Официант нажал на металлический плунжер кофеварки. Спросив Дэниса, не желает ли он еще один «Перье» и получив утвердительный ответ, он поспешил выполнять заказ. Дэнис в это время изучающе смотрел на Ив. Его лицо выражало недоумение, но он воздержался от комментариев, пока они снова не остались одни.
— Более близкой по времени связи между мной и Шарлоттой не существует, — сказал он.
Она задумчиво помешивала кофе, тоже наблюдая за ним. На его лбу, почти у кромки волос, кажется, выступили мельчайшие бусинки пота. «Что вызвало их появление? — думала она. — Усердие, с каким он притворствует, или опасение, что ему не удастся успешно довести до конца эту сцену, прежде чем в типографию попадет завтрашний номер его непристойной газетенки?»
— Боюсь, что более близкая по времени связь есть, — возразила она. — И я хочу, чтобы ты знал — твой план, так, как ты его задумал, не сработает. Ты можешь держать Шарлотту в заложницах сколько тебе угодно, Дэнис. Это не повлияет на конечный результат. Тебе придется ее вернуть. И я позабочусь, чтобы тебе предъявили обвинение в похищении. Что, смею предположить, не пойдет на пользу ни твоей карьере, ни твоей репутации. Хотя, разумеется, это даст потрясающий материал для газеты, редактором которой ты уже не будешь.
Он пристально смотрел ей в глаза. Она заметила, как расширились его зрачки. Несомненно, он пытался оценить, в какой степени ее слова — блеф.
— Ты сошла с ума! — воскликнул он. — Шарлотта не у меня. Я не держу ее у себя. Я не крал ее, черт возьми! Я… даже не знаю…
Смех за соседним столиком прервал его. Три покупательницы только что устало плюхнулись на свои стулья. Они громогласно обсуждали достоинства фруктового пирога по сравнению с лимонным тортом с точки зрения восполнения энергетических затрат после дня, проведенного в «Хэрродсе».
Подавшись вперед, Дэнис быстро проговорил:
— Проклятье! Ивелин, лучше послушай меня. Это правда. Правда. Шарлотта не у меня. Я понятия не имею, где она. Но кто-то это знает, и полтора часа назад он звонил мне.
— Как ты утверждаешь, — вставила она.
— Как было на самом деле, — возразил он. — Ради Бога, зачем бы я стал все это затевать? — он схватил салфетку и скомкал ее в руке. Потом продолжил более спокойно. — Постарайся выслушать меня, ладно? — Он оглянулся на соседний столик, где покупательницы громко высказывались в пользу лимонного торта, и снова повернулся к Ив.
Стараясь не привлекать внимания ни к своему лицу, ни к словам, как бы давая ей понять, что для него так же важно, как и для нее, чтобы никто не знал об их встрече (отлично сработано — мысленно поздравила она его), Дэнис пересказал ей разговор с похитителем.
— Он требует, чтобы публикация была в завтрашнем номере. Сказал: «Я хочу, чтобы сведения о твоем первом ребенке были в газете, Лаксфорд. И на первой странице. Я хочу, чтобы ты написал об этом сам, без обиняков и ничего не опуская. Особенно ее имя. Я хочу прочесть ее имя. Я хочу всю эту чертову историю целиком». Я объяснил ему, что это вряд ли возможно. Сказал, что сначала мне нужно поговорить с тобой. Что не меня одного это касается и что нужно принимать во внимание чувства матери.
— Как это благородно с твоей стороны. Ты всегда был готов встать на защиту чувств других людей, — Ив налила себе еще кофе и добавила сахара.
— Его это не тронуло, — сказал Дэнис, пропуская мимо ушей ее колкость. — Он спросил, с каких это пор меня начали волновать чувства матери.
— Не лишено проницательности.
— Да послушай же ты, наконец! Он сказал: «Разве ты когда-нибудь заботился о матери ребенка, Лаксфорд? Может, когда ты делал это дело? Или когда сказал ей «давай поговорим»? Вот и поговорили. Не смеши меня, ты, моралист хреновый». И это навело меня на мысль… Ивелин, должно быть, это кто-то, кто был тогда на конференции в Блэкпуле. Мы тогда с тобой много разговаривали. Так это начиналось.
— Я знаю, как это начиналось, — ледяным тоном проговорила она.
— Мы думали, никто нас не замечает, но, видимо, где-то мы допустили ошибку. И с того момента кто-то, затаившись, выжидал подходящего момента.
— Чтобы?
— Чтобы уничтожить тебя. Слушай, — Дэнис придвинул свой стул ближе к ней. Она успешно подавила в себе желание отодвинуться. — Несмотря на то, что ты думаешь о моих намерениях, это похищение не направлено против правительства в целом.
— Как ты можешь это оспаривать? Вспомни, как с пеной у рта твоя газетка кричала о Синклере Ларсни.
— Потому что данная ситуация ни в малейшей степени не напоминает случай Профьюмо. Да, дело Ларсни выставило правительство в идиотском виде с точки зрения приверженности к основополагающим британским ценностям, но маловероятно, что из-за этого правительство на самом деле падет. Этого не произойдет ни из-за Ларсни, ни из-за тебя. Это всего лишь сексуальные грешки. Речь не идет, скажем, о члене парламента, который лгал бы парламенту. В дело не замешаны русские шпионы. Так что это не тот сюжет. Это имеет личную направленность. Против тебя и твоей карьеры. И ты должна это понять.
