— Хорошо. Не надо. Но не лезь к Лаксфорду.
— Почему? — не удержался он от вопроса. — Ты хочешь общаться с ним наедине? Чтобы только ты одна? Как в Блэкпуле, да, Ив?
— Ты сказал мерзость. Я заканчиваю разговор. Мы сможем его продолжить, когда протрезвеешь. Завтра утром.
И она положила трубку. А он пошел пить водку. И пил ее до тех пор, пока пол в кухне не начал ходить ходуном. Тогда он, шатаясь, поднялся по лестнице в спальню и, не раздеваясь, плюхнулся поперек кровати. В какой-то момент среди ночи он, должно быть, стащил с себя брюки, рубашку и туфли, потому что, когда утром выполз из кровати, на нем были только трусы и носки.
Проглотив шесть таблеток аспирина, он отправился обратно в спальню. Там он медленно оделся, ожидая, когда аспирин уймет раскаты грома в его черепе. Он прозевал утренний разговор с Ив, но, может, оно и к лучшему. В теперешнем своем состоянии он все равно бы не смог с ней тягаться. Надо признать, она была необычайно милостива к нему, позволив проспаться после попойки, вместо того, чтобы разбудить и продолжить разговор, на котором он сам так настаивал. Она бы смогла стереть его в порошок тремя-четырьмя фразами, не употребив на это и четверти своих интеллектуальных способностей. Означает ли это какую-то перемену в Ив и в их отношениях? Почему она предпочла на этот раз не демонстрировать ему свое право хозяина в доме? Потом ему пришло в голову, а почему он вообще думает над состоянием их брака, если никогда раньше над этим не задумывался. Но он знал ответ на эти вопросы, и, несмотря на свою попытку выбросить этот ответ из головы, он нашел его лежащим на столе, когда спустился вниз в кухню.
Миссис Мэгваер в кухне не было, но ее экземпляр «Сорс» лежал там, где она его оставила.
«Вот чертово совпадение», — подумал Алекс. Миссис Мэгваер приносит эту дерьмовую газетенку в их дом каждый день, вот уже столько лет. Но до вечера среды, когда Ив умышленно показала их ему, он ни разу не взглянул ни на одну из них. Бывало, ему попадалась на глаза какая-нибудь статейка, когда нужно было, к примеру, завернуть в газету кофейную гущу, и тогда он иронически думал о том, скольких мозговых клеток не досчиталась миссис Мэгваер, ежедневно поглощая это чтиво. И не более того.
Но теперь ему казалось, что этот таблоид имеет над ним какую-то магическую власть. Он подошел к столу и вперил взгляд в газету.
«Я же должен зарабатывать на хлеб?» — красовалось на первой странице под фотографией подростка в лиловой кожаной куртке, прогуливающегося по выложенной кирпичом дорожке от дома с террасой. Он самодовольно ухмылялся в объектив, как будто заранее знал, какой заголовок будет сопровождать снимок. Его звали Даффи Дьюкейн, и газета именовала его мальчиком-на-час. Именно его застали в машине с Синклером Ларсни, членом парламента от Восточного Норфолка. Из подписи под фотографией следовало, что обстоятельства жизни Даффи Дьюкейна — невозможность получить хорошее образование и найти хорошую работу, то есть принадлежность к тем, кто и в будущем обречен на безработицу — вынудили его зарабатывать себе средства к существованию, оказывая определенные интимные услуги. Если читатель имел желание обратиться к четвертой странице, он нашел бы там редакционную статью, громившую правительство, приведшее толпы шестнадцатилетних подростков на эту дорожку. «Вот до чего дошло дело» называлась статья. Но когда Алекс увидел, что под ней стоит подпись какого-то Родни Аронсона, а не Дэниса Лаксфорда, он пропустил ее, не читая. Потому что его интересовал Дэнис Лаксфорд. По причинам более значительным, чем его, Лаксфорда, политические пристрастия.
Как там она сказала — они трахались каждую ночь и еще каждое утро. И не потому, что этот подонок соблазнил ее, а потому что она сама этого хотела, хотела его. Они занимались этим как обезьяны, а кем был Лаксфорд и какие у него взгляды, ей было наплевать. Для того, что она от него хотела, это не имело значения.
Будто стараясь что-то отыскать, Алекс пролистал страницы газеты. Он не признавался себе, что именно ищет, но все равно продолжал искать. Просмотрев всю газету с первой до последней страницы, он порылся в плетеной газетнице и выбрал из нее все остальные экземпляры «Сорс», принесенные в дом миссис Мэгваер.
Он явственно видел перед глазами гостиничный номер с его оранжевыми занавесками и мягкой, с отделкой «под дуб», казенной мебелью. Он видел этот всегда бесивший его хаос, который устраивала Ив повсюду, куда бы ни приезжала: портфель, деловые бумаги, журналы, косметика, туфли — все вперемешку на полу, фен на туалетном столике, куча мокрых полотенец. Он видел передвижной столик на колесах с остатками ужина. В потоке света, оставленного гореть в ванной, он видел кровать со смятыми простынями. Казалось, видел даже ее, потому что за многие годы, что они вместе, хорошо знал, что колени ее будут подняты, ноги сцеплены в кольцо вокруг его тела, ладони в волосах или на спине, и она достигнет момента наслаждения на удивление быстро, вскрикнув от восторга и прошептав: «Дорогой». Нет, хватит, это уж слишком… Больше он уже ничего не видел.
