Татьяна Власьевна подала сыну ужин, села у края стола и, грея у самовара ладони, печально-тревожно смотрела на сына. Она не отказалась от мысли поговорить с ним.
— Саша, давай поговорим. И мне, и тебе это очень нужно.
— Что ж, давай… Мне это действительно нужно. — Он отодвинул тарелки, положил на стол локти и внимательно, с нежностью посмотрел на мать. — Я слушаю.
— Ты веришь, что я желаю тебе только добра?
— Конечно!
— Понимаешь, что все хорошее, что есть в твоем характере, я помогала тебе приобрести?
— Да, мама. Но я и сам не плошал. И дедушка не ленился. И рабочий класс. И комсомол..
— Веришь, что мне виднее, какой ты — как живешь, как работаешь, как люди относятся к тебе?
— Мать не может беспристрастно оценивать своего сына — либо пересаливает, либо недосаливает…
Влас Кузьмич сердито посмотрел на дочь.
— Ты чего, Татьяна, вокруг да около крутишься? Приступай прямо к делу! Скажи своему любимому сыну, что он скандалист, неблагодарная чушка, что оскорбил знатного Шорникова. И еще скажи ему, непутевому, что не имеет он никакого права разлюбить финтифлюшку Клавку. А ты, Александр, слушай и кайся!
— Ты это хотела сказать? — спросил Саша, по-прежнему с нежностью глядя на мать.
Она села рядом с ним, обняла его за плечи.
— Сашенька, родной мой! Ты безобразно выступил на юбилее Шорникова. Мне больно видеть тебя таким. Я боюсь, что ты хоть отдаленно станешь похожим на своего отца…
— Мой отец три года назад стал Героем!
— Твой отец сбежал от меня за два месяца до твоего рождения. Он был красив, прекрасно работал, но… он предал меня, оказался плохим мне мужем. Не знаю, какой он муж другой жене…
Саша поднялся, подошел к открытому окну, смотрел вниз, на пустынную улицу, курил и думал… Похож он на отца или нет?
Небо посветлело. В нем проступили первые сполохи утренней зари. Ночь все дальше отступала в горы. Водохранилище открылось от берега к берегу. Прозвенели первые трамваи. Прошумел автобус. Раскрывались окна в домах. Сквозь предрассветную дымку проступал темный силуэт комбината — трубы, трубы, тысяча труб.
Татьяна Власьевна неслышными шагами подошла к сыну, прижалась плечом к его спине.
— Если ты действительно любишь меня…
Он отстранился от матери.
— Чего ты хочешь?
— Восстанови добрые отношения с Иваном Федоровичем. Напиши в цехком, осуди свое выступление. И с Клавой помирись.
— Мама! — возмущение и тоска прозвучали в голосе Саши.
— Ты должен это сделать!
— Не могу! Понимаешь, не могу! И не хочу отказываться от самого себя.
— В погоне за славой, в борьбе за первое место ты уже зарвался. Остановись! Мы, Людниковы, никогда никому не завидовали. Даже отец твой… А ты… не понимаю, как ты оказался на краю ямы.
— О чем ты говоришь? Какая яма? Какая зависть? Да и кому завидовать — дутому победителю?
— До чего же ты резок…
Влас Кузьмич высоким, визгливым голосом закричал:
— Мой внук имеет право стоять за правду! Я ему это свое право передал! Да он и сам уже заработал его. Сашка работал в поте лица своего и победил любимчиков Тестова! Вот какой он, твой непутевый сын. Гордиться им надо, а ты его клюешь!
— Хорошо, — Татьяна Власьевна не сдавалась, — в производственных делах я могу ошибаться, но в личных…
— О чем ты говоришь? — с досадой воскликнул Саша. — Меня она называла любимым, а с другим… куролесила, мягко говоря…
— Не может быть! Это клевета. И ты поверил?
— Как же не поверить, если она сама призналась… Теперь тебе понятно, почему я вдруг сорвался и уехал в отпуск?
Влас Кузьмич отодвинул от себя отремонтированный утюг, собрал отвертки, шурупы, провода, кусачки, поднялся и, шаркая шлепанцами, пошел к себе. На пороге остановился, молча насмешливо посмотрел на дочь и закрыл за собой дверь.
Саша закурил новую сигарету и сказал:
— Мама, ты несправедлива и ко мне и к себе. Ты со всеми добра, хочешь угождать всем. Тебе нравится Полубояров, но ты из-за меня боишься выйти за него замуж. Как же, требуется благословение взрослого сына!.. Не требуется! Теперь о моем выступлении. Разве человек не должен отстаивать свои убеждения, свое достоинство? Разве он не имеет права на возмущение, столкнувшись с несправедливостью?
Татьяна Власьевна не перебивает сына.
— Ты хочешь, чтобы я помирился с Клавой? — продолжал Саша. — Но я с ней не ссорился. Она отвернулась от меня, обидела меня. Тебе бы радоваться, а ты… Вспомни, как ты возмущалась, когда Клава начала таскать меня по ресторанам, вечеринкам и танцулькам. Вспомни, как уговаривала: «Не пара тебе Клава». Я, дурак, тогда не соглашался с тобой. А теперь, когда понял, что собою представляет Клава, когда я встретил хорошую девушку, ты всполошилась, считаешь, что я поступаю бесчестно. Я, мама, люблю другую, люблю Валю. Вот все, что я могу сейчас тебе сказать…
У Татьяны Власьевны нет ни слов, ни сил возражать. Глаза полны слез.
