— Был бы рад при любых других обстоятельствах, — добродушно сказал Родни. — Но это должно выйти за подписью Дэниса. Его перо намного острее моего, и тори заслуживают трепки от руки мастера. Что скажешь, Дэн? Ты готов? — говоря это, он одновременно засовывал в рот кусок шоколадки «Аэро». Изобразив на лице участливое выражение, Родни добавил: — Ты сегодня неважно выглядишь. Чем-то расстроен?
Лаксфорд наградил своего заместителя пятисекундным изучающим взглядом. Что Родни действительно хотелось бы сказать, так это: «Теряешь форму, Дэн? Спекся?» — но ему не хватило смелости быть столь откровенным. А Лаксфорд прикидывал, достаточно ли компромата накопилось в досье на Родни, чтобы можно было уволить это ничтожество, как он того заслуживает. Вряд ли. Уж слишком изворотлив.
Вслух Лаксфорд сказал:
— Ларсни занимает первую страницу. На ней пустите фотографию парня-на-час. Но прежде предоставьте мне макет заголовка и фотографии. Крикет верните в раздел спорта.
Потом, не заглядывая в свои записи, он прошелся по остальным разделам: бизнес, политика, международные новости, преступность. Он, конечно, мог бы взглянуть в записную книжку, не рискуя потерять уважение редакторов отделов, но ему хотелось показать Родни, чтобы тот запомнил раз и навсегда, кто чем управляет в «Сорс».
Послышалось обычное по окончании совещания шарканье ног, шум и гам, вплоть до свиста и кряканья. Отдел спорта ворчал что-то об «элементарной человеческой порядочности», фотоотдел кричал: «Где Диксон? Мне нужен увеличенный снимок Даффи!» Сара Хэплшорт собирала свои бумаги, перебрасываясь шутками с отделами преступности и политики. Все направились к двери, где им пришлось посторониться, пропуская секретаршу Лаксфорда.
Мисс Уоллес сказала:
— Вас к телефону, мистер Лаксфорд. Я ему уже говорила, что вы на совещании, и предлагала, чтобы он оставил свой телефон, но он не захотел. Он уже третий раз звонит. Я предложила ему не вешать трубку.
— Кто это? — спросил Лаксфорд.
— Он не назвался. Сказал только, что хочет поговорить с вами о… ребенке, — она прогнала с лица взволнованное выражение, помахав перед носом рукой, как будто воздух вокруг кишел мошками. — Именно так он выразился, мистер Лаксфорд. Я полагаю, он имеет в виду того молодого человека, который… тогда ночью на вокзале… — она покраснела. Уже не впервые Дэнис Лаксфорд с удивлением подумал, каким образом удается мисс Уоллес выживать в «Сорс» так долго. Она досталась ему по наследству от его предшественника, который в свое время успел вдосталь нахохотаться над ее тонкой чувствительностью. — Я говорила ему, что этим делом занимается репортер Митч Корсико, но он заявил, что больше чем уверен — вы не захотите, чтобы он разговаривал с мистером Корсико.
— Дэн, хочешь, я с ним поговорю? — предложил Родни. — Это не дело, чтобы всякий Том, Дик или Харри с улицы звонил, когда ему вздумается побеседовать с главным редактором.
Лаксфорд почувствовал, как у него засосало под ложечкой при мысли о том, что может скрываться за словами «хочет поговорить о ребенке».
— Я сам поговорю. Соедините меня, — сказал он, и мисс Уоллес пошла к своему столу, чтобы сделать как указано.
— Дэн, ты создаешь прецедент. Одно дело — читать их письма, но лично отвечать на звонки…
Раздался телефонный звонок.
— Я ценю твою заботу, Род, — Лаксфорд подошел к своему столу и взял трубку.
Очень может быть, что миссис Уоллес права, предполагая, что звонивший обладает информацией о мальчике-на-час, и этот звонок — не более, чем еще одна помеха в его насыщенном рабочем дне.
— Лаксфорд слушает.
Мужской голос спросил:
— Так где же статья, Лаксфорд? Если не напечатаешь статью, я убью ее.
Отменив одно совещание и отложив другое, Ив Боуин сумела попасть в «Хэрродс» к пяти часам, предоставив своему политическому помощнику колдовать над ее расписанием, обзванивать, извиняться, придумывать уважительные причины и кидать на нее испытующие взгляды, когда она приказала немедленно подать машину. От площади Парламента до министерства внутренних дел она вполне могла бы пройти пешком, и Джоел Вудворт знал это. Так же, как знал, что брошенное на ходу: «У меня срочное дело, отмените совещание в четыре тридцать» — не имело никакого отношения к правительственным делам.
