думался же он подбросить ложные улики, с целью направить полицию на след Дэниса Лаксфорда. Потому что он решил так или иначе наказать Дэниса Лаксфорда. Совершенно ясно, что человек, которого Пейн считал своим отцом, был конечной целью всех его действий.
Ужас, однако, заключался в том, что, борясь с Лаксфордом, он боролся с призраком, порожденным ложью. И понимание этого неотступно стучало в мозгу Линли сейчас, когда он встретился лицом к лицу с убийцей.
Похититель, убийца. По дороге в замок Линли планировал эту первую встречу с ним: как он рявкнет Робину Пейну встать, как прикажет прочитать текст предостережения, как щелкнет наручниками и вытолкнет его в ночь. Убийцы детей — это последние подонки и заслуживают, чтобы с ними так и обращались. И тон Робина Пейна, когда он потребовал разговора с матерью — такой уверенный, без тени раскаяния — по-видимому, лишь доказывает его подлинную злонамеренность. Однако, наблюдая за ним и анализируя то, что он узнал о его прошлом, Линли испытывал только горькое чувство поражения.
Пропасть между правдой и тем, что Робин Пейн считал правдой, была слишком велика, чтобы гнев и возмущение Линли могли перекинуть через нее мост, каким бы уверенным не был тон Пейна. И когда Нката отвел руки преступника назад и защелкнул на них наручники, в ушах Линли звучали слова Коррин Пейн: «Он мой сыночек, мой мальчик. Прошу вас, не обращайтесь с ним плохо». И слыша эти слова, Линли понял, что мало чем еще можно ухудшить положение Робина Пейна. Его мать уже достаточно навредила ему.
Тем не менее оставалось еще кое-что выяснить, чтобы со спокойной душой закрыть дело. И чтобы получить нужную информацию, Линли намеревался действовать крайне осторожно. Пейн был достаточно сообразителен, чтобы понять, что ему нужно всего лишь молчать, и Линли никогда не разгадает последнюю загадку того, что случилось. Но в его требовании поговорить с матерью Линли увидел для себя возможность добиться торжества справедливости хотя бы в ограниченной форме и в то же время получить от констебля последние сведения, необходимые, чтобы неопровержимо связать его с Шарлоттой Боуин и с ее отцом. Единственный способ добыть истину — это сказать правду. Но говорить должен не он.
— Съездите за миссис Пейн, — приказал он одному из констеблей амесфордского ОУР, — привезите ее сюда.
На лице констебля отразилось удивление. Очевидно, он решил, что речь идет об удовлетворении требования Пейна поговорить с матерью.
— Это немного не совсем… не по правилам, сэр, — смущенно напомнил тот.
— Верно, — согласился Линли. — В жизни все не по правилам. Привезите миссис Пейн.
Они ехали в Амесфорд молча. Мимо в темноте, изредка прорезаемой фарами встречных машин, пролетали ночные пейзажи. Впереди и за ними ехал эскорт полицейских автомобилей. Их рации сейчас, несомненно, потрескивали, передавая сообщение о том, что Пейн арестован и доставляется в участок. Но в салоне «бентли» было тихо. С того момента, как он потребовал встречи с матерью, Пейн не проронил ни слова.
И только когда они наконец подъехали к полицейскому участку Амесфорда, он заговорил. У дверей участка Пейн увидел одного единственного репортера с блокнотом в руке и одного фотографа с камерой наготове и сказал:
— Дело не во мне. Важно, что статья выйдет. Люди узнают. И я этому рад. Чертовски рад. Мама уже здесь?
Ответ на этот вопрос они получили, когда вошли внутрь. Коррин Пейн приблизилась к ним в сопровождении полного лысеющего человека в пижамной куртке, заправленной в серые в «елочку» брюки без ремня.
— Робби! Мой Робби! — Коррин бросилась к сыну. Ее губы дергались, в глазах стояли слезы. Дыхание было прерывистым. — Что сделали с тобой эти ужасные люди? — И обратилась к Линли: — Я же просила вас не делать ему ничего плохого. Он сильно пострадал? Что с ним случилось? Ах, Сэм! Сэм!
Сопровождавший ее мужчина быстро обхватил ее за талию, бормоча:
— Моя ягодка, успокойся.
— Отведите ее в комнату для допросов, — распорядился Линли. — Одну. Мы сейчас будем там.
Полицейский взял Коррин Пейн за локоть.
— Но как же Сэм? — лепетала она. — Сэм!
— Я жду тебя здесь, моя ягодка.
— Ты не уйдешь?
— Я не оставлю тебя, моя любовь, — он поцеловал кончики ее пальцев.
Робин Пейн отвернулся.
— Может быть, перейдем к делу? — обратился он к Линли.
Коррин увели в комнату для допросов. Робина уже ожидал врач. Он быстро произвел осмотр пациента, обработал и заклеил ссадины пластырем, наложил швы на глубокую рану на голове Пейна и предупредил, что за ним следует понаблюдать несколько часов, чтобы точно определить, нет ли сотрясения мозга.
— Никакого аспирина, — сказал он, закончив работу, — и не давайте ему спать.
Линли объяснил, что сон в ближайшее время не входит в их планы. Он повел его по коридору — коллеги Пейна при виде его отводили глаза — и впустил в комнату для допросов, где уже находилась Коррин Пейн.
Она сидела в стороне от стола. Ее ноги твердо стояли на полу. Двумя руками она держала на коленях сумочку так, словно собиралась уходить.
