Линли не мог с этим смириться.
— Миссис Боуин, — произнес он. — Сегодня был звонок от похитителя. Он заявил, что убьет ребенка, если мистер Лаксфорд не исправит какие-то неверно изложенные факты этой истории. От вас не требуется верить мистеру Лаксфорду. Но я прошу вас поверить в то, что говорю вам я. Я слышал магнитофонную запись разговора. Она была сделана моим коллегой, находившимся в доме во время звонка.
— Это еще ничего не значит, — сказала Ив Боуин. Но это ее замечание прозвучало менее уверенно, чем предыдущие.
— Конечно, не значит. Существуют десятки хитрых способов фальсифицировать телефонный звонок. Но если хотя бы на мгновение предположить, что звонок был подлинным, хотите ли вы принять вторую смерть на свою душу?
— На моей душе нет и первой смерти. Я делала то, что должна была делать. Делала то, что было правильным. И я не несу ответственности. Он… — она кивнула в сторону Лаксфорда. Впервые за все время ее руки слегка задрожали. Заметив это, она уронила их на колени, где лежала газета. — Он… А не я… — Она судорожно сглотнула и, глядя в пространство, повторила еще раз: — Не я.
Линли ждал. Лаксфорд отвернулся от окна. Он начал было что-то говорить, но Линли бросил на него предупреждающий взгляд и покачал головой. За дверью его кабинета звонили телефоны и слышен был голос Дороти Харриман. А здесь, в стенах кабинета, он с затаенным дыханием мысленно повторял: «Ну же, давай. Черт возьми, решайся».
Она скомкала край газеты, поправила очки и начала читать.
Зазвонил телефон. Линли схватил трубку. Звонила секретарша сэра Дэвида Хиллера — когда может заместитель комиссара ожидать отчета по ведению расследования от своего подчиненного?
— Когда отчет будет написан, — буркнул Линли и бросил трубку.
Ив Боуин перешла к продолжению чтения статьи в середине газеты. Лаксфорд остался стоять на месте. Закончив читать, она какое-то время сидела, положив руку на газету. Ее голова была почти опушена, так что взгляд упирался в край стола Линли.
— Он сказал, я написал неправильно, — спокойным голосом произнес Лаксфорд. — И что я должен написать правильно к завтрашнему дню, или он убьет Лео. Но я не знаю, что нужно изменить.
— Ты написал правильно, — она все еще не смотрела в его сторону, и голос ее звучал приглушенно.
— Он что-нибудь упустил? — спросил Линли.
Она разгладила рукой газету.
— Комната номер 710. Желтые обои. Акварель Миконоса на стене над кроватью. Мини-бар с очень плохим шампанским, поэтому мы выпили немного виски и весь джин, — она откашлялась. Но по-прежнему смотрела на край стола. — Дважды мы встречались и ужинали в ресторане. Один раз в заведении под названием «Ле Шато». Второй раз в итальянском ресторане «Сан Филиппо». Там был скрипач, который все время играл около нашего столика, пока ты не дал ему пять фунтов.
Лаксфорд, казалось, не в силах был отвести от нее глаз. На его лицо было больно смотреть.
Она продолжала:
— Мы всегда расставались задолго до завтрака. Из осторожности. А в последнее утро решили этого не делать. Все было кончено, но хотелось оттянуть момент расставания. Поэтому мы заказали еду в комнату. Ее принесли с опозданием, остывшую. Ты взял из вазы розу и… — она сняла очки и сложила их в руке.
— Ивелин, прости меня, — проговорил Лаксфорд.
Она подняла голову.
— Простить за что?
— Ты тогда сказала, что ничего от меня не хочешь. Что я тебе не нужен. Поэтому все, что я мог делать, это класть деньги в банк на ее имя. И я это делал каждый месяц, на ее собственный счет. Чтобы если я умру, если когда-нибудь ей будет нужно… — очевидно, он понял, каким неуместным и жалким был этот жест принятия на себя части ответственности сейчас, перед лицом бесконечности и чудовищности того, что произошло за последнюю неделю. — Я не знал. Я никогда не думал…
— Чего? — резко проговорила она. — Чего ты никогда не думал?
— Что та неделя, возможно, значила для тебя больше, чем я в то время предполагал.
— Она ничего для меня не значила. И ты сам ничего для меня не значил. Как ничего не значишь и сейчас.
— Конечно, — сказал Лаксфорд. — Я знаю. Конечно.
— Есть что-нибудь еще? — спросил Линли.
Она опять одела очки.
— Что ела я, что ел он. Сколько позиций в постели мы перепробовали. Какое это имеет значение? — она вернула газету Линли. — Больше ничего о той неделе в Блэкпуле, что могло бы представлять для кого-то интерес, я рассказать не могу, инспектор. Самое интересное уже опубликовано: почти неделю Ив Боуин трахалась с пролейбористским редактором этого мерзкого листка. А следующие одиннадцать лет лишь притворялась, что этого не было.
Линли вновь стал думать о Лаксфорде. Он анализировал слова похитителя, услышанные им в записи. Действительно, казалось, не остается ничего, что, будучи напечатанным, могло бы нанести еще больший удар по Ив Боуин. Из этого можно было сделать только один вывод, каким бы невероятным он не казался: действия похитителя никогда не были направлены против Ив Боуин.
