— Чего уставилась? Не можешь, что ли, смотреть куда-нибудь еще?
Она опустила глаза. И в самом деле, без толку пытаться его разглядеть. Единственное, что удается различить, это расплывчатый силуэт человека — голова, плечи, две руки, две ноги. Он предусмотрительно держался подальше от света.
И тут она поняла, что ее похитили. Она вздрогнула, вздрогнула так сильно, что суп выплеснулся из миски. Он потек по ее рукам на передник школьной формы. «Что бывает, когда людей похищают?» — начала думать она. Попыталась вспомнить. Обычно это делают из-за денег, не так ли? И прячут где-нибудь до тех пор, пока кто-нибудь не заплатит. Правда, у мамы денег не очень много. Но вот у Сито есть.
— Вы хотите, чтобы мой папа заплатил за меня?
Он хмыкнул.
— То, чего я хочу от твоего папы, к деньгам отношения не имеет.
— Но вы ведь меня похитили, разве нет? Потому что это никакое не убежище, и мамы здесь, конечно, нет. А если это не убежище и мамы здесь нет, значит вы меня украли из-за денег, да? Из-за чего же еще?
Она помнила, как сестра Агнетис ковыляла туда-сюда по классу, рассказывая им историю святой Марии Горетти, которую тоже украли. Разве не так началась та ужасная история? Кто-то похитил ее, кто-то, кому нужно было осквернить ее горячо любимый храм Святого Духа. Лотти осторожно поставила миску на пол. Руки были липкими от пролитого супа, и она вытерла их о форменный передник. Она точно не помнила, как именно был осквернен драгоценный храм Святого Духа, но если это имело отношение к поеданию овощного супа, предложенного незнакомцем, тогда, она знала, ей нужно отказаться.
— Я уже наелась, — сказала она и, вспомнив, добавила, — большое спасибо.
— Ешь все.
— Я больше не хочу.
— А я сказал, ешь все, до последней капли. Поняла? — он подошел и вылил остатки из термоса в миску.
Маленькие желтые бисеринки разбежались по поверхности супа. Они двигались друг к другу, образуя круг, похожий на ожерелье феи.
— Или ты хочешь, чтобы я тебе в этом помог?
Лотти не очень понравился его голос. Она знала, что он имеет в виду. Он опять окунет ее лицом в миску и будет держать так, пока она не захлебнется или не начнет есть. Захлебываться не хотелось, поэтому она взяла с пола миску. Господь простит ее, если она съест этот суп, не правда ли?
Закончив, она поставила миску на пол.
— Мне нужно в туалет, — проговорила она.
Он со стуком поставил что-то в освещенный фонарем круг. Это была еще одна миска, но глубокая и широкая с нарисованным веночком из маргариток и отогнутыми наружу краями, похожими на рот осьминога. Она смущенно смотрела на эту штуковину.
— Я больше не хочу супа, я съела все, что вы мне дали. Мне нужно в туалет.
— Делай, — сказал он. — Разве ты не знаешь, что это такое?
Она поняла, что он хочет сказать, что она должна сделать в эту миску, и сделать у него на глазах. То есть она должна перед ним спустить свои штанишки, присесть на корточки и писать, а он будет смотреть и слушать. Как миссис Мэгваер дома, встанет, бывало, за дверью туалета и кричит: «Ну как, голубушка, твой животик сработал?»
— Я так не могу, — сказала она. — Перед вами.
— Не можешь — не надо, — сказал он и убрал большую миску. В мгновение ока были также убраны маленькая миска, термос и фонарь. Стало темно. Что-то со свистом пролетело мимо и шлепнулось на пол рядом с ней. Она вскрикнула и отскочила. Над головой пронесся холодный поток воздуха, как будто пролетели призраки, вышедшие из могилы. Потом что-то лязгнуло, что-то скрипнуло, и она поняла, что осталась одна.
Она похлопала ладонью по полу там, где раздался звук упавшего «чего-то». Пальцы нащупали одеяло. Оно было колючее и пахло затхлостью, но она схватила его и прижала к себе, стараясь не думать, что может означать выдача одеяла для ее пребывания в этой темноте.
— Но я же хочу в туалет, — захныкала она и снова почувствовала ком в горле, и стало тесно в груди. «Нет, нет, — подумала она. — Я не должна, не должна реветь! Мне надо сходить в туалет».
Она опустилась на пол. Губы ее дрожали, глаза переполнились слезами. Она прижала ладонь к губам и с силой зажмурила глаза. Сделав глотательное движение, она попыталась отправить ком, застрявший в горле, обратно в желудок.
«Думай о хорошем», — сказала бы сейчас мама.
И она стала думать о Брите. Даже произнесла вслух ее имя. Только шепотом: «Брита. Моя самая, самая лучшая подруга Брита».
Потому что самое хорошее, о чем она могла подумать, была Брита. Как они вместе играли, проказничали, рассказывали всякие истории.
Она постаралась представить Бриту на своем месте. Что бы она сделала? Если бы оказалась сейчас здесь, в этой темноте?
«Сначала пописала бы, — подумала Лотти. — Да, Брита бы пописала. Она бы сказала: «Вы упрятали меня в эту темную дыру, мистер, но вы не сможете заставить меня плясать под вашу дудку». Поэтому я сейчас пописаю. Да, прямо здесь и прямо сейчас. И не в какую-то там миску, а прямо на пол».
