— Когда точно проходил праздник? — спросила она.
— В прошлую субботу, — ответила Роуз.
— Где это было?
Прямо на территории церкви, сказали они ей. И все, что продавалось на благотворительной распродаже, сначала в течение месяца собиралось в картонные коробки в вестибюле церкви. Миссис Мейтесон и ее дочь, вышеупомянутая «молодая мисс Мейтесон», занимались разборкой вещей каждый воскресный вечер прямо там, в подвале церкви.
— Там же сразу и разрезали, — говорила миссис Мейтесон. — Удобнее делать это каждую неделю, чем накапливать за месяц, а потом разбирать все сразу.
— Правильная организация — ключ к успеху праздника, — подхватил мистер Мейтесон. — Мы собрали триста пятьдесят восемь фунтов и шестьдесят четыре пенса в ту субботу, не так ли, Роуз?
— Именно так. Но была, может быть, и капелька дегтя. Маловато призов было выиграно у этого киоска, и люди чуточку обиделись.
— Ерунда, — насмешливо заметил ее муж. — Это все в порядке вещей. Вот когда будут установлены новые окна и паства увидит…
— Мы знаем, зайчик, — прервала его миссис Мейтесон.
Исходя из предположения, что школьная форма не была первоначально среди вещей, предназначенных для распродажи, Барбара спросила, кто имел доступ к одежде после того, как она была рассортирована, разрезана на лоскуты и разложена по пакетам.
Миссис Мейтесон поползла на середину клумбы, преследуя какой-то ползучий сорняк с мелкими желтыми цветочками.
— Доступ к пакетам с тряпками? Да кто угодно. Мы их держим в подвале, а подвал не запирается.
— Церковь тоже не запирается, — добавил мистер Мейтесон. — Я и слышать об этом не хочу. Место для поклонения Богу должно быть доступно для раскаивающегося грешника, для нищенствующего, для сирого и убогого в любой час дня или ночи. Это же абсурд — ожидать, что прихожане будут ощущать в себе потребность в молитве по расписанию приходского священника, как вы считаете?
Барбара ответила, что считает точно так же. И прежде чем священник успел пуститься в дальнейшие рассуждения о своих взглядах на религию — что, как она поняла, ему не терпелось сделать, поскольку, забыв о птицемлечнике, он стоял, потирая руки — она спросила, не видели ли они незнакомых людей в дни, предшествовавшие празднику. Или даже утром в день праздника, добавила она.
Супруги Мейтесон переглянулись. И покачали головами.
— Конечно, — сказал мистер Мейтесон, — на самом празднике всегда бывают люди, которых не знаешь, потому что о предстоящем событии было объявлено во всех близлежащих поселках и деревнях, не говоря уж о Мальборо, Уоттон Кроссе и Дивайзис. Для того праздник и устраивается, не правда ли? Кроме сбора средств, всегда надеешься вернуть еще одну душу под покровительство Господа. А как можно лучше это сделать, чем привлечь заблудшие души, дать им возможность вращаться среди уже спасенных.
Барбара поняла, что это усложняет дело. Хуже того, это оставляет возможность для сотен вариантов.
— Таким образом, — заключила она, — доступ к этим пакетам с тряпками мог иметь кто угодно. Он мог открыть один из них и сунуть туда форму. Или когда пакеты были в подвале, или в какой-то момент во время самого праздника.
— Во время праздника — маловероятно, сказала миссис Мейтесон. — Потому что прилавок с вещами для распродажи был под моим присмотром, и, если бы какой-то незнакомец открыл пакет, я бы, конечно, увидела это.
— Значит, вы сами проводили распродажу? — спросила Барбара.
— Да, сама, — подтвердила миссис Мейтесон, — а когда я отлучалась, этим занималась молодая мисс Мейтесон. Сержант желает поговорить с молодой мисс Мейтесон?
Барбара желала, при условии, что ей не придется ломать язык на этом «молодая мисс Мейтесон» больше одного раза. Однако ей хотелось, чтобы во время разговора у нее была фотография Дэниса Лаксфорда. Если Лаксфорд совершил еще одну недавнюю поездку в Уилтшир, кроме того визита в школу Беверсток месячной давности, и если он крутился вокруг Стэнтон-Сент-Бернард в течение прошлой недели — кто-то где-то должен был его видеть. И лучше всего начать поиски этого «кого-то» прямо отсюда.
Она сказала священнику и его жене, что вернется сюда с фотографией, чтобы они посмотрели на нее и сказали, не встречался ли им этот человек. Она хотела бы, чтобы их дочь тоже взглянула на снимок. Когда сегодня молодая мисс Мейтесон возвращается из школы?
Супруги Мейтесон прыснули со смеху. И пояснили его причину, сказав, что молодая мисс Мейтесон в школу не ходит, уже не ходит, но спасибо вам за то, что вы подумали, что мы еще достаточно молоды, чтобы иметь дочь школьницу. Не следует гордиться своей внешностью, но сержант не первая, кто отмечает удивительную моложавость этой пары, отдавшей свою жизнь служению Господу. Все дело в том, что, когда человек посвящает жизнь служению Господу и при этом достаточно бывает на свежем воздухе, что они и делают сейчас…
— Конечно, конечно, — пробормотала Барбара. — Где я могу ее увидеть?
