— Кто к ним принадлежит?
Обдумывая вопрос, он опять потянулся к вазе и выбрал себе два грецких ореха.
— Заключенные. Иммигранты, коронеры[18], нелегальные работодатели, — он уже подносил орех ко рту, но вдруг резко остановился и опустил руку.
— Кто-то еще?
Харви аккуратно положил орех рядом со своим бокалом. И проговорил скорее себе самому, чем Линли:
— Действия такого рода… То, что случилось с дочерью Ив, не похоже на их обычный почерк. Кроме того, в теперешней обстановке сотрудничества… Но если бы она ушла в отставку, у них стало бы одним врагом меньше…
— У кого?
Он поднял голову.
— Сейчас, в обстановке объявленного прекращения огня и ведения переговоров, я не думаю, что им в самом деле хотелось бы все испортить. И все же…
— Прекращение огня? Переговоры? Вы говорите о…
— Да, — серьезно сказал Харви. — Об ИРА.
Как он объяснил, Ив Боуин уже давно придерживается одной из самых жестких линий в парламенте по отношению к Ирландской республиканской армии. И определенные сдвиги к миру, происходящие в Северной Ирландии, не уменьшили ее подозрений относительно истинных намерений бунтовщиков. На словах, в публичных выступлениях она, конечно, поддерживала попытки премьер-министра мирно решить ирландский вопрос. А в личных беседах она не раз заявляла о своей убежденности, что ИНЛА, всегда отличавшаяся большим экстремизмом, чем временная ИРА, неизбежно переформируется и выплывет как разрушительная сила, активно противодействующая развитию мирного процесса.
— Она считает, что правительство должно принимать более активные меры по подготовке к моменту, когда переговоры будут прерваны и ИНЛА примется за дело, — сказал Харви. — По ее мнению, правительство должно решать возможные проблемы на стадии их зарождения и не подвергать страну риску в течение еще одного десятилетия.
— Какие конкретные меры она предлагает правительству, чтобы достичь этого? — спросил Линли.
— Рассмотреть возможности расширения полномочий RUC и увеличения численности войск в Ольстере. И все это, заметьте, тайком, на публике по-прежнему заявляя о своей решительной приверженности переговорному процессу.
— Рискованная политика, — заметил Линли.
— И не только это.
Харви рассказал еще о том, что от Ив Боуин исходило предложение увеличить число полицейских осведомителей в Килбурне. В их обязанности входило бы выявлять лондонских сторонников группировок ИРА, выступающих против основного курса и намеревающихся контрабандно ввозить на территорию Англии оружие, взрывчатку и террористов в предвидении провала их надежд на то, что они смогут добиться своих целей путем мирных переговоров.
— Из всего этого следует сделать вывод, что она не верит в возможность найти мирное решение, — произнес Линли.
— Вы это верно заметили. Ее официальная позиция состоит из двух положений. Во-первых, как я уже говорил, правительство должно быть готово к тому моменту, когда переговоры с Шин Фейн будут прерваны. Во-вторых, те шесть графств, которые решили остаться в составе Британской империи, волей Господа заслуживают защиты со стороны Британской империи до последнего. Такие чувства довольно распространены среди тех, кому хочется верить, что в наше время Британская империя еще существует.
— Вы не разделяете ее взглядов.
— Я реалист, инспектор. За два десятка лет ИРА ясно продемонстрировала, что они не исчезнут только потому, что мы будем при каждом удобном случае сажать их в тюрьму без права на защиту. Прежде всего, они ведь ирландцы. Они постоянно размножаются. Вы сажаете в тюрьму одного, а на его месте уже десяток новых — производят потомство под портретом папы римского. Нет, единственный разумный путь покончить с этим конфликтом — это попытаться найти решение путем переговоров.
— Чего Ив Боуин как раз и не хотелось бы.
— Лучше смерть, чем позор. Несмотря на то, что она заявляет на публике, в душе она полагает, что если мы ведем переговоры с террористами сейчас, то до чего мы дойдем через десять лет? — Взглянув на часы, он допил свой бокал и встал из-за стола. — Это для них не типично — похищать и убивать детей известных политических деятелей. И, кроме того, я убежден, что это событие, каким бы ужасным оно не было для Ив, не могло бы заставить ее отказаться от своей позиции. Если только с этим событием не связано что-то, чего я не знаю…
Линли не ответил.
Харви застегнул пиджак, поправил галстук.
— В любом случае, — сказал он, — если вы ищете того, кто серьезно выиграет от ее отставки, вы должны принять во внимание ИРА и отколовшиеся от нее группы. Они могут быть везде, вам это известно. Никто лучше не сумеет незаметно внедриться во враждебную среду, чем ирландец, у которого есть для этого причины.
Глава 20
Краешком глаза Александр Стоун увидел миссис Мэгваер. Он стоял в спальне Шарлотты, глядя на ее одежду, висящую в шкафу, когда экономка появилась в дверях. В одной руке она держала пластмассовое ведро, в другой сжимала охапку тряпок. Последние два часа она занималась мытьем окон. Когда она отскребала грязь и полировала стекла, ее губы двигались в беззвучной молитве, а из глаз капали слезы.