Джоел, конечно, будет ломать над этим голову. Ее помощник по политическим вопросам отличался чрезвычайным любопытством ко всему, что касалось ее личной жизни. Но он не будет задавать вопросов, отвечая на которые ей пришлось бы прибегать к изощренной лжи. Он также не станет с кем-то делиться своими подозрениями относительно ее недавнего телефонного разговора. Он может как бы невзначай спросить после ее возвращения: «Как прошло совещание? Успешно?» — и попытаться определить, насколько правдив ее ответ. Он также может прозвонить по пунктам ее маршрута и поискать несовпадения между полученными сведениями и тем, что она ему говорила. Но к каким бы выводам Джоел ни пришел, он оставит их при себе. Он был живым воплощением девиза «За Королеву и Британию», не говоря уж о своем работодателе, и слишком ценил не бесспорную важность своей работы, чтобы рисковать ею, вызывая недовольство своей начальницы. По мнению Джоела Вудворта, лучше быть хотя бы частично информированным — особенно в ситуации, когда молчание и многозначительный кивок дадут понять простым смертным, что он — лицо, приближенное к заместителю министра внутренних дел — чем не знать ничего и полагаться только на свой интеллект и изворотливость при утверждении своего положения в министерской иерархии. Что же касается ее водителя, в его обязанности входит вести машину и только. Он уже вполне привык к тому, что в один и тот же день должен доставлять ее в столь удаленные пункты, как Бетнал-Грин, Мейфеар и Холлоуэй-призн, так что он вряд ли обратит особое внимание на приказание доставить ее в «Харродс».
Он подвез ее ко входу на Ханс-Крессент, ответив на ее: «Двадцать минут, Фред» — нечленораздельным бормотанием. Она нырнула в бронзовые двери, возле которых охранники бдительно выслеживали террористов, вознамерившихся нарушить поток покупательской активности, и прошла к эскалаторам. Несмотря на то, что было уже далеко за полдень, в магазине было полно народу, и она оказалась зажатой между тремя закутанными с ног до головы в полосатые покрывала женщинами и шумной компанией немцев, нагруженных хозяйственными сумками.
На пятом этаже она окольными путями пробралась через отделы нижнего белья, купальных костюмов, ряды девочек в соломенных шляпках и направилась в отдел ультрамодных новинок, где за стендом с черными джинсами, черными кофточками-топами на бретельках, черными короткими жакетами-болеро, черными жилетами и черными же беретами располагалось кафе «Уэй-ин», старавшееся угодить покупателям отдела — законодателям мод.
Дэнис Лаксфорд, как она заметила, был уже здесь. Ему удалось занять угловой столик, частично скрытый от глаз за огромной желтой колонной. Он пил что-то пенистое из высокого бокала, делая вид, что изучает меню.
Ив не видела его с того дня, когда сказала ему, что беременна. За последующие десять лет их пути могли бы пересекаться, особенно после того, как она избрала для себя карьеру политика, но она следила, чтобы этого не случалось. Он, по-видимому, был в не меньшей степени рад держаться от нее на расстоянии, и, поскольку его должность главного редактора «Глоуб», а позднее — «Сорс» не требовала от него тесного контакта с политиками, если самому ему этого не хотелось, он больше никогда не присутствовал на конференциях тори или других подобных мероприятиях, где они могли бы встретиться.
Он очень мало изменился, отметила она про себя. Все те же густые светлые волосы, также с иголочки одет, та же подтянутая фигура, те же длинные бачки. Даже — это она заметила, когда подошла к столику и он встал ей навстречу — все тот же неровный шрам сбоку на подбородке — память о школьной драке в первый месяц его учебы в мужской школе Беверсток. Тогда, больше десяти лет назад, в перерывах между любовными раундами в ее гостиничной комнате они сравнивали свои шрамы на лице. Ее интересовало, почему он не отрастит бороду, чтобы прикрыть свой шрам, а его — почему она носит слишком длинную челку, чтобы спрятать свой, звездочкой пересекавший ее правую бровь.
— Дэнис, — произнесла она вместо приветствия, не замечая протянутую им руку. Затем передвинула его бокал на другую сторону столика так, чтобы он, а не она, оказался лицом к посетителям отдела, поставила свой портфель на пол и села туда, где только что сидел он.
— Могу уделить тебе десять минут.
Она отодвинула меню к краю стола и сказала подоспевшему официанту:
— Кофе, черный. Больше ничего. — Потом, когда официант отошел, произнесла, обращаясь к Дэнису: — Если у тебя здесь наготове фотограф, поджидающий, чтобы запечатлеть нашу трогательную встречу для завтрашнего номера, очень сомневаюсь, что ты сумеешь многое выжать из моего затылка, и поскольку я не имею намерения покидать это здание в твоем обществе, у твоей читающей публики не будет другой возможности узнать, что между нами существует какая-то связь.
Дэнис, всегда доверявший своему необыкновенному таланту притворщика, и на этот раз, как заметила она, сумел изобразить на лице замешательство:
— Ради Бога, Ивелин, я звонил тебе совсем не для этого.
— Не считай меня круглой идиоткой. Мы оба знаем, каковы твои политические пристрастия. Ты бы хотел отправить правительство в отставку. Но тебе не приходило в голову, что ты рискуешь разрушить свою собственную карьеру, если станет известно, что ты имеешь отношение к Шарлотте?
— Я с самого начала сказал тебе, что готов признать перед всем миром, что я ее отец, если это нужно, чтобы…
— Я говорю не об этом, Дэнис. Старые истории далеко не так интересны, как текущие события. И тебе, конечно, это известно лучше, чем кому-либо. Нет, я говорю о более недавней связи, чем твое отцовство, — она чуть выделила голосом последнее слово и откинулась на спинку стула, так как принесли кофе.