— В отделении банка Беркли в Уоттон Кросс, — ответила Роуз. — И если сержант хочет, чтобы молодая мисс Мейтесон посмотрела на фотографию до конца рабочего дня, она может заехать в банк. Спросите там мисс Мейтесон из отдела «Новых счетов», — с гордостью объяснила миссис Мейтесон. — Это очень приличная для девушки работа.
На что священник чистосердечно добавил:
— У нее даже есть отдельный стол.
На звонок сержанта Хейверс ответил Уинстон Нката, поэтому Линли слышал только часть разговора в репликах Нкаты, представлявших собой в основном: «Так… Блестяще… Он был в Беверстоке? Когда?.. О-о-о, отлично… А что насчет моторных лодок?» Когда разговор был окончен, Нката сказал Линли:
— Ей нужен портрет Лаксфорда, чтобы его передали по факсу в амесфордский ОУР. Она говорит, что петля уже у него на шее и быстро затягивается.
При первой же возможности Линли свернул налево и, петляя по улицам и переулкам, продвигался на север к Хайгейту, к дому Лаксфорда. Пока они ехали, Нката вводил его в курс дела относительно действий сержанта Хейверс в Уилтшире. Закончил он словами:
— Интересно, что Лаксфорд никогда не упоминал о том, что ездил в Уилтшир в прошлом месяце, верно?
— Да, это наводит на некоторые мысли, — согласился Линли.
— Если бы установили, что он брал напрокат моторную лодку — а именно этим сейчас занимается голубок нашей Хейверс…
— Голубок нашей Хейверс? — не понял Линли.
— Ну, тот парень, с которым она работает. Разве вы не слышали, как меняется ее голос — становится мягким и пушистым, когда она произносит его имя?
Линли попытался представить, как должен звучать «пушистый» голос.
— Я и не знал, что голос может быть пушистым, — сказал он.
— Тогда, значит, у вас заглушки в ушах. Эти двое неравнодушны друг к другу, запомните мои слова.
— К такому выводу ты пришел на основании голоса сержанта?
— Именно. И все это естественно. Вы же знаете, как бывает, когда работаешь с кем-то бок о бок.
— Не уверен. Мы с тобой работаем вместе уже несколько дней, но я что-то не испытываю к тебе какого-то особого влечения.
— Всему свое время, — рассмеялся Нката.
В Хайгейте Милфилд-лейн стала лагерем журналистов. Они роились перед домом Лаксфорда как навязчивые призраки из ночных кошмаров. Их сопровождали передвижные репортажные телестанции, операторы с телекамерами, осветители со своим оборудованием и три бродячие собаки из ближайшей округи, которые рылись в оставшихся после обеда журналистов отбросах. А через улицу, восточнее Хайгейтских прудов, собрались прохожие, соседи и просто зеваки. И когда машина Линли раздвинула толпу перед подъездной аллеей, три велосипедиста и два парня на роликовых коньках упали, образовав кучу малу.
Присутствие полицейского до сих пор сдерживало журналистов, не подпуская их ближе к дому. Но как только дежурный констебль сдвинул заграждение в сторону, один репортер бросился мимо него, аза ним проскользнули два фотографа.
— Хотите, — спросил Нката, взявшись за ручку двери машины, — я их отсюда выкину?
Линли видел, как репортеры бросились к портику. Один из фотографов начал снимать сад.
— Они уйдут с пустыми руками, — сказал Линли. — Можно поспорить, что Лаксфорд сам к двери не подходит.
— Достается ему сейчас — от своих же. Эти акулы так и рыщут у дверей.
— Это, если хочешь, ирония судьбы, — заметил Линли.
Он поставил машину за «мерседесом». На их стук дверь открыл полицейский. Репортер из-за спины Линли крикнул:
— Мистер Лаксфорд! Ответьте на несколько вопросов «Сан». Какова реакция вашей жены на утреннее…
Линли схватил его за шиворот рубашки и передал в руки Нкаты, который был только рад вытолкнуть репортера обратно. Сопровождаемые криками: «Разгул полицейской жестокости!», они вошли в дом.
Дежурный констебль коротко спросил:
— Наше сообщение получили?
— Какое сообщение? — не понял Линли. — Мы находились в машине. Трубку брал Нката.
Констебль понизил голос:
— Положение осложнилось. Был еще один звонок.
— От похитителя? Когда?
— Пяти минут не прошло, — он повел их в гостиную.
Чтобы уберечь Лаксфорда от теле- и фотообъективов, занавески в комнате были задернуты. Окна закрыты от любопытных ушей. Но результатом стала обстановка неестественной гнетущей тишины, которую не могли смягчить даже зажженные настольные лампы. На кофейных столиках, на кушетке и на стульях стояли большей частью нетронутые тарелки с едой. Крышка рояля была уставлена чашками чая, подернувшегося пленкой, и пепельницами, переполненными окурками. Там же лежал развернутый номер сегодняшней «Сорс».
Дэнис Лаксфорд сидел, уронив голову на руки, в кресле рядом с телефоном. Когда полицейские подошли к нему, он поднял голову. Одновременно с другой стороны вошел в гостиную инспектор уголовной полиции Джон Стюарт — коллега Линли по отделу Скотланд-Ярда и самый подходящий человек для работы, требующей скрупулезного внимания к деталям. На его тонкой как у цыпленка шее висели наушники, он говорил что-то по радиотелефону. Кивнув Линли, он продолжал: