Дальше — учение о золотом пути, золотой середине: «Не будь слишком строг, не выставляй себя слишком мудрым, зачем тебе губить себя?». «Слишком ревнители» рискуют погубить себя, потому что слишком уж строги. Раз ты строг ко всем, значит, Бог будет строг к тебе. Тогда погибнешь. А вторая крайность — не предавайся греху. Есть такие любители жизни — «живи и давай жить другим» — греши и на чужие грехи закрывай глаза. Тут тоже опасность. Екклесиаст говорит: «Не предавайся греху, не будь безумен, зачем тебе умирать не в своё время?». Видите? Есть две крайности: будешь слишком строгим — гляди, как бы к тебе Господь не был слишком строг; будешь слишком расслаблен и предашься греху — смотри, умрёшь не в своё время. Вот тебе и середина. Хорошо, если ты будешь держаться одного и не отнимать руку от другого, потому что — кто боится Бога, тот избежит всего этого. Это учение о золотой середине. Учение о том, что нужно пройти между узко поставленными камнями, протереться между ними так, чтобы кожа ветхая слезла, а ты сам вошёл в жизнь через узкие врата. Это очень важно, братья и сестры, — не быть слишком строгим и не быть слишком снисходительным ко грехам своим. Или скажем так: нужно быть строгим к своим грехам и снисходительным к грехам своих ближних, то есть строгость свою изливать на себя, милость изливать на окружающих.
«Мудрость делает мудрого сильней десяти властителей, которые в городе, и нет человека праведного на земле, который не делал бы зло и не грешил бы». Воистину, когда мы хороним кого-нибудь, читаем молитву, в которой есть слова: «Нет человека, иже жив будет и не согрешит». И, обращаясь ко Христу, говорим: «Ты бо един токмо без греха, правда Твоя во веки и слово Твое — истина».«.. .Всё это испытал я мудростью и сказал: "Буду я мудрым" — но мудрость далека от меня, далеко то, что было, и глубоко-глубоко; кто постигнет его?».
Итак, братья и сестры, это была, скажем, некая часть седьмой главы Екклесиаста, для меня лично самой любимой. Прочитав эту книгу несколько раз, я отметил для себя эту седьмую главу, и в ней моё сердце нашло очень много полезного и важного. Вы ещё перечитаете это, ещё будете думать об этом, с кем-то обсуждать это. И, повторяю, как Екклесиаст говорит, «слова мудрых — как крепкие иглы и вбитые гвозди, и составители их — от единого Пастыря, а много читать утомительно для тела, и бесконечные книжки составлять — конца не будет». Явное свойство мудрой книги, мудрых слов — это подобие отточенной острой игле, загнанной в нужное место, или же забитому гвоздю, который невозможно вытащить без специальных инструментов. И составители этих слов — от единого Пастыря.
Таков Соломон, истосковавшийся в древние времена, имевший глубокое сердце и не находивший для него настоящего, адекватного Божественного утешения. Так часто тоскуем и мы. Человеку Святое Писание дано в утешение, кстати говоря. Апостол Павел так и говорит: А всё, что писано было прежде, написано нам в наставление, чтобы мы терпением и утешением из Писаний сохраняли надежду (Рим. 15,4).
• 4 •
Хочу сказать чуть больше о богатстве. Богатство для древнего человека представлялось признаком благословения и явным признаком избранности. Эта идеология возродилась в кальвинизме, уже в христианское время, когда сначала Лютер в Германии, потом Кальвин в Швейцарии подняли мощные народные движения против злоупотреблений Католической Церкви. У Кальвина оформилось учение о предопределении, в котором он говорит, что одни явно предопределены к спасению, другие — к погибели. Но важно же узнать, куда ты предопределён. Кальвин так истолковал Послание к Римлянам: если Бог тебе предопределил спастись, то ты хоть греши, хоть загрешись, всё равно будешь спасён; а если погибнуть — то ты хоть трудись, хоть запостись, хоть замолись, хоть всё раздай, хоть тело своё за Христа сожги на костре — не получишь ничего, потому что Бог предопределил тебе погибнуть. Это сложное такое положение, люди думают — а как разобраться? Кальвин интересно вывернулся: говорит, что если ты богат и счастлив, не имеешь ни в чём нужды — это явный признак того, что ты Богом избран. Так называемая теология преуспевания — то, что в протестантизме потом получило широкое развитие. Если ты богат, как Иов, значит, ты Богом избран. Если ты нищий, бедный, больной — всё, значит, ты весьма согрешил. Такая вот странность — богатство стало характерным признаком избрания, благословенности, спасённости. Мало того, что оно и раньше-то было идолом, пленяло сердце, так потом оно приобрело мистические черты. Евреи тоже так думали, и когда Господь Бог богатым говорил: «Продай имение своё, раздай нищим, иди за Мной, взяв крест», — то ученики спрашивали: «А кто же может спастись?» (см. Мк. 10, 21-27). Тогда Господь говорил, что невозможно человеку спастись, только у Бога возможно это, а людям невозможно. Как верблюд не пролезет сквозь игольные уши, так и богатый не войдёт в Царство Небесное. Они тогда удивлялись: как же можно спастись, если благословенный, отмеченный Божией милостью человек не может спастись? А кто же спасётся?
