— Вы сказали ему, что Дэнис Лаксфорд вас изнасиловал? — уточнил Линли. — Вы сказали вашему сыну, что Дэнис Лаксфорд изнасиловал вас, когда вы оба были еще подростками?
— Я увидела его имя в газете, — пробормотала она. — Там еще говорилось про Беверсток. Я не думала… Господи, я что-то плохо себя чувствую.
Линли резко отодвинулся от стола. Все это время он стоял поблизости от нее, но теперь ему захотелось отойти подальше. Он не верил своим ушам. Маленькая девочка погибла, и две другие жизни висят на волоске из-за того, что эта женщина, эта тошнотворная, отвратительная женщина не захотела признаться своему сыну, что личность его отца неизвестна даже ей самой. Она назвала имя наугад, взяла его ниоткуда, с неба. Увидела слово «Беверсток» в журнальной статье и использовала это единственное слово, чтобы приговорить десятилетнего ребенка к смерти. Боже, это какое-то сумасшествие. Ему нужно глотнуть воздуха. Нужно выйти из этого дома. Нужно найти Хейверс, прежде чем Пейн разделается с ней.
Линли повернулся к кухне, к двери, к выходу. И тут раздался в рации голос:
— К дому подъезжает машина. Медленно. С западного направления.
— Свет, — приказал Линли. Нката быстро выключил лампу.
— Инспектор? — взывала рация.
— Оставайтесь на своих местах.
Коррин встрепенулась у стола.
— Робби? Это Робби?
— Эту наверх, — распорядился Линли.
— Я не хочу, — запротестовала она.
— Уинстон.
Нката поставил ее на ноги.
— Сюда, пожалуйста, миссис Пейн.
Она вцепилась руками в стул.
— Вы ничего ему не сделаете? Он мой сыночек, мой мальчик. Не обращайтесь с ним плохо. Прошу вас.
— Убери ее отсюда.
Пока Нката вел Коррин к лестнице, фары осветили окно столовой. Послышался шум мотора; по мере того, как машина приближалась к дому, он становился все громче и громче. Потом с бульканием и кашлем двигатель затих. Линли скользнул к окну и осторожно отодвинул край занавески. Машина остановилась вне его поля зрения, у заднего входа в дом, где все еще оставалась открытой задняя дверь в кухню. Линли быстро обогнул стол и двинулся в этом направлении. Прислушиваясь к движениям за домом, он отключил свою рацию.
Открылась дверца машины. Прошло несколько секунд. Потом послышался звук тяжелых шагов по направлению к дому.
Линли рванулся к двери, разделяющей кухню и столовую. До него донесся глубокий гортанный вопль, прозвучавший так сдавленно, будто кого-то душили совсем рядом с домом. Линли в темноте ждал, положив руку на выключатель. Как только он заметил, что темная фигура показалась на пороге, он щелкнул выключателем, и вся комната внезапно озарилась светом.
— Бог мой! — ахнул Линли. И громко позвал Нкату.
В дверях, привалившись к косяку, стояла Хейверс.
На руках она держала ребенка. Глаза ее заплыли, и все лицо представляло собой сплошные ссадины, синяки и кровь. Вся одежда ее была тоже в крови и грязи. Сквозь щелки глаз она посмотрела на Линли и проговорила разбитыми губами:
— Черт! — Один зуб у нее был выбит. — Вы, похоже, не очень торопились.
Нката влетел в комнату. При виде Хейверс он остановился как вкопанный и прошептал:
— Боже правый!
— Вызови скорую, — бросил ему через плечо Линли и, обращаясь к Хейверс, спросил: — Что с ребенком?
— Спит.
— У него кошмарный вид.
Барбара попыталась улыбнуться и скривилась от боли.
— Он прыгнул в канаву с водой, чтобы достать рычаг от домкрата. И так разок прилично врезал Пейну. Если точнее — четыре раза. Молодец мальчишка, но после такого купания ему нужна прививка от брюшного тифа. Вода там ужасная — рассадник любых болезней, какие только известны науке. Это все происходило в склепе. Там даже гробы стояли, представляете? В замке. Я знаю, что должна была ждать, но, когда он поехал, а за ним — никакой слежки, я решила, что…
— Хейверс, — остановил ее Линли. — Вы молодчина.
Он подошел к ней, взял из ее рук ребенка. Лео шевельнулся, но продолжал спать. Хейверс была права. Мальчик был вымазан с ног до головы всем, чем угодно, от грязи до водорослей. Его уши выглядели так, будто поросли мхом, ладони черным-черны. Золотистые волосы казались зелеными. Но он был жив. Линли передал его Нкате.
— Позвони его родителям. Расскажи им.
Нката вышел из комнаты.
Линли повернулся к Хейверс. Она все еще стояла, прислонившись к двери. Он осторожно повел ее от двери, от света в столовую, где было по-прежнему темно. Усадил на стул.
— Он сломал мне нос, — прошептала Барбара. — А может, не только нос. Больно дышать. Наверное, еще несколько ребер.
— Простите, Барбара, — проговорил Линли. — Я виноват.
— Лео помог мне. Он ему здорово двинул.
Линли присел перед ней на корточки. Достал свой платок и осторожно обтер ее лицо, промокнул кровь.
— Где, черт возьми, эта «скорая»?
— Конечно, я знала, что на самом деле не нравлюсь ему, — говорила Барбара. — Но я продолжала. Мне казалось, так надо.
— Конечно, так было надо, — подтвердил Линли. — Вы правильно поступили.
