— Да… да… прокол. Попробуем добиться большего в следующий раз… Хорошо, — и отключил микрофон. — Ничего, мистер Лаксфорд. Вы сделали все, что могли, но времени было недостаточно. — И, обращаясь к Линли: — Тебе сказали?
— Только что. Что это было?
— Мы записали на пленку, — он повел Линли в кухню. Здесь, в центре пространства между рабочим столом и плитой из нержавеющей стали, было установлено записывающее оборудование. Оно состояло из магнитофона, полудюжины бобин с магнитофонной лентой, наушников, гибких соединительных шнуров и других многочисленных проводов, окутавших, казалось, все помещение.
Инспектор Стюарт перемотал пленку и включил воспроизведение. Разговаривали два голоса, оба явно мужские, один из них принадлежал Лаксфорду. Другой звучал так, будто звонивший специально хрипел сквозь плотно стиснутые зубы. Это был довольно эффективный способ исказить и изменить голос. Разговор был коротким, слишком коротким, чтобы успеть его засечь.
— Лаксфорд?
— Где мой сын? Где Лео? Дайте мне поговорить с ним.
— Ты все сделал неправильно, сукин сын.
— Что я сделал неправильно? О чем вы говорите? Ради Бога…
— Заткнись. И слушай меня внимательно. Мне нужна правда. Правдивая история. Без этого ребенок умрет.
— Я же написал! Вы что, не видели газету? Она на первой странице. Я сделал, как вы сказали; в точности, как вы сказали. Теперь верните мне сына или…
— Ты написал не так, сукин сын. Не думай, что я не знаю. Напиши правильно к завтрашнему дню, или Лео умрет. Как Лотти. Ты меня понял? Завтра, или он умрет.
— Но что…
Телефон замолчал, и запись кончилась.
— Вот и все, — вздохнул Стюарт. — Не хватило времени, что бы засечь его.
— И что теперь, инспектор?
Линли обернулся на голос. В дверях кухни стоял Лаксфорд. Небритый, по виду даже неумытый, в той же одежке, что и накануне. Манжеты и расстегнутый воротник рубашки грязные от пыли и пота.
— Вы написали статью неправильно, — сказал Линли. — Что он имел в виду?
— Не знаю, — ответил Лаксфорд. — Видит Бог, не знаю. Я вы полнил все, что он велел, все буквально. Не знаю, что еще можно было бы сделать. Вот, — он протянул Линли утренний номер «Сорс», быстро моргая покрасневшими веками воспаленных глаз.
Линли посмотрел на статью внимательнее, чем в первый раз, когда увидел ее сегодня утром. И заголовок, и сопровождающая его фотография были именно тем, на что только мог рассчитывать похититель. От читателя даже не требовалось вникнуть в смысл самой статьи. И обладая умением читать на уровне семилетнего ребенка, каждый смог бы понять простой повествовательный стиль, который Лаксфорд выбрал для этой статьи, по крайней мере, для ее части, напечатанной на первой странице. Линли пробежал глазами первый абзац. Один только он уже содержал в себе точные ответы на вопросы: кто, где, когда, почему и как. Дойдя до конца текста на первой странице, он не стал читать статью до конца.
— Вот так все и произошло, насколько я мог вспомнить, — сказал Лаксфорд. — Возможно, я перепутал какие-то подробности. Возможно, что-то упустил — Бог его знает. Я, конечно, не помню номера комнаты в отеле. Но все, что только я смог вспомнить, в статье есть.
— И тем не менее вы написали ее неправильно. Что мог он иметь в виду?
— Я уже говорил вам — не знаю.
— Вы не узнали этот голос?
— Кто бы смог узнать этот чертов голос! Он звучал так, будто у него кляп во рту.
Линли посмотрел мимо Лаксфорда в сторону гостиной.
— Где сейчас ваша жена, мистер Лаксфорд?
— Наверху. В постели.
— Примерно час назад она очень разволновалась, — добавил Стюарт. — Приняла таблетку и легла.
Линли кивнул Нкате, и тот спросил:
— Она наверху, мистер Лаксфорд?
Лаксфорд, казалось, понял стоявшее за этим вопросом намерение, потому что воскликнул:
— Неужели нельзя оставить ее в покое? Неужели она должна знать и об этом? Если в конце концов она заснула…
— Возможно, она не спит, — предположил Линли. — Какие таблетки она приняла?
— Успокоительные.
— Что именно?
— Не знаю. Какое это имеет значение? К чему эти вопросы? Послушайте, ради Христа, не будите ее и не говорите, что произошло.
— Возможно, она уже знает.
— Что знает? Каким образом? — Потом Лаксфорд, кажется, понял смысл этой реплики, потому что быстро проговорил: — Не может быть, чтобы вы все еще думали, что Фиона хоть как-то к этому причастна. Вы же видели ее вчера, в каком она была состоянии. Она не актриса.
— Проверь, там ли она, — велел Линли. Нката отправился выполнять приказание. — Мне нужна ваша фотография, мистер Лаксфорд. И также фотография вашей жены.
— Зачем?
— Для моего коллеги в Уилтшире. Вы не говорили нам, что недавно побывали там.
— Когда это, черт побери, я был в Уилтшире?
— Может быть, слово Беверсток освежит вашу память?
