Окутавшись пороховым дымом рявкают картечью орудия гвардейских полков. Дым заволок позицию артиллеристов. Через считанные секунды орудия вновь оглушительно выплюнули подарки татарам. Впереди завал из людских и конских трупов: бились упавшие лошади, множество неподвижных и еще дергающихся человеческих тел валяется на разбитой ордой до черноты земле. Бежит взбесившаяся лошадь равно топча и конские и человеческие тела. Мертвый татарин зацепился ногой за стремя, лошадь тащит тело за собой. Ему уже все равно…
Орда не выдержала огня, рванула назад. А вот теперь самое время казачков. Любимая забава конников рубить бегущих! Махнули бунчуками полковники. Казачьи сотни с гиканьем бросились в галоп за удирающим противником. Рядом с дикими криками мчатся калмыки. У холма нагнали, лошади у татар устали, куда им соревноваться со свежими! Приотставший крымец оглядывается, в глазах предсмертная тоска, пытается уклонится. Тщетно. Скакавший впереди казак в богатой шапке блеснув саблей высоко в воздухе, страшным, неуловимым для глаз движением, весь упав наперед, с левого плеча наискось развалил до пояса.
Побили? Побили! Александр торжествующе поднял руки над головой. Плотные коробки оснащенной и обученной мастерградцами пехоты дружно взрываются торжествующим: «Виват!»
Петр на лошади в неотличимом от бойцов стальном доспехе. Если бы не рост, не признать. Глаза горят диким восторгом. Спрыгнув с коня скидывает с головы шлем, порывисто прижимает к металлической груди Александра:
— Други! Спасибо! От всей Руси спасибо!
Перед постепенно выцветавшими на южном жарком солнце холмами войско остановилось на большой привал. Там же пообедали и передохнули, ожидая, когда закончится полуденная жара. До летней еще далеко, но и этой для северного человека хватало. Лишь во второй половине дня пехотные и конные полки обогнули укрывавшие Азов возвышенности. Безветренно. Солнце палит, отражается в спокойной воде залива, который в будущем назовут Таганрогским. Над степью надменно возвышаются серо-желтые каменные стены крепости, круглые зубчатые башни и тонкие, увенчанные полумесяцами шпили минаретов. Из сожженного накануне турками посада все еще подымаются в бездонно синее небо отдельные дымки. Подальше от берега, чтобы не заходить на мелководье и не попытались взять на абордаж — стоят на якоре громады многопушечных турецких кораблей. Недавно подвезли из Крыма подкрепление: тысячу янычар.
Петр остановил коня, словно зачарованный рассматривает диковинный город, темные усики торчком. Все как в детских сказках. Осталось только совершить подвиг и прославить собственное имя в веках…
Войска подошли поближе, туда куда не доставали ядрами турецкие орудия. Начали обустраивать временный бивак. На малой территории сгрудились телеги, лошади.
Конники, прерывая сообщение, закрутились вдоль каменных стен крепости. Осталась только единственная связь с внешним миром: море, но и ее с помощью мастерградских орудий намеревались прервать. По периметру лагеря по пояс раздетые солдаты махали железными лопатами: копали ров и небольшой вал перед ним. Звонко стучали молотки и топоры в руках саперов. На глазах росли стены гуляй-города и ежики рогаток перед рвом. Первым поставили большой, снежно-белый шатер для Петра, потом полотняные палатки для воинских чинов и простых солдат. Тряпкой повис царский штандарт посреди лагеря.
Петр пригнул голову, быстрым шагом ворвался в шатер. Огляделся. Самые приближенные и верные: Лефорт, Гордон, Меньшиков с мастерградским послом, уже ждут. На накрытом столе исходит паром и соблазнительным мясным духом полное, с горкой, большое блюдо с вареной говядиной. Рядом тарелка с новомодным летним салатом: между наструганным дольками луком краснеют дольки помидоров и перца. Дальше прочие заедки. Легкое венгерское вино разлито по изящным, мастерградской работы кубкам.
— За первую победу! — провозгласил, подавая кубок царю Меньшиков.
Петр доволен собой, словно именинник. Засмеялся, кивнул и лихо опрокинул кубок. Подхватил кусок еще горячего мяса. Крепкие зубы впились в источающий ароматный сок говядину. Хорошо!
— Бабах! — оглушительно рявкнули поблизости пушки, порыв ветра колыхнул ткань шатра.
— То все хорошо други, — жестом остановил хотевшую веселится компанию Петр. Он слишком хорошо помнил неудачу первого азовского похода из истории попаданцев и не хотел повторения, — что делать завтра станем? Как брать Азов? Крепость крепкая, как бы не получить конфузию…
Настроение царя стремительно ухудшилось.
— Мин Херц! Не беспокойся и не кручинься! — белозубо и бесшабашно хохотнул Меньшиков. Ему было хорошо. Пока ставили лагерь, он успел втихую изрядно набраться, — Побили турок с татарами так же и крепость на ура возьмем! Куда им против русских! Лучше давай за твою гвардию выпьем и…
У царя конвульсивно дернулась щека, чуткий к настроению царственного товарища фаворит заткнулся на полуслове.
— С такими молодцами штурмом возьмем, — произнес Лефорт и замолчал. Понял, что сказал не вовремя. В палатке наступила тишина, лишь слышно, как сухо трещат степные кузнечики.
