Через полчаса тряски по порядком разбитому асфальту дороги машина проехала мимо разросшегося вокруг торгового поселка шанхая к потемневшим бревенчатым стенам укрепления, затормозила. За прошедшие три года поселок аборигенов или как его называли мастерградцы: Шанхай, разросся и похорошел. Старожилы успели отстроиться. На узких улицах в центре стояли богатые, капитальные избы русского или башкирского типа. Над черепичными крышами вились густые струйки дыма, скоро обед. Лишь на окраинах поселка теснились юрты, шатры, глинобитные домишки с плоскими крышами и времянки недавно прибившихся к Мастерграду. Скоро и они заматереют, появится деньга: попаданцы платят щедро, новички возведут собственные дома.
Пост у ворот утопал в густой тени от островерхих каменных башен. На стульях щурились от яркого солнца двое: Ищенко и Иванов, или два И как шутя называли смену коллеги. На коленях винтовки. Свежий ветер с реки шумел в кронах деревьев, каркали усевшиеся на проводах идущей в поселок ЛЭП вороны. Пух от тополей медленно летел по ветру, скапливался в ямах белыми сугробами. На солнце, подальше от караульных, храпит ободранный пьяница. До обеда оставался час с небольшим. Человек последним из пассажиров спрыгнул на землю.
— О! Привет, — не вставая поздоровался Иванов, Ищенко ограничился тем, что лениво помахал рукой, — какими судьбами к нам?
— Да так, — поздоровавшись за руку, неопределенно развел руки человек, — перетереть тут нужно кое-что с аборигенами.
Он любил изобразить из себя резкого на слова и дела персонажа в стиле любимого героя из американских боевиков: Крутого Уокера. Жаль только что сослуживцы давно не велись на это. Посмотрев на часы, время поджимало, он торопливо бросил:
— Пока, увидимся, — провожаемый ленивыми взглядами коллег направился по узкой тропинке вдоль реки к дальней пристани. С тихим шелестом накатывались на обрывистый берег гонимые ветром пенистые волны. Теплый ветер шумел в вековых соснах нетронутой тайги, благодать! Сейчас бы на пляж, позагорать, но некогда, дела превыше всего! Время от времени он оглядывался, вокруг никого, успокоенный, шел дальше. На горизонте — непременный атрибут Мастерграда с времен до Переноса: трубы электростанции. Правда сейчас их осталось только две, и те понемногу демонтировали промышленные альпинисты из бывшего городского спасательного отряда. Последний котел поздней весной бесповоротно вышел из строя и на следующий отопительный сезон придется полагаться на вновь построенные котельные. Течение реки вильнуло под девяносто градусов, отсюда ни Шанхай, ни крепость торгового поселка уже не видны. Человек начал спускаться, к гальчатому пляжу.
Одетую в старинный русский кафтан фигуру, стоящую на конце потемневшего от дождей и холодов дощатого пирса, он увидел еще издали. На миг остановился, внимательно огляделся, вроде никого постороннего нет. Приказчик, как договаривались пришел один. Рука скользнула по кобуре на боку. После переноса любой мастерградец мог свободно приобрести огнестрел и носить его постоянно стало модно. Для приобретения оружия была необходима лишь справка от психиатра, что не числишься на учете. Пистолет на боку придал человеку уверенности, он продолжил спускаться к воде.
На пирсе не подслушать о чем разговор, до берега далеко, а укрытий поблизости нет. Не подберешься незаметно поближе. Иван Пахомов, старший приказчик именитых гостей Строгановых, прищуренными глазами наблюдал за берегом и время от времени сплевывал на настил шелуху от подсолнечных семечек. Третий год он возглавлял торговые караваны из Орла-городка и успел приохотиться к заморской заразе.
— Здравствуй батюшка! — первым поздоровался, приказчик. Улыбка ласковая, а глаза настороженные, ледяные.
— Здравствуй Иван Пахомов! — в свою очередь ответил человек протягивая руку. Пожатие крепкое, ладони словно дерево твердые, в жестких мозолях.
— Подобру — поздорову добрался, батюшка? — деланно небрежно поинтересовался приказчик и впился в собеседника взглядом.
— Да, все нормально, — пожал плечами человек. Приказчик продолжал смотреть настороженным взглядом, надавливая на собеседника.
— Да смотрел, я смотрел, — не выдержал человек, — никого нет! Не шел никто за мной!
— Дай то боже, — немного расслабился приказчик, — принес батюшка?
— Принес конечно, — слегка обиженным тоном произнес человек и тут же продемонстрировал что уроки приказчика не прошли втуне.
— А Вы принесли?
— Конечно батюшка, как можно? — снова расплылся в ласковой улыбке приказчик, сунул руку в кафтан. На свет появился увесистый мешочек, качнул, внутри заманчиво брякнуло.
Собеседники обменялись, приказчик получил несколько густо исписанных листов а человек мешочек. Человек незаметно взвесил его в руке, пожалуй с полкило будет.
— Подожди батюшка, дай гляну что ты принес.
Человек развязал веревку, стягивающую мешок, на солнце блеснуло золотом. Приказчик начал, шевеля губами, читать переданные ему бумаги:
— Последние вертолеты встали, их разобрали на запчасти… — приказчик остановился, прищурившись глянул на собеседника. — летучих кораблей из вашего времени больше нет… правда ли это, или лжа? — спросил жестко.