Это слишком ново было в Евангелии, но для того, чтобы это новое хоть как-то подготовить, Соломон заранее, задолго ещё, говорит то же, сокрушает идол богатства. Вот его слова: «Кто любит серебро, тот не насытится серебром, и кто любит богатство, тому нет пользы от того, и это суета. Умножается имущество, умножаются и потребляющие его (это факт), и какое благо для владеющего им? Разве только смотреть глазами своими». Это тоже очевидный факт — ну не съешь ты это всё — дома, поля, леса. Как Киса Воробьянинов, помните, который в конце «12 стульев» таки нашёл своё сокровище, но сокровище материализовалось в дом культуры: его можно было потрогать руками, можно было ходить по нему, обнять его, лизнуть, но его не унесёшь в кармане. Так, в принципе, любое богатство — ну куда ты его денешь, если это завод, пароход? Только смотреть глазами. Одновременно ведь нельзя же лететь на самолёте и плыть на пароходе, нельзя жить в двух домах сразу. Нельзя! Человеку всей только радости — смотреть на это. Но оно же не просто смотрится, оно же требует внимания к себе, и нужно, чтобы кто-то убирал, кто-то кормил живность твою возле твоего дома, кто-то выбивал коврик, кто-то менял свечи в канделябрах. Нужно, чтобы люди вокруг этого всего крутились. Вот и получается, что умножаются богатства — умножаются и потребляющие его, и это суета.
«Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение богатого не даёт ему уснуть» — это, конечно, сказано о богачах тех времен. Во всех народах тучность была признаком счастья, люди стыдились худобы, стыдились, кстати, загоревшей кожи. Загорелый и худой — это плебей. Белая кожа и тучное тело — значит человек счастливый, довольный, богатый. Сейчас всё поменялось. Сейчас богатые бегают, плавают, на диетах сидят, потому что подольше жить хотят, научились, что надо худее быть. Сейчас богатые борются с ожирением, некоторые, по крайней мере.
«Есть мучительный недуг, который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владельцем во вред ему. И гибнет богатство от несчастных случаев: породил он сына, и нет ничего в руках его. Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришёл, и ничего не возьмёт от труда своего, что мог бы он понести в руке своей, и это суета». Здесь Соломон перекликается с Иовом — по сути, они говорят об одном и том же и даже одними и теми же словами. Вот ещё в чём нашёл он пустоту — в богатстве. Причём говорит это богатый человек. У богатого, знаете ли, меньше всего иллюзий. Богатый точно знает, что богатство счастья не приносит. У бедного иллюзий больше, потому что жизнь бедного — это выживание. Он думает: «Ах, если бы не вот это, тогда бы всё было хорошо. Ах, если бы ещё это, тогда было бы всё прекрасно. Эх, только дожить бы до свадьбы-женитьбы, тогда я был бы счастливый человек». Доживает. И всё сбывается. А счастье, как призрак, убегает от него. Так что богатый лишён иллюзий, а бедный богат иллюзиями — вот только поэтому бедному жить интересней. А богатому неинтересно жить. Соломон был богатым человеком, вряд ли был кто-то богаче его, потому что у него было золото по цене меди и бронзы, а бронза и медь по цене камня, однако сердце его оставалось голодным. Он об этом и говорил: «Все труды человека — для рта его, но душа остаётся голодной».
Заканчивая свою книгу, Соломон говорит ещё раз: «Суета сует, всё суета». Он заканчивает книгу тем, чем начал, но это нечто другое. Одно дело — в первом классе сказать: «А, это всё ерунда». Другое дело — закончить десять классов, поступить в институт, получить высшее образование, проработать на предприятии по специальности, а потом о том же, о чём сказал раньше, в первом классе, сказать: «Да, это таки ерунда». Это будут слова разных людей. Первые — слова ещё ничего не знающего о жизни человека, вторые — слова опыта, слова, облечённые в плоть и кровь. Слова крепкие, твёрдые, как вбитые гвозди.
Братья и сестры, я бы хотел, чтобы вы запомнили одно выражение. Был такой христианский философ, епископ Николай Кузанский, у него есть книжка «Об учёном незнании» — о том, что разум не беспределен, о том, что человек, собственно, не знает ничего. И вот, там есть такое выражение правильное — «учёное незнание». Когда невежда говорит, что ничего не знает, он действительно ничего не знает. Другое дело — когда умный человек провёл многие годы в настырном изучении различных важных предметов — медицины, астрономии, например. Он приобрёл много полезных навыков, много хороших знаний, много мудрости испытывало сердце его, но он до конца не насытился и конечной причины мира не узнал: всё-таки за завесами тайн осталось самое главное. Тогда он, уставший к концу жизни, говорит: «Много узнал я разного, но всё-таки должен признаться, что я ничего не знаю». Вот это уже учёное незнание. Это смиренное признание своей ограниченности очень умным и опытным человеком — оно ценно. Признание невежества в невежестве ценно, но меньше. А признание мудреца в относительности своей мудрости — оно драгоценно.