— Ну, а ты как думаешь господин посол? — обратил гневный взгляд круглых глаз на Александра Петр, — Чего молчишь? Как брать станем Азов?
Александр усмехнулся жестко, одними губами, в глазах стыл холод.
— По нашим данным гарнизон крепости шесть тысяч человек. Столько же, как и у нас пехоты. Да татарская конница вокруг. Это Ваша забота. Разреши показать тебе? — Александр требовательно посмотрел на царя, вынимая из полевой сумки карту. Дождавшись кивка, отодвинул блюда и расстелил карту на столе. Все нагнулись. Красным цветом выделены две артиллерийские позиции. Одна у реки, вторая напротив городских ворот.
— Что мыслите господа? — оторвавшись от карты спросил Петр, оглядывая приближенных жестким взглядом.
— Если господин посол… — ответил генерал Гордон. В глазах жесткость, резче обозначились морщины у рта. Он бросил настороженный взгляд на Александра, — гарантирует успех бомбардировки…
— Гарантирую! — коротко бросил Петелин. Лефорт понимающе кивнул. Присутствующие были осведомлены о возможностях артиллерии попаданцев.
— Ну что же сотворить невозможное для противника, значит победить. Остается передать коменданту крепости предложение о сдаче ее на честный аккорд. Того требуют правила воинской чести, — произнес Гордон. Морщинистое лицо: важное и строгое.
Глаза Меньшикова загорелись надеждой, с мольбой посмотрел на царя:
— Мин Херц, разреши! Разреши мне! — я послом пойду!
Петр с удивлением посмотрел на верного слугу. Труса тот не праздновал, но зачем ему рисковать собственной жизнью?
— Ты же знаешь, государь, косятся на меня верхние людишки! Говорят, ни чести у меня нет ни доблести, ни благородства!
Царь вспыхнул, упрямо поджал и без того узкие губы. Произнес угрожающе:
— Кто доблестен и, кто благороден в русском царстве я определяю.
Меньшиков с отчаянной мольбой в глазах посмотрел на своего царственного повелителя:
— Дозволь государь и мне доблесть проявить, поехать послом к басурманам!
Несколько мгновений, которые Алексашка стоял затаив дыхание, царь смотрел в глаза любимцу. Потом чуть улыбнулся маленьким ртом.
— Ну, с богом, Данилыч. — Петр притянул Меньшикова за щеки, истово поцеловал.
В сопровождении толмача Меньшиков выехал из лагеря. Там, где турецкие выстрелы еще не могут достать, остановился, подвесил на кончик сабли вынутый из кармана сомнительной свежести белый платок. Украдкой перекрестился. Пан или пропал! Махнул рукой ехавшему вслед трубачу. Тот, завалившись в седле, изо всех сил затрубил, распугав закружившихся над цветущей степью с недовольным криками птиц. Помахал импровизированным белым флагом на кончике сабли. Турки на бастионе Азова начали показывать на него руками, значит заметили. Послы неторопливо поскакали к крепостным стенам. Хмель, бывший основной причиной опрометчивого решения как корова языком слизнуло. Несмотря на то, что на улице жарко, начало слегка потрясывать. Загорцевал у высокой каменной стены. Сверху свешиваются головы в фесках, показывают на него пальцем, говорят по-турецки.
— Я посол! — крикнул вверх Александр, — Есть тут с кем говорить?
Толмач почти синхронно прокричал по-турецки. Вниз наклонился толстый турок, качнув белоснежной чалмой, ответил на вполне понятном русском языке:
— Говори урус, я Гасан-паша, управляющий этим городом!
— Извещаю! — громко и бесшабашно прокричал вверх Меньшиков, — к крепости прибыл с сильным войском русский царь. Коль сдадитесь на честный аккорд, он обещает отпустить гарнизон с честью, с ружьями и пушками. И насельников азовских, кто пожелает, обещает отпустить! А буде не согласитесь возьмет крепость на шпагу. Тогда не взыщите, три дня солдатам на потеху!
Наверху рассмеялся громко, судя по высокому войлочному колпаку с пришитой спереди деревянной ложкой, янычарский чин. Пышные усы почти достигают ушей, подбородок бритый. Пальцем обидно показывает на посла. Выражение худого и хищного лица презрительное и задиристое. Физиономия вполне славянская, встретишь в ростовской глубинке и не обратишь внимание. Таких тысячи. Быть может когда-то его называли Иван или Петр, но сейчас это турецкий воин и фанатичный враг православных. Повернулся к стоящим позади паши туркам в богатых одеждах, что-то громко произнес хриплым голосом. Те обидно засмеялись.
— Что сказал басурман? — Меньшиков наклонился к толмачу, выслушав ответ, вспыхнул. Смерил наглеца драчливым взглядом и вновь посмотрел на пашу. Тот провел обеими руками по окладистой полуседой бороде, ответил глухим голосом:
— Слава аллаху, стены Азова высоки и крепки, припасов хватает, а сердца османских воинов полны отваги! Хоть сто лет стойте под крепостью, Вам никогда ее не взять!
— Ничего! Полсотни лет тому назад казачки Азов брали, и мы возьмем, коль честию отдать не хотите! — гарцуя на коне прокричал, закинув голову вверх, Меньшиков, — Так что царю передать?