Пол. «Брита бы сразу поняла, что это не гроб, — подумала Лотти, — потому что в гробу не бывает пола, а здесь пол все-таки есть. Такой твердый пол, как каменный. Только…»
Лотти вспомнила: это такой же пол, по какому он тащил ее тогда, точно такой же, и она ободрала себе коленку. Уж конечно, окажись на ее месте Брита, это было бы первое, что бы Брита сделала, если бы проснулась в этой темноте — попыталась бы разузнать, где находится. Она бы ни за что не стала просто валяться здесь и хныкать, как маленькая.
Лотти шмыгнула носом и принялась на ощупь обследовать пол. На нем были небольшие бороздки, должно быть поэтому она и ободрала коленку. Она провела пальцем по бороздкам — они образовывали прямоугольники. Рядом с первым был второй такой же, за ним еще.
— Кирпичи, — прошептала она. Брита могла бы ею гордиться.
Лотти начала думать о том, как этот кирпичный пол может помочь ей узнать, где она находится. Она понимала, что если будет двигаться слишком активно, то может удариться. Может споткнуться, упасть. Может полететь вниз головой в какой-нибудь колодец. Может…
«Колодец в темной комнате? — спросила бы Брита. — Нет, Лотти, это вряд ли».
Поэтому она и ползла на четвереньках, ощупывая пол руками, пока ее пальцы не наткнулись на что-то деревянное. Дерево было шершавым и утыканным холодными на ощупь шляпками гвоздей. Она ощупала его края и углы, провела руками по сторонам до верха. «Ящик, — решила она. — И не один. Их здесь несколько». Она обследовала их все, дюйм за дюймом.
Потом ее пальцы ощутили другую поверхность, она вертикально поднималась вверх от пола, была гладкой и округлой, и когда Лотти ткнула непонятный предмет кулаком, он сдвинулся с места с каким-то знакомым звуком. Этот звук напомнил ей о песке, соленых волнах и о веселых играх на морском берегу.
— Пластмассовое ведро, — с гордостью в голосе произнесла Лотти. Даже Брита не смогла бы сообразить так быстро.
Услышав, как что-то хлюпнуло внутри, она наклонилась и принюхалась — ничем не пахло. Тогда она макнула пальцы в жидкость и поднесла ко рту.
— Вода, — сказала она. — Ведро с водой.
И сразу поняла, что бы сейчас сделала Брита. Она бы сказала: «Слушай, Лотти, мне надо по-маленькому» — и помочилась бы в ведро.
Так Лотти и сделала. Сначала, наклонив ведро, она вылила из него воду, спустила штанишки и присела на край. Горячая струя брызнула из нее. Она, удерживаясь на краю ведра, положила голову на колени. Одна коленка, та, что она ободрала о кирпич, саднила. Лотти лизнула ссадину и ощутила вкус крови. Вдруг она почувствовала усталость. И страшное одиночество. Все мысли о Брите исчезли как лопнувшие мыльные пузыри.
— Я хочу к маме, — прошептала Лотти.
Но даже и теперь она точно знала, что сказала бы на это Брита: «А ты думаешь, мама не хочет, чтобы ты была с ней?»
Глава 5
Сент-Джеймс высадил Хелен и Дебору на Хай-стрит в Мерилбоуне перед магазином «Пампкин Гроусери», где пожилая дама с нетерпеливым фокстерьером на поводке придирчиво перебирала корзиночки с клубникой. Имея при себе фотографию Шарлотты Боуин Хелен и Дебора должны были обойти улицы вблизи начальной школы святой Бернадетты на Блэндфорд-стрит, крошечного домика Дэмьена Чемберса на Кросс-Киз-Клоуз и Девоншир-плейс-Мьюз у начала главной улицы. Перед ними стояли две задачи: найти кого-нибудь, кто мог видеть Шарлотту накануне днем, и составить план всех возможных маршрутов девочки от школы к Чемберсу и от него к своему дому. Их задачи касались Шарлотты. Задачей Сент-Джеймса было найти подругу Шарлотты, Бриту.
Накануне вечером, спустя много времени после того, как Сент-Джеймс подвез Хелен к ее дому, они с Деборой вернулись к себе, и она пошла спать, а он еще долго беспокойно бродил по комнатам. Остановившись в кабинете, он взял с полки почти наугад пару книг, налил себе рюмку бренди и попытался отвлечься. Потом пошел на кухню, приготовил себе чашку «Овэлтайна»[4], но пить не стал, минут десять побросал теннисный мячик с лестницы о заднюю дверь — к неописуемому собачьему восторгу Пича. Затем поднялся в спальню и какое-то время смотрел на спящую жену. И, наконец, добрался до своей лаборатории. На рабочем столе все еще лежали фотографии Деборы — так, как она разложила их раньше, и при включенном верхнем освещении он внимательно рассмотрел изображения девочки из Вест-Индии с английским флагом в руках. Ей было не больше десяти лет, решил он. Ровесница Шарлотты.
Сент-Джеймс отнес снимки в фотолабораторию Деборы, взял пластиковую обложку с записками, полученными Ив Боуин и Дэнисом Лаксфордом. Рядом положил написанный печатными буквами перечень, который составила для него Ив Боуин. Включив три мощные лампы, он вооружился лупой и принялся за изучение обеих записок и перечня.
Сначала он сконцентрировал свое внимание на сходстве. Поскольку повторяющихся слов в записках не было, ему пришлось обратиться к общим буквам. F, удвоенное t, w в начале слова и самая надежная буква при сличении почерка и дешифровке — буква е.