С ней в комнате находился Нката. Он стоял, прислонившись к противоположной стене с чашкой куриного бульона и отхлебывал из нее.
Пальцы Коррин сильнее сжали сумочку, когда она увидела сына. Но она не поднялась со стула.
— Эти люди сказали мне нечто ужасное, Робби. Нечто ужасное о тебе. Они сказали, что ты совершил кошмарные вещи. Но я уверена, что они ошибаются.
Линли закрыл дверь. Он выдвинул стул из-за стола и, дотронувшись до плеча Пейна, показал ему, что тот должен сесть. Пейн без слов повиновался.
Коррин продолжала, повернувшись на стуле, но по-прежнему не делая попыток подойти к сыну:
— Робби, они мне сказали, что ты убил маленькую девочку. Но я знаю, это совершенно исключено. Я им сказала, что ты всегда любил детей и что вы с Селией собираетесь завести целый выводок своих, как только поженитесь. Мы прямо сейчас проясним все эти нелепости, правда же, дорогой? Я уверена, что все это ужасная ошибка. Кто-то в чем-то замешан, но этот «кто-то» вовсе не ты, ведь правда? — она попыталась улыбнуться, но ее губы плохо повиновались ей. И несмотря на ее уверенные слова, глаза выражали страх. Видя, что Пейн не отвечает на ее вопросы, она нетерпеливо спросила: — Робби, разве это не так? Разве то, что сказали эти двое, не вздор? Разве это не кошмарная ошибка? Ты знаешь, я думаю, это все из-за той женщины-сержанта, которая живет у нас. Она, наверное, наболтала им про тебя невесть что. Когда женщина оскорблена, она способна на все, чтобы отомстить.
— Ты этого не сделала, — проговорил Робин.
Коррин в некотором смущении показала на себя пальцем:
— Что я не сделала, дорогой?
— Не отомстила. Ты этого не сделала раньше. И не сделала бы никогда. Поэтому отомстил за тебя я.
Коррин нерешительно улыбнулась. И погрозила ему пальцем.
— Если ты имеешь в виду то, как ты вел себя последнее время с Селией, непослушный мальчишка, тогда это ей нужно было бы сейчас сидеть на этом стуле, а не мне. О, у этой девушки ангельское терпение, она все еще ждет, когда ты образумишься, Робби. Но мы выясним твои недоразумения с Селией, как только разберемся с недоразумениями здесь, — она со значением посмотрела на него. Было ясно, что она ждет от сына поддержки ее версии.
— Они меня взяли, мама.
— Робби.
— Нет. Послушай. Это не важно. Важно сейчас то, что статья все-таки выйдет. И выйдет так, как должна. Это единственный способ заставить его заплатить. Сначала я думал, что могу наказать его деньгами — заставить заплатить какие-то бешеные деньги за то, что он сделал. Но когда я первый раз увидел ее имя, когда узнал, что он еще с кем-то поступил так же, как с тобой… Вот тогда я понял, что взять с него деньги — это слишком мало. Важно было показать всем, что он из себя представляет. Теперь это произойдет. Его нужно было наказать, потому что он слишком легко отделался. Мама, я сделал это ради тебя.
Коррин выглядела озадаченной. Если она и поняла, то виду не показывала.
— Не понимаю, Робби, о чем ты говоришь?
Линли выдвинул из-за стола второй стул. И сел так, чтобы удобно было наблюдать за обоими — и за матерью, и за сыном. С нарочитой резкостью он сказал:
— Он объясняет, что похитил и убил Шарлотту Боуин, а также похитил Лео Лаксфорда ради вас, миссис Пейн. Он объясняет, что сделал это в качестве мести, чтобы справедливость по отношению к Дэнису Лаксфорду восторжествовала.
— Справедливость?
— За то, что Лаксфорд изнасиловал вас, в результате чего вы забеременели; зато, что бросил вас тогда, тридцать лет назад. Ваш сын знает: его поймали с поличным — он удерживал Лео Лаксфорда в замке Силбери Хьюиш — и вряд ли это можно считать свидетельством его невиновности. Поэтому он хочет, чтобы вы знали, почему вообще он решился на такие действия. Он сделал это ради вас. Зная это, может быть, вы захотите рассказать ему правду о той старой истории?
— Ради меня? — она опять ткнула себя пальцем в грудь.
— Я ведь спрашивал тебя, спрашивал, а ты не говорила, — сказал Пейн матери. — Ты всегда думала, что я спрашиваю это ради себя, да? Думала, я хочу удовлетворить свое любопытство. Но это никогда не было ради меня, мама. Это было ради тебя. С ним надо было рассчитаться. Нельзя было допустить, чтобы он бросил тебя вот так и не поплатился за это. Это несправедливо. Поэтому я сам заставил его. Теперь эта история появится во всех газетах. И с ним будет покончено, как он этого и заслуживает.
— В газетах? — ужаснулась Коррин.
— Никто, кроме меня, не мог этого сделать, мама. Никто, кроме меня, не мог даже придумать такой план. И я ни в чем не раскаиваюсь. Я уже говорил, ты не единственная, с кем он так поступил. И когда я узнал об этом, я понял, что он должен заплатить.
Второй раз он сослался на другое изнасилование, и можно было предположить только одну жертву этого мнимого изнасилования. То, что Пейн сам коснулся этой темы, предоставило Линли возможность, которой он ждал.