Барбара быстро прикинула, стоит ли сбросить несколько годков. Но, поскольку она уже сообщила о своем возрасте Робину, не было смысла врать его матери.
— Ах, — отозвалась на это Коррин. — Я помню свои тридцать три — чудесный возраст.
Почему бы и не помнить, отметила про себя Барбара, с тех пор прошло не так уж много времени. Самой Коррин было, вероятно, немногим больше сорока пяти — обстоятельство, еще вчера вечером удивившее Барбару. Потому что ее собственной матери было уже шестьдесят четыре. И, поскольку они с Робином почти одного возраста, Барбара не ожидала, что его мать так молода. Очевидно, она родила его, будучи почти подростком. С несвойственной для нее горечью Барбара подумала, как это, должно быть, здорово, когда мать еще в расцвете лет, полная сил, а не на склоне жизни, отступающая перед своим старческим слабоумием.
— Сэм намного меня старше, — продолжала Коррин. — Вы, наверное, заметили, не так ли? Забавно, как все это получилось. Я раньше думала, что никогда не смогу полюбить лысеющего мужчину. У отца Робби были очень густые волосы. Просто непроходимые дебри. Везде, — она разгладила рукой кружевную салфетку на комоде. — Но Сэм, он так добр ко мне, с таким терпением относится к этому, — она тремя пальцами дотронулась до ямки у шеи. — Поэтому, когда он в конце концов сделал мне предложение, что я могла еще ответить, кроме «да». Думаю, так будет лучше, потому что это освободит Робина. И он сможет жениться на Селии. Она очаровательная девушка, эта Селия. Ну, совершенно очаровательная. Такая милая. Она невеста Робби, вы знаете?
Ее ласковый тон не мог обмануть Барбару. Она встретила ее взгляд и прочла в нем непреклонную решимость. Ей захотелось сказать: «Не волнуйтесь, миссис Пейн. Я не собираюсь гоняться за вашим сыном. А даже если бы и собиралась, он вряд ли бы клюнул на мои сомнительные прелести». Но вместо этого, сделав еще глоток чая, она проговорила:
— Я сейчас натяну на себя что-нибудь и через секунду спущусь вниз.
— Вот и прекрасно, — улыбнулась Коррин. — Робби уже готовит вам завтрак. Надеюсь, вы ничего не имеете против бекона и яичницы? — и, не дожидаясь ответа, вышла.
Как только Барбара спустилась по лестнице в столовую, из кухни появился Робин. В одной руке он нес сковородку, из которой вытряхнул на тарелку яичницу из пары яиц. И, глядя за окно на все еще черное ночное небо, произнес:
— Скоро рассветет. Нам нужно торопиться, если вы все еще хотите попасть на канал к пяти часам.
Вчера вечером, когда они шли от машины к дому, она сказала ему, что хотела бы посмотреть на место преступления в то самое время суток, когда тело попало в воду. Робин передернул плечами.
— Это значит, нужно выехать отсюда без четверти пять.
— Прекрасно, не забудь завести будильник, — ответила Барбара, и он понял, что протестовать бесполезно. А сейчас он выглядел так, будто вставать затемно было для него делом привычным. Хотя от Барбары не ускользнуло, как он подавил зевок, прежде чем, пожелав ей приятного аппетита, вернулся на кухню.
Барбара принялась за яичницу. Она быстро умяла ее и, поскольку поблизости не было никого, кто бы мог отметить ее плохие манеры, подобрала желток кусочком поджаренного хлеба. Потом запихнула в рот бекон, запила все это апельсиновым соком и на этом с завтраком было покончено. Барбара с любопытством посмотрела на свои часы. На трапезу ушло три минуты — почти личный рекорд.
По дороге к месту преступления Пейн был молчалив. К своей радости Барбара обнаружила, что он курит, так что они вместе выкурили по сигарете, успешно заполнив его «эскорт» канцерогенами. После первых минут езды и безмолвного втягивания никотина он свернул с Мальборо-роуд на дорогу поуже, которая вела мимо деревенской почты дальше в поля.
— Я раньше здесь работал, — неожиданно заговорил он, кивнув на здание почты. — Думал, навсегда здесь застрял. Поэтому я так поздно попал на службу в уголовную полицию, — он посмотрел в ее сторону и, по-видимому, торопясь пояснить только что сказанное и рассеять ее возможные сомнения, быстро продолжил: — Но я прошел специальные курсы, так что не совсем профан.
— Первое расследование всегда самое трудное, — заметила Барбара. — Я помню, как у меня это было. Думаю, с тобой все будет нормально.
— У меня было сдано пять экзаменов по программе средней школы, — серьезно продолжал он. — Я думал попробовать в университет.
— Отчего же не попробовал?
Он стряхнул пепел с сигареты в узкую щель чуть опущенного бокового стекла.
— Астма — такая вещь. То хуже, то лучше. Последние годы у матери было несколько тяжелых приступов, и я считал, что не могу оставить ее одну, — он взглянул на Барбару. — Наверное, это звучит так, будто я держусь за ее подол?
Вряд ли, подумала Барбара. Она вспомнила свою мать, точнее, обоих родителей, и годы, когда она, уже взрослая, жила в родительском доме в Эктоне до и после смерти отца, будучи заложницей слабого здоровья одного из родителей и умственного помутнения второго. Никто лучше ее не может понять, что такое жить как на привязи. Но она предпочла сказать:
— Теперь у нее есть Сэм, так что твоя свобода уже не за горами.
— Вы имеете в виду «парнишечку»? — с иронией спросил он. — О, да, конечно. Если свадьба состоится, я буду отрезанный ломоть. Если свадьба состоится.
Он произнес это так, как будто уже бывал близок к свободе много раз, но его надежды и планы рушились. Селия, подумала Барбара, кем бы она ни была, должна обладать целеустремленностью и терпением прирожденного оптимиста.
Дорога проходила по мосту через канал Кеннет-Эйвон.
— Уилкет, — назвал Робин поселок из нескольких крытых соломой домиков, разбросанных по берегу канала, как бусины разорванного ожерелья. Он сказал, что до места уже недалеко, и в свете приборного щитка Барбара взглянула на свои часы. Было четыре пятьдесят две. Идем точно по расписанию, подумала она.
Дорога свернула на запад. К югу лежали поля пшеницы, голубоватой в свете нарождающегося дня. Она волнами перекатывалась от ветра. К северу поднимались невысокие холмы, их очертания в сумерках напоминали головы лошадей с развевающимися гривами и внушали суеверный страх.
Когда они въехали в Аллингтон, небо начало менять свой цвет, переходя от черного к серовато-сизому, как оперение голубей на Трафальгарской площади.
— Подъезжаем, — произнес Робин, но прежде чем везти Барбару прямо на место, он сначала объехал вокруг поселка, показывая два подъезда к нему с основного шоссе. Один располагался дальше на север и проходил мимо Парк-фарм и десятка домиков с оштукатуренными стенами и красными черепичными крышами. Второй был ближе к Уилкоту — именно этим путем они и приехали. Они миновали Мейнор-фарм, дома, сараи и другие хозяйственные постройки, которые прятались за кирпичными стенами, поросшими зеленью.
Оба подъезда соединялись на проселочной дороге, именно по ней они и направились. До места осталось не больше полутора миль.
Барбара старалась получше рассмотреть и запомнить окрестности. Даже в пять утра в трех домах горел свет. Снаружи никого не было видно, но, несомненно, если в этот час в воскресенье здесь проехала машина, кто-то мог это слышать, мог видеть ее и нужно только правильно задать вопрос, чтобы запустить механизмы памяти в действие.
— Люди из отдела уголовных расследований опросили всех из этих домов? — спросила она.
— Первым делом, — Робин переключил рычаг на первую передачу, машина резко накренилась.
Барбара схватилась за приборный щиток.
— Возможно, нам придется побеседовать с ними еще раз.
— Это, конечно, можно.
— Они могли забыть. Ведь кто-то наверняка уже не спал в то утро. Вот сейчас, например, многие уже на ногах. И если мимо проезжала машина…
Робин присвистнул сквозь зубы. Это было выражением сомнения, не высказанного в словах.
— Что? — спросила она.
— Вы забыли. Это было утро воскресенья, когда тело скинули в воду.
— И?
Он сбавил скорость перед рытвиной размером с кратер вулкана.
— Вы ведь городская, так? Воскресенье в деревне день отдыха, Барбара. Фермеры встают до зари шесть дней в неделю. А на седьмой делают то, что предписал Господь, то есть спят подольше. Ну, может быть, в полседьмого кто и встанет, но чтобы в пять? Только не в воскресенье.
— Черт, — процедила она сквозь зубы.
— Да, это не облегчает нам работу, — согласился он.
Там, где дорога поднималась к мосту, он прижался к левой обочине насколько это было возможно и выключил мотор, машина, трижды чихнув, остановилась. Они вышли из салона в прохладу раннего утра.
— Сюда, вниз, — показал Робин и повел ее к другой стороне моста, где по склону, густо поросшему травой, можно было спуститься к тропе, идущей вдоль берега.
Здесь обильно рос тростник, окаймляя луговое разнотравье. Розовые, белые и желтые пятна полевых цветов пестрели на темной зелени берегов. В зарослях тростника обосновались какие-то водоплавающие птицы, и их внезапные крики, когда они взлетали в воздух, казались единственными звуками во всей округе. Западнее и восточнее моста две моторные лодки стояли на якоре у берега канала, и когда Барбара повернулась, чтобы спросить о них Робина, он объяснил ей, что это путешественники, а не постоянные жители. Их здесь не было в тот день, когда обнаружили тело. Их не будет здесь уже завтра.
— Путешествуют по каналу до Брэдфорда на Эйвоне, — сказал он. — А кто в Бат или в Бристоль. Эти лодки снуют по каналу туда и сюда с мая по сентябрь. А на ночь пристают к берегу — там, где можно причалить. В основном, городские. Как вы, — улыбнулся он.
— Где они берут моторные лодки?
Робин вынул пачку сигарет, предложил ей. Сначала поднес спичку к ее сигарете, закрывая пламя от ветра своей рукой поверх ее руки. Его кожа была гладкой и прохладной.
— Берут напрокат, — ответил он на ее вопрос. — Почти в любом месте, где канал проходит вблизи поселка, кто-нибудь дает лодки напрокат.
— Где, например?