Говоря, он порывисто протянул к ней руку через стол, и его пальцы сомкнулись на ее запястье. Она чувствовала жар его ладони, он быстро пробежал по телу и обжег горло.
— Убери свою руку, пожалуйста, — попросила она, глядя мимо него. И, поскольку он продолжал держать ее за руку, вновь посмотрела на него. — Дэнис, я сказала…
— Я слышал, что ты сказала, — проговорил он, не двигаясь. — Почему ты меня так ненавидишь?
— Не говори глупостей. Чтобы ненавидеть тебя, я должна была бы тратить время на то, чтобы думать о тебе. А я этого не делаю.
— Ты говоришь неправду.
— А ты занимаешься самообольщением. Убери руку, не то я оболью ее кофе.
— Я предлагал тебе жениться. Ты отказалась.
— Не надо пересказывать мне мою биографию. Она мне и без того хорошо известна.
— Значит, это не из-за того, что мы не поженились. Тогда, скорее всего, потому что ты с самого начала знала, что я не люблю тебя. Это оскорбляло твои пуританские принципы? И все еще оскорбляет. Обидно знать, что ты была для меня лишь мимолетной интрижкой? Что спала с мужчиной, который хотел только одного — переспать с тобой? Или, может быть, сам акт был меньшей обидой, чем сопутствующее ему наслаждение? Наслаждение, которое ты испытывала. То, что его испытывал я, само собой разумеется, это подтверждается фактом существования Шарлотты.
Ей захотелось ударить его. Не будь они в таком людном месте, она бы так и сделала. Руки чесались влепить ему увесистую пощечину.
— Я презираю тебя, — сказала она.
Он убрал руку.
— За какое из прегрешений? За то, что задел тебя тогда? Или сейчас?
— Ты не задеваешь меня. И никогда не задевал.
— Самообольщение, Ив. Разве это не твое любимое словечко?
— Да как ты смеешь?
— Смею — что? Говорить правду? Что было между нами, то было. И нам обоим это нравилось. Не надо переписывать историю потому, что ты бы предпочла, чтобы этого не было. И не надо ругать меня за то, что напомнил тебе о единственном, может быть, за всю твою жизнь счастливом времени.
Она оттолкнула свою чашку с кофе на середину стола. Угадав ее намерение, он успел вскочить на ноги. Бросив десятифунтовую бумажку рядом со своим бокалом «Перье», он сказал:
— Этот тип хочет, чтобы статья пошла в завтрашнем номере и чтобы на первой странице. Все, от начала до конца. Я готов ее написать. Я смогу задержать выпуск до девяти часов. Если решишь отнестись к этому серьезно, ты знаешь, где меня найти.
— Твое раздутое самомнение всегда было самой непривлекательной твоей чертой, Дэнис.
— А твоей — желание во что бы то ни стало оставить за собой последнее слово. Но в данном случае ты не сможешь стать хозяйкой положения. И было бы очень хорошо, если бы ты поняла это вовремя. В конце концов, на карту поставлена еще одна жизнь. Кроме твоей собственной.
Он повернулся и вышел из зала.
Она обнаружила, что мышцы шеи и плеч у нее задеревенели. Она размяла их пальцами. Все, абсолютно все, что она так презирала в мужчинах, нашло свое воплощение в Дэнисе Лаксфорде, и эта встреча только укрепила ее в таком мнении. Но она не смогла бы вскарабкаться до высоты своего теперешнего положения, если бы не умела противостоять попыткам мужчины взять над ней верх. И сейчас она также не намерена капитулировать. Он может пытаться манипулировать ею, подсовывая фальшивые записки от мнимых похитителей, пересказывая лживые фиктивные телефонные звонки, устраивая лживые демонстрации еще более лживой отцовской заботы. Он может пытаться воздействовать на ее материнский инстинкт, который, по очевидному его убеждению, изначально присущ женской природе. Он может разыгрывать возмущение, искреннее беспокойство или политическую дальновидность. Но ничто не может заслонить тот простой факт, что «Сорс» за те полгода, что ею руководит Дэнис Лаксфорд, сделала все, что в ее мерзких силах, чтобы унизить правительство, действуя на руку оппозиции. Она знает это так же хорошо, как любой другой, умеющий читать. И Лаксфорд смеет рассчитывать, что только потому, что ему удалось втянуть в это дело ее дочь, Ив Боуин будет стоять перед публикой, признаваясь в прошлых грехах, разрушать собственную карьеру и тем самым позволит, чтобы еще один гнусный тип прорвался к тому позорному столбу, к которому пресса намеревается пригвоздить правительство… Большей нелепости трудно и придумать.
А в конечном счете все это ради его газетенки. Ради победы в войне за тиражи, ради политических пристрастий, доходов от рекламы и редакторской репутации. Она просто стала пешкой в игре, которую затеял Дэнис Лаксфорд, чтобы прорваться к власти или удержать ее. Но только он допустил одну ошибку, полагая, что она позволит передвигать себя по клеткам доски так, как ему вздумается.
Он свинья. И всегда был свиньей.
Ив встала, взяла свой портфель и направилась к выходу из кафе. Дэнис ушел достаточно давно, поэтому она могла не опасаться, что кто-то свяжет ее присутствие в «Хэрродсе» с ним. «Жалкий тип, — думала она. — Не все у него в жизни будет получаться так, как он это задумал».