Послышался удар, будто пнули кого, и из клубов тумана мне под ноги кубарем выкатился мальчишка лет двенадцати. Сосчитав спиной и боками все дорожные колдобины, он вскочил на четвереньки, оскальзываясь на промёрзшей грязи и, громко хлюпнув носом, шустро пополз к телеге.
Не убирая Поющих, я дождалась, пока вожак скроется в тумане, и затихнут, наконец, удаляющиеся шаги, и повернулась к купцу, довольно восседавшему поверх загруженной телеги. Нож, которым он отмахивался от бандитов, толстяк успел убрать, и теперь, расслабленно сложив руки на коленях, с неподдельным любопытством разглядывал меня. На сдавленно ревущего возницу, спрятавшегося за колесом, он не обращал никакого внимания.
— Что ж ты, уважаемый, без охраны-то товары везёшь? — нарушила я воцарившуюся было тишину.
— Дык, — добродушно ухмыльнулся купец. — Никто ж этой дорогой не ездит, особливо в предзимье. Вот я и подумал — рискну, чем карг не шутит. А оно вона как вышло…
— А отчего не ездят, любезный?
Купец удивлённо вытаращил глаза:
— Дык разве ж не знаешь, госпожа хорошая? Или не местная? Слухи ж ходят про проклятые развалины замка баронского, что в паре лиг от дороги, в старом бору. Будто живёт там тварь лютая, какую и представить неможно. Выходит она по ночам, обличьем страшна, да и нападает на путников, мужиков рвёт на малые куски, а девок споначалу портит, а потом рвёт. А опосля жарит и ест. А ещё говорят, по зиме особливо она лютует. Вот потому и не ходит этой дорогой никто.
— Да уж, — задумалась я, вспомнив акмана. — А давно ли тварь эта появилась? И как выглядит?
— Дык уж года три, поди, как завелась, людоедка! — всплеснул руками купец. — Сам-то я не видел, да знающие люди говорят, что вроде телом она на человека похожа, да только покрыта вся чешуёй, как у дракона, изо рта клыки торчат, а на голове да руках шипы костяные. И глаза у ей страшные да злые.
— А кто ж рассказал-то про неё, ежели тварь эта всех, кого встречает, на куски рвёт?
— Да сказывают так, — извернулся купец. — А люди потом друг другу передают, разве сыщешь теперь, кто первый был?
— А отчего ж ты такой смелый, что дорогой этой пошёл, не испугался?
Мгновение купец смотрел на меня удивлённо, а потом вдруг расхохотался, да так заразительно, что и мне захотелось.
— А и вправду не местная ты, госпожа. Сказки это, про тварь-то, — отсмеявшись, торговец старательно вытер рукавом брызнувшие из глаз слёзы. — Тут до Тамры день пути всего, коли погода не испортится, а уж летом или верхом — так и быстрее добраться можно. Ужель стали б люди жить в такой близости от чудовища? Ужель бы не упросили баронов отправить дружину на охоту? Не-ет, нету там никого, мамки детей пугают, чтоб те из дома за приключениями да подвигами не сбегали; а народ простодушный подхватил, поверил. Большак-то этот и раньше не особо загружен был — трудный он, колеистый да взгористый, а как слухи понеслись — и вовсе опустел. Да и бандитов на нём давно уж не водилось, впервые вот с тех пор, как слухи пошли, встретились.
— Верно господин Швель говорит, — подал из-за колеса голос молчавший до того возница, зашебуршился, выползая. — Нету там никого, лазили мы с мальчишками прошлым летом. Одни камни замшелые да стены порушенные.
Я внимательно глянула на возницу — двенадцатилетний малец неожиданно смутился под взглядом, шмыгнул носом в рукав, вытирая сопли.
— Лазил он! — возмутился было купец, названный Швелем, но потом добродушно махнул рукой. — Всё мамке расскажу, так и знай. И про «лазил», и про то, что разбойников проглядел.
— Дык туман же, — обиженно вскинулся возница. — Не видно ничего…
— А и что туман? Что теперь, по сторонам не глядеть? Чуть всего товара не лишились, хорошо, госпожа вот встретилась, помогла, благослови её Прародитель.
Мальчишка смутился ещё сильнее, и мне вдруг стало его жаль — ребёнок ещё, а развалин не испугался, да и от нападения разбойного быстро оправился, вон, уже деловито вокруг телеги ходит, крепежи да оси проверяет. Наверняка ведь нож ему к горлу приставили, чтоб вопил погромче да пощады просил, купца сдаться уговаривал — а малец молчал, разок всего хныкнул.
— Не ругай своего возницу, торговец — посоветовала я. — Малой он, потому и проглядел. Научится.
Купец только досадливо махнул рукой и, скривившись, объяснил:
— Не хотел я его брать, да мамка упросила. Возьми, говорит, сына в дорогу, пусть уму-разуму учится, дело с отрочества постигает, — вздохнул он и тут же возвысил голос, обращаясь уже не ко мне. — Артишко, что ты там бродишь? Груз проверь, не побилось ли чего!
Мальчишка скорчил недовольную гримасу и молча полез в телегу, не решившись спорить. Я хотела было крепче вступиться за возницу и даже рот открыла, но тут невдалеке, пронзая насквозь клочья непроглядного тумана, раздался волчий вой, хриплый и тоскливый. Для серого хищника наступала голодная зимняя пора, бедная на добычу, и он уходил из глубины лесов, приближаясь к человеческой дороге; он никогда бы не поступил так в летнее изобилие — опасение перед двуногими, вооружёнными острыми железными палками, а иногда и чем-то ещё, непонятным для волка, но оттого не менее опасным, было сильно во всех его предках и соплеменниках. Но сейчас волк голодал, а от большака явственно тянуло запахом свежей крови. И кто знает, что окажется сильнее — страх или всё-таки голод.