Саша вышел из комнаты, спустился вниз. Вывел машину из гаража и поехал к гостинице. Помнил, все время помнил, что договорился с Валей встретиться на заре!..
Вали на условленном месте не оказалось. Подождав минут пять, поднялся на четвертый этаж. Дверь номера 77 была раскрыта, и он увидел Валю в простеньком ситцевом сарафане, с шелковой косынкой на плечах, причесана, свежа.
— Доброе утро.
— Здравствуйте. — Она пытливо вглядывалась в Сашу. — Что с вами? Почему вы такой? Будто возмужали лет на десять.
— Постарел, значит. Было отчего. Всю ночь с матерью разговаривал. До сих пор сам не свой. Руки дрожат.
— О чем у вас с матерью был разговор? Впрочем, извините, я не должна была спрашивать.
— Про жизнь говорили… Так мы поедем или не поедем в горы? Говорите прямо — да или нет!
Она засмеялась, пошла следом за ним.
…Промелькнули многоэтажные дома окраины, началась степь — неоглядная, росистая, освещенная первыми лучами солнца, в хлебах и травах, рассеченная асфальтовой дорогой. Они долго молчали. Наконец Валя спросила:
— Вчера вы хотели рассказать о себе… Что, расхотелось?
— Хотел. И хочу. Там, на озере, у костра, все расскажу… А сейчас… Сейчас надо песни петь или стихи читать.
— Прочтите что-нибудь… Лермонтова помните?.. «Зови надежду — сновиденьем, неправду — истиной зови, не верь хвалам и увереньям, но верь, о, верь моей любви!..»
Саша, не ведая, что летит в пропасть, подхватил:
— «Такой любви нельзя не верить. Мой взор не скроет ничего: с тобою грех мне лицемерить, ты слишком ангел для того»…
Валя с любопытством смотрела на него. Нет, он нисколько не смущен. По-видимому, забыл, что когда-то написал эти лермонтовские стихи на своей фотографии, подаренной Клаве…
Въехали на каменистый горб дороги и остановились. Отсюда хорошо было видно громадное озеро, раскинувшееся у подножья темных лесистых гор, освещенное утренним солнцем. Валя достала из сумки пачку фотографий, положила их на колени Саше.
— Вчера ночью я имела удовольствие познакомиться с Клавдией Шорниковой. Она забыла у меня в номере вот это. Передайте ей, пожалуйста.
Саша быстро поднял глаза на Валю и сейчас же снова опустил их.
— Вас удивляет, — сказала она, — почему я после встречи с нею поехала с вами? А почему бы не поехать? Я не из трусливых. И мне интересно наблюдать людей. Я уже говорила вам об этом вчера.
Саша медленно вел машину вниз, к озеру.
— Я вчера хотел рассказать вам о ней, но вы… Мы с Клавой до шестого класса сидели на одной парте. Вместе вступали в комсомол. В один день сдавали экзамены в техникум. Вместе готовились к сессиям. Вместе получали дипломы. Мы были друзьями… Она нравилась мне. Но потом…
Валя перебила Людникова:
— Сегодня вам разонравилась Клава, а завтра разонравится еще кто-нибудь. Остановите машину!
— Валя!..
— Остановите!
Затормозил, выключил мотор. Он и не пытался задержать Валю, когда она выходила из машины. Забытая ею косынка осталась на спинке сиденья.
Не оглядываясь Валя пошла по дороге в сторону от озера. Тревожный сигнал заставил ее обернуться. По пыльному проселку мчался лесовоз с бревнами. Выехав на асфальт, остановился около девушки. Молодой шофер распахнул дверцу кабины:
— В город? Садитесь.
И вот уже лесовоз летел степью. Шоферу явно хотелось поговорить со случайной спутницей. Белозубый, черноглазый парень протянул Вале большое яблоко:
— Ешьте. Из собственного сада. Сохранились от прошлогоднего урожая.
Она взяла краснобокое крепкое яблоко, поблагодарила, но есть не стала. Послышался резкий продолжительный сигнал «Победы». Шофер и Валя оглянулись. Сашина машина приблизилась к лесовозу и почти впритирку пристроилась к нему с той стороны, где сидела Валя. Из окна «Победы» высунулась рука Саши с косынкой.
— Возьмите! — крикнул он.
Она молча взяла и строго, с окаменевшим лицом, стала смотреть вперед, на дорогу. Шофер все понял. Чуть повернув руль, согнал «Победу» на обочину. Машина Людникова запрыгала на ухабах и исчезла в пыльном облаке.
— Вот так-то! — с удовлетворением сказал шофер и посмотрел на Валю.
Ждал благодарности, но она молчала. Даже не улыбнулась.
Истекало льготное свободное время отпускницы строительного института Валентины Тополевой, предоставленное ей по закону. Еще два дня — и надо приступать к работе.
Она не стала дожидаться конца этого срока. Скорее, как можно скорее определиться! Взяла свое направление и поехала в строительный трест — место будущей работы. Там ей сказали, что она должна обратиться к заместителю управляющего Людниковой Татьяне Власьевне.
— Людниковой?! — переспросила Валя. — Обязательно к ней? — Ей сразу вспомнились слова Саши о том, что его мать может помочь ей устроиться.
В кабинет вошла с подчеркнуто независимым видом. Смело направилась к большому столу, за которым сидела Татьяна Власьевна. Холодно, как с незнакомой, поздоровалась.
— Здравствуйте, — сдержанно откликнулась хозяйка кабинета и, пригласив девушку сесть, с некоторой опаской взглянула на нее.