— Точнее и быть не может! — отмахнулся человек. Он вытащил на свет отблескивающую золотом с обгрызенными краями монету и пытался прочитать надпись латиницей на ней, — весь город знает, с Нового года ни один вертолет не летал. «Ну вот, теперь есть с чем бежать в цивилизованные страны. Для эмиграции необходим начальный капитал а он у меня теперь есть.»
— Ну что, хвалю, молодец, добрый товар принес! — произнес приказчик одобрительно покачав головой и бережно пряча бумаги в потайном кармане в кафтане. Рука наткнулась на рукоять спрятанного ножа. «Прирезать дурака? Рано, еще может пригодиться!» Через минуту они еще раз пожали руки и расстались, довольные друг другом.
Прошло десять дней. Вечером в дом к человеку постучались двое полицейских во главе с одетым в безукоризненный костюм-двойку неприметным человечком. Предъявили подписанный прокурором ордер и, нацепив наручники, вывели. А еще через месяц состоялся суд, впаявший незадачливому мстителю по статье 276. Шпионаж, по-божески, всего десять лет. Учли чистосердечное раскаяние. На следующий день он впервые в толпе таких же заключенных как он, направился на разборку городской свалки.
Минзеля или Милечка как называла ее покойная матушка, устало брела по безлюдным ночным улицам поселка, не разбирая дороги и то и дело оступаясь в лужу. Днем прошел короткий дождь, и земля еще не успела впитать влагу. К груди она прижимала пузатую школьную сумку. Свет полной луны делал старше и суровее юное лицо тринадцатилетней девочки. К ботиночкам успел прилипнуть изрядный кусок грязи, но она не замечала этого. Горькие слезы, безостановочно текущие по щекам придавали полным боли глазам мрачное и обреченное выражение. Хотелось скрыться от всех и никого не видеть. Несмотря на видимую примесь монгольской крови, девочка была довольно красивой, хотя до полного расцвета женской красоты еще несколько лет. Даже немного узкие глаза и выпирающие скулы ничуть ее не портили. Небольшого роста, она напоминала лицом и фигурой хрестоматийную японку — гейшу хотя относилась к башкирскому племени табын.
«За что так мачеха со мной? А отец молчал и прятал глаза! Никогда им это не забуду и не прощу!» Эта мысль тяжелым молотом билась в голове. Ее все предали, даже отец! На ходу она достала кусок материи и вытерла слезы. Вечером произошло то, что она никогда не забудет и не простит! Мачеха придралась, что Миля не нанесла в дом воды. А она не успела! Она готовилась к экзамену в школе. Выучит главу и пойдет на колодец!
Мачеха, уперев руки в боки, просверлила падчерицу гневным взглядом.
— Мне на твою учебу…! — грубо выругалась по-башкирски, — Тебе уже тринадцать, родителям нужно помогать и о замужестве думать, а не по школам шляться! Мне нельзя тяжелое носить, а ты палец об палец не ударишь!
Одним движением мачеха сбросила со стола учебники и тетради на до бела отдраенные в обед девочкой доски пола.
— Мама! — крикнула Миля, вскакивая с лавки, — Что ты делаешь?!
Девочка любила школу и хотя учеба давалась нелегко, в дневнике красовались только четверки и пятерки.
Мачеху, что называется понесло, она была беременна на четвертом месяце и дочка мужа от первой, покойной жены была ей как пятое колесо в телеге. Лицо покраснело и покрылось пятнами. Глаза налились кровью и ненавистью.
— Быстро встала и пошла на колодец! — женщина кричала так, что голос ее почти срывался на хрип. Глаза сверкали от ярости, — Мы тебя кормим, а от тебя никакой пользы!
Миля оглянулась на отца. Он отвернулся и делал вид что происходящая его не касается. Тихий и даже где-то забитый мужчина предпочитал не прекословить взявшей над ним полную власть жене. Супруга права. Девочка совсем большая, а от школы никакой пользы. Зачем женщине грамота? Он ее не знает, отец его не знал и прадед. Ничего, прожили. Зачем женщине умение читать и писать? Умные люди мастерградцы, хорошие, но здесь словно дети. Миля поняла, что помощи от отца она не дождется.
Неожиданно мачеха наклонилась и подхватив с пола первую попавшуюся книгу метнулась к горящей печке и с размаху швырнула учебник на пылающие угли. Повернувшись к девочке с победным видом уперла тощие руки в бедра. Дескать что ты на это скажешь?
Миля ахнула и бросилась к печи. Схватив прислоненную к стене кочергу, выбросила книгу на большой железный лист под топкой. Огонь уже начал охватывать бумагу. Мачеха торжествующе расхохоталась. Девочка торопливо схватила тряпку и потушила пламя.
Крепко сжав губы, Миля подняла обгоревшую с краю книгу и повернулась к мачехе.
— Быстро пошла и принесла воды! — с напряжением в голосе приказала женщина. Отец по-прежнему безмолвствовал и прятал глаза.
Когда Миля вернулась с ведром воды, в печке догорали учебники русского языка и математики. У мачехи победное выражение лица, а отца в избе не видно. Руки девочки ослабели, ведро опустилось на пол. Школьные учебники! Это самое святое в ее короткой жизни!