— Я вам не помешаю, мистер Алекс? — Ее подбородок задрожал, когда она окинула взглядом комнату, где все вещи Шарлотты лежали точно так, как она оставила их почти неделю назад.
— Нет, ничего, проходите, — проговорил Алекс, преодолевая тупую боль в горле. Он протянул руку к висящей в шкафу одежде, провел пальцами по красному бархатному платью с кремовым кружевным воротником и такими же манжетами — рождественский наряд Шарлотты.
Миссис Мэгваер неуклюже, вразвалку вошла в комнату. Вода в ее ведре плескалась, как содержимое желудка пьяницы. Как и содержимое его собственного желудка, хотя на этот раз причиной страданий не было выпитое спиртное.
Он потянулся к детскому клетчатому пледу, слыша у себя за спиной звуки раздвигаемых занавесок, затем по приглушенным шорохам догадался, что миссис Мэгваер перекладывает с подоконника на кровать мягкие игрушки Шарли. При мысли о кровати он сильно зажмурился. Вчера ночью здесь, в этой самой комнате, он трахался со своей женой, неистово доводя ее до наивысшей стадии оргазма. Как будто не произошло ничего такого, что навсегда изменило их жизнь. Как он мог?
— Мистер Алекс! — миссис Мэгваер окунула одну из своих тряпок в ведро, потом отжала и сейчас держала ее, скрученную как веревку, в покрасневшей руке. — Я не хочу усиливать ваши страдания. Но я слышала, что час назад звонили из полиции. У меня тогда не хватило духу вторгаться в переживания миссис Ив и спрашивать ее об этом. Я думаю, может, вы найдете способ, как рассказать мне об этом, чтобы не причинять вашей несчастной душе еще больших страданий… — ее глаза переполнились слезами.
— В чем дело? — его голос прозвучал, вопреки его желанию, резко, потому что меньше всего ему сейчас хотелось стать объектом чьего-то сострадания.
— Тогда, может, вы расскажете мне, как это все произошло с Шарлоттой? Я уже говорила, я знаю только то, что прочла в газетах, и мне не хотелось спрашивать миссис Ив. Не подумайте, мистер Алекс, что я из любопытства спрашиваю об этом кошмаре. Я же не упырь какой-то, мне просто будет легче молиться за упокой ее души, если я буду знать, как это было.
«Как это было с Шарли», — подумал Алекс. Вспомнил, как она семенила за ним вприпрыжку, чтобы не отстать, когда они вместе шли на прогулку, как он учил ее готовить цыпленка под лаймовым соусом — первое блюдо, готовить которое когда-то научился сам, как выбирали вместе с ней больницу для ежика, и как он смотрел на ее странствия между клеток — маленькие кулачки прижаты к худенькой детской груди. «Вот как это было с Шарли», — подумал он. Но он понимал, о чем спрашивает его экономка. Этот вопрос был задан не о жизни Шарлотты.
— Она утонула.
— В том месте, которое показывали по телевизору?
— Они не знают, где. Уилтширские полицейские утверждают, что ее сначала усыпили транквилизатором. Потом утопили.
— Господи, помилуй нас, грешных, — изменившись в лице, миссис Мэгваер отвернулась к окну. Она терла мокрой тряпкой стекло, причитая: — Пресвятая Богородица, спаси…
Алекс слышал ее прерывистое дыхание. Потом она взяла сухую тряпку и принялась драить ею мокрое стекло. Она тщательно протирала углы, где обычно скапливается сразу бросающаяся в глаза грязь. Но он слышал, как она шмыгает носом, и понял, что она опять плачет.
— Миссис Мэгваер, вам не нужно, как раньше, приходить сюда каждый день.
Она повернулась к нему. Лицо ее выражало растерянность.
— Вы ведь не хотите сказать, что прогоняете меня?
— Господи, нет, конечно. Я имел в виду, что если вам нужно взять дополнительные выходные…
— Нет. Никаких дополнительных выходных мне не нужно, — она вернулась к своим окнам и намочила тряпку для следующего стекла. Она вымыла его с той же тщательностью, что и первое, и потом нерешительно проговорила, еще более понизив голос: — Мистер Алекс, простите меня, ради Бога. Но Шарли… с ней ничего не сделали? Она не была… Прежде, чем она умерла, он ничего с ней не сделал?
— Нет, — сказал Алекс. — Признаков этого обнаружено не было.
— Слава тебе, Господи милосердный, — пробормотала миссис Мэгваер.
Алексу хотелось спросить ее, как вообще Господи милосердный мог допустить такое, чтобы лишили жизни ребенка. Какой смысл милостиво уберегать ее от ужасов изнасилования, содомии или еще чего-то, если она должна была кончить жизнь утопленницей в канале Кеннет-Эйвон? Но, вместо этого, он тупо, как автомат, вернулся к одежде и постарался выполнить данное ему Ив поручение.
— Завтра нам отдадут тело, — сказала она ему утром. — Нам нужно передать что-то из одежды в морг, чтобы там ее одели для похорон. Ты об этом позаботишься, Алекс? Боюсь, сейчас я еще не в состоянии перебирать ее вещи. Ты это сделаешь? Пожалуйста.