Я настороженно поглядела в сторону леса, но, конечно, ничего, кроме тумана, не увидела.
— Ехать надобно, — сказала я Швелю, тоже вперившему взгляд в белёсую хмарь. — Что, купец, доберёшься сам до Тамры? Мне с тобой не резон ползти, быстрее хочу в город попасть, у тёплого камина руки отогреть…
— Да что тут добираться-то? — Швель беспечно махнул рукой. — Тут уж вот-вот деревни начнутся; эти, лиходеи лесные которые, — он презрительно покосился в сторону, куда ушли бандиты. — Хитрые оказались, ждали не там, где все путники в оба глядят, а вишь, почти к жилью подобрались, на лёгкую добычу рассчитывали. Коли б раньше подкараулили — ух я б их…
Швель погрозил кулаком туману, и я не сдержалась, хмыкнула — куда этому неповоротливому низенькому толстяку против целой банды, — и тут же остановила себя, вспомнив, как уверенно он отмахивался своим длинным кинжалом.
— Что, не веришь? — прищурился Швель. — Я, конечно, бою не обучался, но отпор, коли придётся, дать-то смогу.
— Верю, почтенный, верю, — миролюбиво сказала я. — Своими глазами видела, что можешь. Но ты уж лучше гляди в оба, пока до жилья не доберёшься.
— Глядеть-то буду, куда ж деваться, — улыбнулся купец, но за улыбкой этой мне почудилось некоторое разочарование, видать, надеялся он всё ж таки, что передумаю и с ними пойду. — Ну бывай, госпожа хорошая.
— Бывай, почтенный, удачи тебе в дороге, — я вскочила в седло и ткнула коня пятками, махнув купцу рукой на прощание.
Буян, то ли разгорячившийся после схватки с бандитами, то ли почуявший вдруг, что недалече нам уже, зашагал бодро, а затем и вовсе перешёл на рысь.
Сзади, приглушенный туманом, донёсся командующий голос Швеля:
— Артишко, чего застыл? Не слыхал, что ли — ехать пора? А ну залазь давай, я, что ли, сам быков погонять буду?
И стих, затерявшись в белой пелене, будто и не было этой встречи на предзимней дороге.
К обеду туман сошёл, растворился в промёрзшем воздухе, обрывками утёк в низины; выглянуло холодное солнце; мало-помалу изменилась и местность вокруг: отодвинулся вдаль лес, и теперь лишь сосновые да еловые макушки на горизонте напоминали о нём, пропали куда-то скальные выходы, да и сам большак стал шире и ровнее. В некотором отдалении от дороги закурились дымками деревушки, пока небольшие, но чем ближе к городу, тем крупнее они становились. Стали встречаться и люди — запоздавшие купцы и путешественники торопились поскорее достигнуть городских стен, чтоб переждать суровую северную зиму в тепле и уюте — оказывается, не только Швеля не пугали россказни про обитающую неподалёку тварь.
На подходе телег стало так много, что они заполонили собою всю ширину дороги. Их возницы — дюжие плечистые парни, не чета юному Артишко, — злобно переругивались, совсем как на имперском тракте, обвиняя друг друга в пролезании без очереди и прочих бедах.
— Смотри, куда прёшь, дурень! Полдня тут стою, жду законно, а ты решил ужом проскользнуть? А ну назад, пока хлыста не огрёб!
— Сам дурень! Я тут не менее твово стою, а то и подольше выйдет! А руку подымешь — так немедля стражу кликну! Подвинься, остолоп!
Им вторили лошади и быки, фыркая, грозно мыча и норовя ухватить кого-нибудь за шиворот, будто и не телеги возят, а к битве готовятся.
Я продиралась меж тяжело гружёных повозок: иной раз меня окликали то возницы, а то и сами купцы — кто сальную шутку отвесит, кто злобно ругнётся, — но руки не распускали, а потому и я надменно игнорировала их оклики.
Наконец, за бортами телег и спинами лошадей показались ворота, а с ними и неприметная боковая дверца для простых путников. Путь к ней всё равно был забит телегами поменьше, мелькали меж них и запряжённые ослами арбы, и узкие таратайки — ушлый торговый люд всеми силами старался прорваться в город побыстрее. Стража, охраняющая калитку, руганью заворачивала наглецов к воротам, и тогда возникала очередная свара, когда какая-нибудь арба вклинивалась меж больших телег, давно уже ожидающих своей очереди.
Стражников у ворот был целый десяток, и, если вдруг свара переходила в драку — а такое случалось едва ли не ежеминутно, — большая их часть отправлялась разнимать драчунов и не стеснялась использовать ни собственные кулаки, ни специально затупленные наконечники длинных копий, ни увесистые деревянные дубинки, висящие на поясе. Иногда им удавалось разобраться, кто же виноват, и тогда пролезшего вперёд наглеца заворачивали в конец очереди, к радости честно отстоявшего своё торговца, но в большинстве случаев побитые купцы так и оставались там, куда смогли пролезть.
С горем пополам я протиснулась к калитке, незаметно раздав пару тумаков особо нахальным торгашам, что попытались преградить дорогу. Стражники, зябко кутаясь в плащи, покосились на меня с некоторым интересом, но вопросы задавать не стали, молча пустили внутрь — видать, намёрзлись служивые уже до того, что языки окоченели, не то завалили б вопросами: кто такая, откудова, а как там, а что там?