Он покатал сигарету между большим и указательным пальцами, размышляя над ее вопросом.
— Ну, например, в Хангерфорде. Потом Кинтбери, Ньюбери, Дивайзис, Брэдфорд-на-Эйвоне. Даже в Уоттон-Кроссе. Там тоже есть прокат моторных лодок.
— В Уоттон-Кроссе?
— Там дальше по Мальборо-роуд есть пристань. В том месте, где канал проходит через деревню, тоже можно взять напрокат лодку.
Насколько сложно и запутанно это дело, подумала Барбара. Прищурившись, она посмотрела сквозь сигаретный дым на проселочную дорогу, по которой они приехали.
— Куда она ведет, если проехать дальше?
Робин проследил за ее взглядом и рукой с зажатой сигаретой махнул в сторону северо-востока.
— Дальше, через поля, в кленовую рощицу протяженностью в три четверти мили.
— А там что?
— Просто деревья. Да изгороди по границам полей. Больше ничего. Мы там были в воскресенье днем, когда прочесывали округу. Можем съездить, посмотреть, если хотите, когда рассветет.
Небо на востоке действительно становилось все светлее, веер бледно-серых полос прорезал черно-сизую, как голубиные перья, темноту. Барбара взвешивала предложение. Она знала, как невыгодно их положение в этом расследовании. Прошло пять дней с момента исчезновения Шарлотты, если считать и сегодняшний — то шесть. Двое суток прошло после обнаружения тела, и один Бог знает, сколько с момента ее смерти. И с каждым часом след преступника становится все холоднее, воспоминания людей все более тусклыми, а вероятность успешно завершить дело все слабее. Барбара это понимала. Однако она понимала и то, что ей очень не хочется проходить там, где уже прошли другие. Почему? — спрашивала она себя. Хотя ответ был ей известен. Сейчас ей предоставлялся шанс показать себя, оставить свой след — впрочем, так же, как и констеблю Пейну, — и она была намерена использовать его наилучшим образом.
Однако следовало признать, что стремление к нехоженым тропам могло не пойти на пользу интересам семьи Шарлотты Боуин и правосудия.
— Ну, если ваши ребята там ничего не нашли… — сказала она.
— Абсолютно — ни пылинки, ни соринки.
— Тогда будем исходить из того, что имеем.
До этого они прошли несколько шагов по тропинке вдоль канала к тому месту, где у тростника было обнаружено тело. Сейчас Барбара шла обратно к мосту — арочному кирпичному сооружению, под которым бетонная перемычка образовывала узкую полку над водой. Барбара щелчком отправила окурок в воду и, заметив, что Робин поморщился, проговорила:
— Извини, но здесь все еще темно, а мне нужно было посмотреть… — Вода текла на запад. — Можно предположить два варианта, — она похлопала рукой по арке моста над их головами. — Он оставляет машину наверху, спускается по тропинке, прячется с телом под мост. Сколько времени его не видно, секунд десять? Он бросает здесь тело в воду, и течением его относит к тростнику.
Она медленно прошла обратно к тропинке. Робин последовал за ней. В отличие от нее он загасил свою сигарету о каблук ботинка и положил окурок в карман. Перед лицом такой скрупулезной заботы об окружающей среде Барбара настолько устыдилась, что почти была готова броситься в воду вслед за своим окурком. Однако вместо этого сказала:
— Или он привез ее на моторной лодке и сбросил за борт через — как там это называется — корма, хвостовая часть?
— Корма.
— Да, правильно. Он сбросил ее через корму и просто-напросто поплыл дальше, как любой другой отдыхающий на канале.
— Значит, нам нужно проверить еще и все места проката моторных лодок.
— Похоже, что да. Сержант Стэнли даст для этого людей?
Он постучал передними зубами точно так же, как сделал это вчера вечером, когда зашла речь о том, как сержант Стэнли ведет расследование.
— Это означает «нет»?
— Что «это»? — смущенно спросил он.
— То, что ты делаешь своими зубами.
Он дотронулся до них языком и рассмеялся.
— От вас ничего не ускользнет. Придется следить за собой в оба.
— Смею надеяться. Так что сержант? Давай, Робин, не смущайся. Это же не проверка на лояльность. Мне нужно знать реальное положение дел.
Его уклончивый ответ дал ей ту информацию, которую она хотела получить:
— Я думаю, мы можем сделать так: я могу сегодня кое-что разведать. А вы — вы ведь хотели присутствовать на вскрытии, верно? И сержант Стэнли после этого захочет с вами поговорить. У вас есть вопросы, которыми, по мнению Скотланд-Ярда, вам нужно заняться. Вам нужно куда-то позвонить, с кем-то переговорить. Написать какие-то отчеты. Ну, и я вот что предлагаю: я бы мог повозить вас по округе — можете не сомневаться, буду рад это делать — и быть вашим помощником. Или быть вашими глазами и ушами — там, — он поднял подбородок, показывая в направлении дороги, машины, Уилтшира.
Она не могла не восхититься его дипломатичностью. После окончания расследования она вернется в Лондон, а ему предстоит продолжать работать с сержантом Стэнли. И если он хочет продвигаться по службе в отделе уголовных расследований, то сохранение неустойчивого равновесия этих взаимоотношений должно быть его первейшей заботой. Они оба это понимали — и Пейн, и Барбара.