— Ну, я ему тоже под конец устроила то, что он делал с другими.
— Как это? — спросил Линли.
Она усмехнулась, но тут же опять сморщилась от боли.
— Я его заперла в склепе. Пусть, думаю, тоже разок посидит в темноте. Ублюдок.
— Да, — вздохнул Линли. — Именно.
Барбара отказывалась ехать в больницу, пока не убедилась, что они поняли, где его искать. Она даже не позволяла фельдшерам осмотреть себя, пока не начертила для Линли план. Она склонилась над столом с закапанной кровью скатертью и рисовала этот план, хотя ей пришлось для этого держать карандаш двумя руками.
Барбара закашлялась, и кровь пошла у нее изо рта. Линли вынул карандаш у нее из рук и сказал:
— Я все понял, мы возьмем его. Вам нужно в больницу, немедленно.
— Но я хочу быть здесь, посмотреть, как это все кончится, — упрямо заявила она.
— Вы свое дело сделали.
— И что теперь?
— Теперь вам надо отдохнуть, — он положил руку на ее плечо. — Вы, черт возьми, это заслужили.
И тут она его крайне удивила своим удрученным видом.
— Но что вы собираетесь… — начала было она, но оборвала себя, как будто испугалась, что заплачет, если произнесет фразу до конца.
«Что она хотела сказать?» — подумал Линли. Он понял это, когда услышал за спиной шаги, и к ним подошел Уинстон Нката.
— Дозвонился до родителей, — сообщил он. — Они уже выезжают. Как дела, сержант?
Взгляд Хейверс был прикован к высокой фигуре Нкаты.
— Барбара, ничего не изменилось. Но сейчас вы едете в больницу, — произнес Линли.
— Но дело же нужно довести до…
— Его будет завершать кто-нибудь другой. В эти выходные наша с Хелен свадьба. Так что меня тоже не будет в Ярде.
— Женитесь? — улыбнулась она.
— Да, все-таки. Наконец.
— Ну и ну! — проговорила она. — За это следует выпить.
— Мы выпьем. Только не сегодня.
Линли нашел Робина Пейна там, где сержант Хейверс его оставила — в зловещем склепе под часовней на территории замка Силбери Хьюиш. Он сидел, скорчившись в углу, подальше от жутких свинцовых гробов, обхватив голову руками. Когда констебль Нката направил на него луч фонарика, Пейн поднял лицо к свету, и Линли на короткое мгновение ощутил в себе какую-то атавистическую радость от его вида. Хейверс и Лео отделали его не хуже, чем он их. Щеки и лоб Пейна были в кровоподтеках, ссадинах и царапинах. Кровь запеклась в волосах. Один глаз совершенно заплыл.
— Пейн? — обратился к нему Линли.
Констебль уголовной полиции поднялся на ноги, морщась от боли, провел тыльной стороной сжатой в кулак руки по губам и сказал:
— Помогите мне выбраться отсюда. Меня здесь заперли какие-то хулиганы-подростки. Они остановили меня внизу, на дороге и…
— Я работаю вместе с сержантом Хейверс, — оборвал его Линли.
Это заставило Пейна замолчать. Вымышленные хулиганы-подростки, удобные для любой истории, которые он насочинял за то время, пока сидел здесь, по-видимому, мгновенно улетучились из его головы. Он отодвинулся дальше к стене склепа и через секунду проговорил удивительно уверенным, учитывая его положение, тоном:
— В таком случае, где моя мама? Я должен с ней поговорить.
Линли приказал Нкате прочесть предостережение арестованному. Потом распорядился, чтобы один из полицейских амесфордского отдела уголовных расследований сообщил по радио, что они едут, и в участке их должен ждать врач. Пока Нката и местный констебль выполняли его распоряжения, Линли смотрел на Пейна, принесшего смерть и страдания многим людям, с которыми он даже не был никогда знаком. Линли отметил, что, несмотря на все повреждения, лицо Пейна имело по-юношески простодушное выражение. Это чисто поверхностное, фальшивое простодушие да плюс к тому форма полицейского, в подлинности которой никому бы не пришло в голову усомниться, сослужили ему верную службу. В этой форме, которую, вероятно, он носил до того, как попал в амесфордский ОУР, Пейн, по-видимому, и прогнал Джека Биарда из Кросс-Киз-Клоуз. И никто, видевший эту сцену, не усомнился, что он не тот, за кого себя выдает. Никому не могло прийти в голову, что он не полицейский при исполнении своих обязанностей, а похититель, освобождающийся от ненужного свидетеля перед тем, как заманить свою жертву. Одетый в форму полицейского, с этим простодушным лицом, которое, кажется, так и лучится самыми добрыми намерениями, он, наверное, разговаривал с Шарлоттой Боуин, а потом — с Лео Лаксфордом, убеждая их пойти с ним. Он отлично знал, что детей чуть ли не с рождения предупреждают об опасности разговора с незнакомыми. Но он также знал, что их учат доверять полицейским. А лицо Робина Пейна было создано для доверия, Линли видел это, несмотря на все ссадины и раны.
Кроме того, это было умное лицо, ведь для того, чтобы задумать и осуществить преступления, совершенные Пейном, нужно было иметь достаточно сообразительную голову. Ведь додумался же он использовать развалины на Джордж-стрит в Лондоне, чтобы выслеживать свои жертвы, то одетый полицейским констеблем, то в гражданском, и не опасаться, что кто-то из служащих гостиницы заметит его и потом свяжет его пребывание с похищением двух детей и убийством одного из них. И до