С омерзением он смахнул стопку газет на пол. «Я должен думать о Шарли, — сказал он себе, стараясь, чтобы эта информация дошла до его сознания. — Ане об Ив. И не о том, что было одиннадцать лет назад, когда я не знал ее, даже не подозревал о ее существовании, когда все ее действия и знакомства меня совершенно не касались — когда, кем и чем она была…»
Но в этом — «была» — все и дело, не так ли? Кем и чем когда-то была его жена, кто и что она сейчас.
Алекс решил налить себе кофе. Стоя у раковины, он выпил его без молока и без сахара. Это было весьма кстати, так как отвлекло его, хотя бы на короткое время, от мучительных размышлений. Но как только он проглотил кофе, обжегшее небо и гортань, мысли его опять обратились к ней.
«Знаю ли я ее?» — подумал он. Возможно ли вообще ее знать? Она ведь, прежде всего, политик. И ей привычны хамелеонские требования ее карьеры.
Он задумался над ее карьерой и вытекающими из нее последствиями. Она стала членом мерилбоунской ассоциации консерваторов, тогда-то они и познакомились. Она выполняла поручения ассоциации, работая бок о бок с ним. Она так рьяно взялась за дело, не упуская ни одной возможности доказать свое усердие, что вопреки традициям окружная комиссия сама попросила ее внести свое имя в список кандидатов. Ив сделала это не по собственной инициативе. Он присутствовал на ее интервью перед выдвижением ее кандидатом от консервативной партии от округа Мерилбоун. Он слышал ее страстную речь в поддержку партийных идеалов. Он сам вполне разделял ее твердые принципы о значении семьи, о неоценимой важности мелкого предпринимательства, о пагубном влиянии правительственных субсидий, но он никогда бы не смог так ярко выразить свои взгляды, как это сделала она. Казалось, она знает, о чем собираются спросить ее члены окружной комиссии еще до того, как они сами это решат. Она говорила о необходимости установить порядок на улицах в ночное время, сделать их безопасными. Она поделилась своими планами увеличения числа сторонников консервативной партии в Мерилбоуне. Она рассказала, каким образом намерена оказывать поддержку премьер-министру. Она высказывала резкие суждения по вопросу о женах, подвергавшихся жестокому обращению со стороны своих мужей, о сексуальном образовании в школах, об абортах, о сроках тюремного заключения, о заботе о престарелых и немощных, о том, как взимать налоги и как расходовать полученные средства и даже как по-новому проводить избирательную кампанию. Она была умна и находчива и произвела впечатление на комиссию своим умением оперировать фактами. Алекс знал, у нее с этим никогда не было проблем, и именно поэтому он подумал: «Значит, то, что она сказала, она сказала намеренно? Была ли она при этом искренной?»
И он спросил себя, что для него больнее: то, что Ив, возможно, в действительности совсем не такая, как на словах, или же то, что она, как видно, отбросила все свои убеждения, когда захотела переспать с человеком, выступавшим против всего того, за что она боролась.
Потому что именно таким был Лаксфорд. Он бы не стал редактором такой газеты, если бы выступал за что-то другое. Что касается его политических взглядов, они не вызывают сомнения. Остается определить физическую природу самого человека. Потому что определить физическую природу, несомненно, означает — понять. А понять необходимо, если они собираются когда-нибудь добраться до сути… Отлично. Горько усмехнувшись, Алекс поздравил себя с полным распадом личности. Менее чем за полтора дня он успел деградировать от мыслящего человеческого существа до круглого идиота. То, что было сначала душераздирающим стремлением найти дочь и во что бы то ни стало спасти ее, превратилось в потребность неандертальца найти и уничтожить предыдущего дружка своей сексуальной партнерши. И не надо больше лгать насчет того, что встреча с Лаксфордом нужна, чтобы понять. Он хочет встретиться с Лаксфордом, чтобы измолотить его кулаками. И не из-за Шарли. Не из-за того, что он делает с Шарли. Но из-за Ив.
Алекс понял, что никогда не просил жену назвать имя отца Шарли потому, что на самом деле никогда не хотел этого знать. Знание требует реакции. А реакции именно на это самое знание он как раз и хотел бы избежать.
— Проклятье! — прошептал он и наклонился к раковине, опираясь руками на решетки для сушки посуды по обе стороны от нее. Может, действительно, ему, как и его жене, сегодня следовало пойти на работу. Там, по крайней мере, ему пришлось бы чем-то заниматься. Здесь же не было ничего, кроме собственных мыслей. И от них можно было сойти с ума.
Он должен что-то делать. Должен найти выход.
Алекс налил еще одну кружку кофе и выпил ее залпом. Обнаружилось, что голова уже не раскалывается и тошнота начинает утихать. Вспомнив о монастырском пении, которое он услышал, когда проснулся, он пошел на звуки, доносившиеся, кажется, из гостиной.
Миссис Мэгваер стояла на своих пухлых коленях перед кофейным столиком, где она установила распятие, несколько статуэток святых и свечи. Ее глаза были закрыты. Губы неслышно двигались. Через каждые десять секунд она передвигала пальцами бусинку четок, и слезы при этом ручьями текли из-под ее рыжеватых ресниц по круглым щекам, они капали на вязаную кофту, и по двум мокрым пятнам на ее необъятных грудях можно было судить о том, как давно она плачет.