Линли начал разбирать папки и отчеты на своем столе. На самом дне отыскал фотокопии первых записок похитителя. Оригиналы все еще находились в С-07, где проводилась долгая процедура снятия отпечатков пальцев с бумаги.
Он прочитал записку, посланную Лаксфорду, сначала про себя, потом вслух:
— «Напечатай на первой странице, что признаешь своего первого ребенка, и Шарлотта будет освобождена».
— Я признал ее, — сказал Лаксфорд. — Я публично заявил об этом. Что еще я могу сделать?
— Если вы все это сделали и, тем не менее, как оказалось, сделали это неправильно, существует только одно возможное объяснение. Шарлотта Боуин не была вашим первым ребенком.
— Что вы такое говорите? — возмутился Лаксфорд.
— Я думаю, такой вывод очевиден. У вас есть еще один ребенок, мистер Лаксфорд. И кому-то известно, кто этот ребенок.
Барбара Хейверс вернулась в Уоттон Кросс около пяти часов дня с фотографией Дэниса Лаксфорда, переданной ей по факсу Нкатой в отделение полиции Амесфорда. Изображение было зернистым, и эта зернистость, конечно, не исчезла после того, как она сняла с фотографии несколько копий, но придется обходиться тем, что есть.
В Амесфорде Барбара сделала все возможное, чтобы избежать новых стычек с Регом Стэнли. Сержант забаррикадировался в дежурной комнате за стеной из телефонных справочников. И, поскольку он держал у уха телефонную трубку и что-то отрывисто кричал в нее, одновременно зажигая сигарету своей мерзкой, в вице женского зада, зажигалкой, Барбара сочла возможным ограничиться коротким, ничего не значащим кивком, после чего пошла за факсом из Лондона. Получив его и сделав копии, она поймала Робина, только что закончившего обследование пунктов проката моторных лодок. У него было три предположения, и он готов был обсудить их с ней, но она сказала:
— Блестяще. Молодец, Робин. А теперь наведайся к ним еще раз вот с этим, — она вручила ему копию фотографии Дэниса Лаксфорда.
Взглянув на нее, Робин спросил:
— Лаксфорд?
— Лаксфорд, — ответила Барбара. — Наш самый главный кандидат на звание врага общества номер один.
Робин какое-то время смотрел на фотографию.
— Ладно, раз так. Я проверю, не узнает ли его кто-нибудь из владельцев лодок. А у вас как дела?
Она рассказала ему, что все еще занимается школьной формой Шарлотты Боуин.
— Ведь если Дэнис Лаксфорд подбросил эту форму в вещи для распродажи в Стэнтон-Сент-Бернард, кто-то должен был его видеть. Вот их-то я и ищу.
Она оставила Робина подкреплять силы чашкой чая, а сама забралась в «мини» и отправилась на север. Она обогнула статую короля Альфреда, стоявшую на пересечении дорог в Уоттон Кроссе, миновала крошечный домик полицейского участка, где она впервые встретилась с Робином и подумала, неужели это было всего двое суток назад? Она нашла отделение банка Беркли на главной улице, между «Слоном в посудной лавке» и «Несравненными пирожными мистера Парслоу (сегодняшней выпечки)».
День для «Беркли» выдался спокойным. В помещении было тихо, и обстановка напоминала скорее церковь, а не банк. В дальнем конце зала барьерчик отделял территорию, предназначенную для обслуживания особо уважаемых клиентов. Здесь, напротив ряда офисов, были установлены кабинки. Когда Барбара спросила мисс Мейтесон из отдела новых счетов, рыжеволосый мужчина, которому явно не повезло с зубами, направил ее к кабинке, расположенной ближе всех к офису с табличкой «Управляющий». Возможно, подумала Барбара, именно по причине этой близости к начальству родители «молодой мисс Мейтесон» так гордились должностью своего чада.
Мисс Мейтесон сидела за своим рабочим столом, спиной к Барбаре и лицом к компьютеру. Она быстро вводила данные со сложенных стопкой бумаг. При этом одна ее рука переворачивала листочки, а вторая уверенно порхала по клавишам. Кресло у нее, как отметила Барбара, удовлетворяло всем требованиям эргономики, а ее поза делала честь ее инструктору по работе с компьютером. Этой женщине не грозят осложнения с каналом запястья, искривление позвоночника или кривошея. При взгляде на нее Барбара и сама выпрямилась как жердь с полной уверенностью, что сможет сохранить такую осанку как минимум секунд тридцать.
— Мисс Мейтесон, — сказала она. — Скотланд-Ярд, отдел уголовных расследований. Я бы хотела с вами поговорить.
Пока она произносила эти слова, мисс Мейтесон повернулась к ней на своем стуле. И последняя фраза Барбары — «я бы хотела с вами поговорить» — стихла до бормотания, а ее великолепная осанка рассыпалась как карточный домик от ветерка. Она и «молодая мисс Мейтесон» уставились друг на друга. Одна воскликнула: «Барбара?», вторая воскликнула: «Селия?» Барбара подумала, что бы это могло означать: идя по следу школьной формы Шарлотты, она вышла на суженую Робина Пейна.
После того, как они оправились от смущения из-за неожиданной встречи в неожиданном месте, Селия повела Барбару наверх, в комнату для отдыха служащих, сказав: