— Что случилось? — спросил Линли.
Нката провел рукой по шраму на щеке.
— Не знаю, что и думать, — сказал он и, позволив своему долговязому телу опуститься на стул, вновь уткнулся в листочек. — Я только что получил сообщение с участка на Вигмор-стрит. Они со вчерашнего дня занимались специальными констеблями. Помните?
— Специальными констеблями? И что с ними?
— Вы помните, что ни один из штатных полицейских не прогонял этого типа с Кросс-Киз-Клоуз?
— Джека Биарда? Помню. Мы тогда решили, что это сделал один из добровольцев с этого участка. Ты его нашел?
— Невозможно.
— Почему? У них непорядок с ведением журнала? Или сменился весь личный состав? Что случилось?
— Ни то и ни другое. Журнал у них в порядке. И работу добровольцев координирует тот же человек, что и раньше. За последнюю неделю ни один не ушел. И ни один не добавился.
— Тогда о чем ты мне толкуешь?
— О том, что Джека Биарда никакой специальный констебль не прогонял. И никто из штатных полицейских Вигмор-стрит — тоже, — он наклонился вперед на стуле, скомкал бумажку и выбросил ее в мусорную корзинку. — У меня такое впечатление, что Джека Биарда вообще никто не прогонял.
Линли обдумал его слова. Это не вязалось с остальным. У них было два независимых свидетеля, — не говоря уж о самом бродяге, — подтверждающих, что его действительно выставили из квартала в тот самый день, когда исчезла Шарлотта Боуин. И хотя первоначально оба показания были получены Хелен, полицейские, принимающие участие в расследовании, получили от тех же самых людей и официальные показания о том, что они видели сцену между бродягой и констеблем, выгнавшим его из квартала. Так что, если исключить возможность заговора между обитателями Кросс-Киз-Клоуз и бродягой, следует искать другое объяснение. Можно предположить, что кто-то выдавал себя за полицейского. Не так уж трудно достать форму. Ее даже можно взять напрокат в магазине театральных костюмов.
Выводы из этого предположения вызвали беспокойство Линли. Он сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Нкате:
— Перед нами обширное поле деятельности.
— На мой взгляд, может, оно и обширное, но на нем ничего нет.
— Я так не думаю.
Линли взглянул на часы. Было уже слишком поздно, чтобы обзванивать магазины театральных костюмов, но сколько их может быть в Лондоне? Десять? Двенадцать? Во всяком случае, не больше двадцати, и первое, что нужно делать завтра утром, это…
Раздался телефонный звонок. Звонили из приемной: какой-то мистер Сент-Джеймс ждет внизу. Инспектор примет его? Линли сказал, что примет. Конечно же, примет. Он послал Нкату за ним.
Войдя через пять минут в сопровождении Уинстона Нкаты в кабинет Линли, Сент-Джеймс не стал рассыпаться в любезностях. Он просто сказал:
— Извини. Я больше не мог дожидаться, когда ты мне перезвонишь.
— Здесь у нас такая запарка.
— Понимаю, — ответил Сент-Джеймс и сел на стул. Он принес с собой большой конверт и сейчас поставил его на пол, прислонив к ножке стула. — Ну, как у вас продвигается это дело? В «Ивнинг стандарт» пишут, вы нашли в Уилтшире предполагаемого подозреваемого. Это тот механик, о котором ты мне рассказывал вчера?
— Хиллер постарался, — ответил Линли. — Ему нужно, чтобы публика знала, как хорошо расходуются их налоги в сфере укрепления законности и правопорядка.
— Что еще у тебя есть?
— Очень много оборванных концов. Мы ищем способа связать их вместе.
Он рассказал Сент-Джеймсу о положении дел как в Лондоне, так и в Уилтшире. Сент-Джеймс напряженно слушал. Иногда задавал вопросы: уверена ли сержант Хейверс, что мельница, которую она видела на фотографии в Беверстоке, именно та, где удерживали Шарлотту? Есть ли связь между церковным праздником в Стэнтон-Сент-Бернарде и кем-то, имеющим отношение к делу? Были ли найдены еще какие-то вещи Шарлотты — остальные предметы одежды от школьной формы, учебники, флейта? Не смогли Линли определить по выговору того, кто звонил домой Дэнису Лаксфорду сегодня днем, из какой он части страны? Нетли у Дэмьена Чемберса родственников в Уилтшире, особенно родственников, связанных с полицией.
— Эту версию относительно Чемберса мы не отрабатывали, — сказал Линли. — Его политические взгляды привели его в лагерь ИРА, но его связь с бунтовщиками весьма отдаленная.
Линли перечислил информацию, собранную ими о Чемберсе. И после этого спросил:
— А что? У тебя что-нибудь на него есть?
— Я не могу забыть тот факт, что он единственный человек, кроме одноклассниц Шарлотты, кто называл ее Лотти. И по этой причине он — единственная связь, которую я вижу между Шарлоттой и тем, кто ее убил.
— Но существует масса людей, которые знали, как называли девочку, хотя сами это имя не употребляли, — заметил Нката. — Если ее одноклассницы называли ее Лотти, ее учителя, наверное, тоже это знали. Родители одноклассниц тоже знали. Ее собственные родители знали. А кроме того, есть еще ее учитель танцев, руководитель хора, священник церкви, в которую она ходила. Не говоря уж о тех, кто просто на улице мог слышать, как ее окликали.