— Беверсток? Вы имеете в виду мою поездку в школу? Чего ради я должен был рассказывать вам о своей поездке в Беверсток? Это не имело никакого отношения к тому, что произошло. Я ездил в связи с зачислением Лео. — Лаксфорд вглядывался в лицо Линли, стараясь понять, к какой оценке он склоняется — виновен или невиновен. Он также, по-видимому, старался повлиять на эту оценку, потому что продолжил: — Господи, что происходит? Как вы можете стоять здесь и смотреть на меня, словно ждете, что мое тело начнет взрываться? Он собирается убить моего сына! Вы сами слышали это, так? Он убьет его завтра, если я не сделаю того, что он хочет. Так какого дьявола вы теряете время — устраиваете собеседование с моей женой — в то время как вам нужно ехать и делать что-нибудь, хоть что-нибудь, чтобы спасти жизнь моего сына. Клянусь Богом, если после этого с Лео что-то случится… — Он вдруг запнулся и упавшим голосом произнес: — Господи, я не знаю, что делать.
Зато инспектор уголовной полиции Стюарт знал. Он открыл шкафчик, достал бутылку столового хереса и налил полстакана.
— Выпейте, — сказал он Лаксфорду.
Пока Лаксфорд пил вино, вернулся Нката с женой редактора.
Если Линли и допускал, что Фиона Лаксфорд причастна к смерти Шарлотты Боуин и последовавшему за этим похищению ее сына, если он предполагал, что она подстроила этот последний звонок сама, воспользовавшись сотовым телефоном где-то в этом же доме, эти мысли были мгновенно отброшены, как только он увидел ее. Волосы Фионы свисали вниз тусклыми прядями, лицо опухло, губы запеклись. На ней была мятая рубашка не по размеру и леггинсы. Спереди на рубашке темнело пятно, как будто ее стошнило. И, действительно, от нее сильно пахло рвотой. Она придерживала на плечах одеяло, скорее, не для тепла, а как бы для защиты. Увидев Линли, Фиона замедлила шаг. Она посмотрела в лицо мужа и словно поняла по нему, что случилось несчастье. Ее лицо исказилось.
— Нет! Это неправда! Неправда! — закричала она в ужасе.
Лаксфорд обнял ее. Стюарт налил еще хереса. Линли отвел их обоих обратно в гостиную.
Лаксфорд осторожно помог жене опуститься на диван. Она сильно дрожала. Он завернул ее в одеяло и положил на плечи руку.
— Он жив, он жив. Поняла?
Она в изнеможении приникла к его груди, вцепилась руками в рубашку.
— Ему, наверное, так страшно. Ему же всего восемь лет… — она зажмурила глаза.
Лаксфорд прижал к себе ее голову.
— Мы найдем его. Мы вернем его домой, — в его взгляде, устремленном на Линли, читался невысказанный упрек: «Как могли вы поверить, что эта женщина подстроила похищение собственного сына?»
Линли был вынужден признать, что ее виновность маловероятна. За все то время, пока он наблюдал за Фионой Лаксфорд, начиная от ее прихода домой вчера вечером с кепкой сына в руке, она ни разу не сфальшивила. Чтобы разыграть такой спектакль, изображая возбуждение на грани срыва, мало быть гениальной актрисой. Для этого нужно было быть психологом и психиатром. А его интуиция говорила ему, что мать Лео Лаксфорда не психиатр. Она просто… мать Лео.
Однако этот вывод не освобождал от подозрений Дэниса Лаксфорда. Все еще оставался необъясненным тот факт, что при обыске его «порше» были найдены очки Шарлотты и волоски с ее головы. И хотя есть вероятность, что это подброшенная улика, Линли не мог полностью исключить версию виновности газетчика. Внимательно глядя на Лаксфорда, он сказал:
— Нам нужно проверить эту статью, мистер Лаксфорд. Если вы написали ее неправильно, мы должны узнать, в чем именно ошибка.
По выражению лица Лаксфорда можно было предположить, что он собирается возражать, доказывать, что и их время, и энергию можно было бы потратить с большей пользой, прочесывая улицы в поисках сына, чем прочесывать слова его опубликованной статьи в поисках ошибки, исправив которую можно было бы отвести угрозу убийства. Как бы отвечая на этот невысказанный вопрос, Линли произнес:
— Расследование в Уилтшире продвигается. Здесь, в Лондоне, мы тоже добились определенных успехов.
— Каких успехов?
— Среди прочего, есть подтверждение по тем очкам, которые мы обнаружили. А также были найдены волоски с головы девочки. В том же месте, — он не досказал остального: положение мистера Лаксфорда сейчас весьма неустойчивое. Поэтому ему лучше содействовать следствию всеми возможными средствами.
Лаксфорд понял это без слов. Он был не дурак. Однако он сказал:
— Не знаю, что еще я бы мог написать. И не понимаю, куда нас приведут действия в этом направлении.
Его сомнения были обоснованны.
— Что-то могло произойти за ту неделю, которую вы и Ив Боуин провели вместе в Блэкпуле, что-то, о чем вы забыли, — предположил Линли. — Это может быть случайное замечание, какая-то неожиданная стычка, запланированная деловая или личная встреча, на которую вы не смогли прийти. И это событие может стать ключом к разгадке личности похитителя Шарлотты и вашего сына. Если мы выясним, что именно вы не упомянули в статье, мы можем найти связь с кем-то, связь, которая пока нам неизвестна.