— Хорошо, — сказала она, — это меня устраивает, — и пошла вверх по склону к дороге. Сзади были слышны его более тяжелые шаги. Поднявшись наверх, она обернулась. Он взглянул на нее.
— Робин, а из тебя, я думаю, получится неплохой сыщик.
Он блеснул белозубой улыбкой и быстро опустил голову. Было все еще довольно темно, но Барбара не сомневалась, что, будь немного посветлее, она увидела бы, как он покраснел.
— Клянусь Богом, я этого не делал! — кипятился Митч Корсико. — Ты что думаешь, я ненормальный! Думаешь, я хочу сам себе перерезать глотку? — в волнении он подтянул вверх джинсы и принялся шагать туда-сюда, насколько это позволяло весьма ограниченное пространство кабинета Родни Аронсона. Сам Родни наблюдал за репортером отдела журналистских расследований, сидя за своим рабочим столом, и слушал поскрипывания его ковбойских сапожек. С обычным вниманием и аккуратностью Родни развернул батончик «аэро» ровно настолько, сколько нужно, чтобы откусить один раз.
— Я не могу не вспоминать твоих вчерашних угроз. Митч, — произнес Родни с кусочком шоколада за щекой. — Ты, конечно, понимаешь нашу озабоченность.
Слово «нашу» не прошло мимо ушей Корсико.
— Но ты на самом деле не передал Лаксфорду то, что я… Проклятье, Родни! Ведь Лаксфорд не думает, что я… оказался предателем, правда? Ты же понимаешь, я просто выпускал пар.
— Гм-м, — промычал Родни. — Но факт остается фактом…
Он предоставил экземпляру утреннего выпуска «Глоуб» — главного соперника «Сорс» — закончить предложение за него. Газета лежала у него на столе. На ее первой странице, рядом со сделанным с помощью телеобъектива фотоснимком, на котором член парламента Ив Боуин выходила из машины около своего дома в Мерилбоуне, набранный двухдюймовыми буквами заголовок кричал: «Похищена дочь члена парламента — родители не заявили в полицию!» «Глоуб» буквально упивался той же Историей, которую предлагал днем раньше Митчел Корсико, а Лаксфорд гневно отверг.
— Эту информацию мог раздобыть кто угодно, — оправдывался Корсико. — Возможно, я вышел на нее первым, но…
— Возможно?
— Ладно, черт с ним, не возможно, а первым. Но это еще не значит, что я был единственным, кому экономка рассказала эту историю. Она была так расстроена, словно речь шла о ее собственной дочери. Она могла рассказать то же самое любому, кто был готов ее сочувственно слушать.
— Гм-м, — опять промычал Родни. Он давно усвоил, что выглядеть задумчивым не хуже, чем в действительности быть им. Таким образом, издав звук, который должен был означать глубокую задумчивость, он соединил пальцы обеих рук в виде ромба и разместил их под подбородком. — Что же делать, — пробормотал он.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Корсико. — Лаксфорд это уже видел?
Вместо ответа Родни приподнял плечо.
— Я с ним поговорю. Он понял, что я обезьянье дерьмо, но он также знает, что я не мог отнести свою статью в другую газету.
— Имя автора статьи не указано, Митч. Надеюсь, ты понимаешь, как все это выглядит?
Корсико схватил газету со стола Родни, пробежал глазами первую страницу. Там под заголовком, где обычно помещалось: «Эксклюзивный материал репортера такого-то», ничего не было. Он отшвырнул газету.
— Так что ты этим хочешь сказать? Что я передал статью в «Глоуб», попросил напечатать ее без указания имени автора и уведомил, что пересаживаюсь на их корабль, как только извещу об этом Лаксфорда? Оставь, Родни. Постарайся рассуждать здраво. Если бы я хотел это сделать, я бы подал заявление об уходе вчера же вечером. И ты бы сейчас сидел здесь и смотрел на мое имя на первой странице этой газетенки.
Он опять беспокойно заметался по кабинету. За стеклянной перегородкой шла обычная работа, но поглядывание сотрудников в сторону кабинета заместителя главного редактора подсказало Родни, что не он один в курсе удачного хода «Глоуб». При взгляде в их сторону головы тут же опускались. Все они испытывали одно и то же отвратительное чувство. Когда тебя опережают с сенсацией, это так же противно, как когда уличают в ошибках, пожалуй, даже хуже. Потому что газеты с неточными фактами все же распродаются.
Родни сорвал еще полоску обертки с батончика «аэро» и языком направил очередной кусочек шоколада за щеку. Его дантист предупреждал Родни, что если он не прекратит сосать шоколад за щекой, то годам к шестидесяти останется без жевательных зубов. Ну и черт с ними, подумал Родни. Случаются в жизни вещи и похуже, чем необходимость обзавестись фарфоровыми челюстями.
— Похоже, дело плохо, — сказал Родни. — На данный момент твоя репутация здесь весьма сильно подмочена.
— Прекрасно, — пробормотал Корсико.
— Так что тебе нужно срочно подготовить статью для нас. В завтрашний номер — срочно.
— Да? А как же Лаксфорд? Вчера он об этом и слышать не хотел, — он ткнул пальцем в экземпляр «Глоуб», — без подтверждения от Скотланд-Ярда, что Боуин не направилась прямиком на Виктория-стрит в обход местных копов. С чего это ты думаешь, что сегодня что-то изменилось? Только не