— Уинстон прав, — сказал Линли. — Почему ты так уперся в имя, Саймон?
— Потому что, я думаю, одной из ошибок убийцы было то, что он обнаружил свое знание уменьшительного имени Шарлотты. Второй ошибкой были отпечатки пальцев…
— Внутри магнитофона, — закончил Линли. — Есть еще ошибки?
— Думаю, есть еще одна, — Сент-Джеймс протянул руку к конверту. Открыв, он вытряхнул его содержимое на стол Линли.
Линли увидел, что это фотография тела Шарлотты Боуин. Та самая, которую он швырнул Деборе, а потом, после ссоры, оставил в доме Сент-Джеймса.
— У тебя есть записки похитителя? — спросил Сент-Джеймс.
— Только копии.
— Пойдут.
Отыскать записки для Линли не составило труда, так как только несколько часов назад он использовал их, когда Ив Боуин и Дэнис Лаксфорд находились в его кабинете. Он достал их и положил рядом с фотографией. И ждал, когда его мозг найдет связь между ними. В это время Сент-Джеймс, обойдя стол, встал с ним рядом. Нката наклонился вперед.
— Я долго рассматривал эти записки, — начал Сент-Джеймс. — На прошлой неделе, в среду вечером, после разговора с Ив Боуин и потом с Дэмьеном Чемберсом. Я не находил себе места, пытаясь соединить фрагменты головоломки. Поэтому какое-то время я потратил на изучение почерка, — рассказывая, он концом карандаша с резинкой указывал на каждую названную им деталь. — Обрати внимание, Томми, как он пишет буквы, особенно «t» и «f». Перекладинка каждой из них примыкает к букве, написанной за ней. И посмотри на буквы «w». Они все стоят отдельно, не соединяясь с остальной частью слова. И заметь, как пишутся «е». Они всегда соединены с последующей буквой, но никогда не соединяются с предшествующей.
— Я вижу, что обе эти записки написаны одной рукой.
— Да, — согласился Сент-Джеймс. — А теперь взгляни на это, — он перевернул фотографию Шарлотты Боуин оборотной стороной, где было написано ее имя. — Взгляни на «t». Взгляни на «е». Взгляни на «w».
— Бог мой, — прошептал Линли.
Нката подбежал к Сент-Джеймсу, стоявшему с другой стороны стола.
— Поэтому я и спрашивал о связи Дэмьена Чемберса с Уилтширом, — сказал Сент-Джеймс. — Потому что мне кажется, что кто-то, вроде Чемберса, передает информацию своему сообщнику в Уилтшире — только так можно объяснить, как могло оказаться, что тот, кто написал ее имя на обратной стороне фотоснимка, мог также знать ее уменьшительное имя, когда писал эти записки.
Линли сопоставил всю имеющуюся у них информацию. Казалось, возможен только один обоснованный, пугающий и неотвратимый вывод. Уинстон Нката, выпрямившись после изучения записок, произнес этот вывод вслух. Набрав полные легкие воздуха, он сказал:
— Думаю, мы нажили себе серьезные неприятности.
— Читаешь мои мысли, — ответил Линли и потянулся к телефону.
Глава 29
Увидев Барбару и свою мать на полу, Робин побелел как картофельное пюре за ранним ужином.
— Мама! — вскрикнул он и бросился перед ней на колени. Потом осторожно дотронулся до руки Коррин, словно она могла рассыпаться от слишком грубого прикосновения.
— С ней все нормально, — успокоила его Барбара. — У нее был приступ, но сейчас уже все в норме. Я перевернула весь дом, пока нашла ингалятор. Там наверху полный разгром.
Казалось, он не слышит ее.
— Мама! Что случилось? — повторял он. — Мама! С тобой все в порядке?
Коррин слабо потянулась к сыну.
— Робби, мой милый мальчик, — едва слышно пробормотала она, хотя ее дыхание значительно улучшилось. — Вот, приступ случился, дорогой мой. Но Барбара… она позаботилась обо мне. Сейчас уже все хорошо. Не волнуйся.
Робин настоял, чтобы она немедленно легла в постель.
— Я позвоню Сэму, мам. Ты ведь хочешь этого? Хочешь, я попрошу Сэма зайти?
Ее веки вздрогнули, она устало покачала головой.
— Нет, хочу, чтобы только мой мальчик, — прошептала она, — мой Робби. Как раньше. У тебя все в порядке, дорогой?
— Ну, конечно, все в порядке, — в голосе Робина звучало негодование. — Почему что-то должно быть не в порядке? Ты же моя мама, правда? Так что же ты думаешь?
Барбара отлично знала, что думает Коррин, но ничего не сказала. Она была более чем счастлива передать Коррин заботам Робина. Сначала она помогла ему поднять Коррин на ноги, потом помогла им обоим подняться по лестнице. Он вошел вместе с матерью в спальню и закрыл дверь. До Барбары доносились их голоса — слабый, прерывающийся голос Коррин и успокаивающий голос Робина, как у отца, уговаривающего ребенка. Он говорил:
— Мама, ты должна больше беречь себя. Как же я могу отдать тебя Сэму, если ты так себя не бережешь?
В коридоре Барбара на коленях собирала выброшенные ею впопыхах из бельевого шкафа вещи. Она начала складывать простыни и полотенца и уже дошла до настольных игр, свечей и огромных размеров литературного альманаха, который он