. Саша нахмурился и решительно взял Валю под руку:
— Пошли.
Девушка спокойно и мягко отвела Сашину руку, ясными глазами посмотрела на его мать и сказала:
— Так нам же не по пути.
Татьяна Власьевна молча повернулась и пошла к автомобильной стоянке.
— Пошли, — повторил Саша и снова взял Валю под руку.
На этот раз она не воспротивилась. Возле старенькой, потрепанной «Победы» Сашу и Валю догнала женщина в форме связиста.
— Вы прилетели из Соколова? — спросила она Валю. — Ваша фамилия Тополева? Вам телеграмма-«молния».
— Мне?! Откуда?
— Из Москвы. Распишитесь.
Валя расписалась дрожащей рукой. Она смотрела на телеграмму, не решаясь ее прочитать.
— Посмотрите, чья подпись, — попросила она Сашу. — Мамина, да?
Он развернул телеграфный бланк, взглянул на него, улыбнулся.
— Нет, подписала не мама.
— Читайте.
— «Благословляем твои первые шаги святой земле осиротевшие друзья», — прочитал он вслух.
Валя взяла из его рук телеграмму, сунула ее в сумку, с досадой сказала:
— Я им, барабанщикам, молнирую в таком же духе…
— А по-моему, ваши друзья хорошо сделали, что прислали телеграмму. Молодцы! Благословение друзей — доброе дело…
Саша уложил в багажник чемодан девушки и свой портфель, распахнул заднюю дверцу машины:
— Садитесь…
Татьяна Власьевна, сидя за рулем «Победы», нетерпеливо и тревожно ждала, как поступит Саша: сядет ли рядом с ней или уйдет к той… дерзкой девчонке?
Саша, захлопнув заднюю дверцу, уселся на переднее сиденье. Татьяна Власьевна готова была расцеловать сына за эту маленькую уступку ее ревности и тревоге…
«Победа» вырулила на проезжую часть аэропортовской площади и направилась в сторону города. Татьяна Власьевна, настороженная и строгая, смотрела прямо перед собой. Всего час назад она была доброй, приветливой, великодушной, а сейчас… Даже то, что случилось в главном мартене, где работает Саша, не вывело ее из себя. Теперь же ей казалось, что ее покой, ее семейное счастье, с таким трудом завоеванное, находится под угрозой. И откуда взялась эта хищница? Надо же было ей попасть как раз на тот самолет, в котором летел Саша!
Снизу, из долины, поднимался белый, зеленый многоэтажный город, а за ним — дымный, неоглядный, многотрубный комбинат.
Въехали на широченный и длинный, без конца и края, проспект. Слева и справа дома в девять, двенадцать этажей, облицованные светлой плиткой, с балконами, лоджиями. Звенит трамвай. Катятся красные автобусы. Несутся легковушки. На тротуарах многолюдно. На подстриженных лужайках бесстрашно кормится стая диких голубей. Саша оборачивается к девушке, осторожно улыбается.
— Ну, как она, земля наших отцов?
— Хороша! Лучше, чем я ожидала!..
— Сейчас вы увидите проспект Гагарина. Стадион и плавательный бассейн в самом центре города. Гигантское водохранилище… Мама, красный свет! Стоп! — завопил Саша и схватил руль.
Татьяна Власьевна резко затормозила. Из боковой улицы появился автобус. «Победа» чуть было не врезалась в него.
— Что с тобой, мамочка?
— Бери, Саша, руль, а я… я сойду.
Он пересел на место водителя, а Татьяна Власьевна вышла из машины и направилась к недостроенному высотному зданию. Валя строго посмотрела ей вслед и хладнокровно сказала:
— Все-таки нам с вашей матерью оказалось не по дороге.
Саша распахнул правую переднюю дверцу.
— Садитесь рядом со мной. Отсюда лучше увидите город.
Она молча пересела, и «Победа» двинулась дальше, к центру города. В автобусе, мимо которого они проскочили, Саша увидел вроде бы знакомое и очень удивленное лицо. «Кажется, Клава, — думал он. — Да, определенно она… Ну и что? Даже неловкости нет… Дружили и раздружились. Не я тому причиной. Другой ей приглянулся, сама призналась… Олег Хомутов с тринадцатой печи. Так себе мужик… Схватил я в цехкоме у Тестова горящую путевку и рванул на горный курорт. Думал, днем и ночью страдать буду по зазнобе-изменнице. Ошибся. Переоценил. День ото дня все меньше и меньше вспоминал. Значит, что получается? Не было никакой настоящей дружбы и любви? Просто так, в силу житейских обстоятельств, как говорят материалисты, сошлись. Чужие роли до поры до времени разыгрывали. Теперь — разгримировались…»
Рано или поздно, не сегодня, так завтра Валя и Клава должны были встретиться — в гостинице, или во Дворце культуры, или еще где-нибудь.
Встретились сейчас. На Пушкинском проспекте.
Клава ехала в автобусе. С ее места у окна отлично была видна знакомая «Победа», стоявшая почему-то на перекрестке. Потом она увидела и Сашку Людникова, свалившегося с курортного неба. Не один прибыл. Усаживал рядом с собой какую-то залетную кралю в белом свитерочке…
Еще за минуту до этого во всем мире не было более счастливой девушки, чем Клава. Все у нее было вроде бы хорошо: дома, на работе, с Олегом… Сашку вспоминала без всякого стыда и боли. Только с жалостью… И в одно мгновение, в считанные секунды, померкли, рухнули ее радости. Так скоро утешился? Не страдал от ревности?
Доехала до ближайшей остановки. Расталкивая стоящих в проходе, выскочила из автобуса на бульвар. Села на уединенную скамью, заплакала, да недолго и скупо льются злые слезы! Не к земле они гнут человека, а выпрямляют, придают решимость, силу. Клава встала, вытерла глаза. По бульвару проходило свободное такси. Усевшись в него, она велела ехать прямо и побыстрее. В конце бульвара догнала медленно идущую «Победу». Что она задумала? Ничего. Просто хочет увидеть своими глазами, куда он повезет свою новую любовь.
— Поезжайте вслед за этой машиной, — попросила Клава таксиста. — Не обгоняйте, но и не отставайте…
Водитель с любопытством посмотрел на свою пассажирку, насмешливо спросил:
— Вы что, гражданка, сыщик из уголовного розыска? Или сотрудник Обэхээс?
— Сыщик, — буркнула Клава. — Давайте вперед — и без разговоров!
— Сыщик в юбке! Чудеса!
Отменно хороша Клавдия Ивановна Шорникова, работница экспресс-лаборатории главного мартена, того самого, где работают ее отец и Сашка. Сталевары и подручные называют ее павой. Подруги завидуют ее красоте, ее всегда модным платьям, прическе и конечно же тому, что у нее много воздыхателей. Замужние ее боятся: как бы, чего доброго, не увела мужа.
С первого взгляда Клаве не дашь и двадцати — так она ослепительно свежа. Вглядевшись в нее, понимаешь, что ей больше двадцати пяти, что лучшее ее время уже прожито: ее не тронутые пинцетом брови часто без всякой причины сурово сдвигаются, румяные губы ни с того ни с сего стягиваются в суровую нитку, а прекрасные бирюзовые глаза не могут сосредоточиться на чем-нибудь одном, перебегают с предмета на предмет, будто что-то ищут, будто чего-то опасаются.
Валя с интересом разглядывает людей, идущих по бульвару, в тени деревьев, цветники, лужайки, красивые, один другого лучше, белостенные, с балконами, увитые зеленью дома, продовольственные и промтоварные магазины, яркие театральные афиши.
— Это улица Алексея Петрушина, коренного жителя города. До войны он сталеварил на первой печи. На той самой, где я теперь работаю. На рабочей площадке к опорной колонне прикреплена мемориальная доска с золотыми буквами. В его, Алеши, честь. Три года парень воевал счастливо. Сложил голову в Берлине за сутки до полной капитуляции гитлеровского рейха. Похоронен в Трептов-парке. А вот его мраморный бюст!