— И? — спросил он.
— Премьер-министр, — проговорил Корсико. — Конечно, в то время он не был премьером, но это только усиливает пикантность ситуации, верно? Это означает, что при его теперешнем положении ему есть что скрывать.
— Как ты к этому пришел? — с любопытством осведомился Родни, которого всегда изумляли замысловатые зигзаги человеческого воображения.
— Волка ноги кормят, должен тебе сказать, — Корсико опять звучно отхлебнул «капуцино» и вернулся к своим записям. — Через две недели после той конференции в Блэкпуле будущий премьер и его жена разъехались.
— Неужели?
Корсико ухмыльнулся. Кусочек шоколада застрял у него между зубами.
— Что, не знал об этом, да? Они жили врозь девять месяцев и, как нам известно, разводом это не закончилось. Но я подумал, девять месяцев — интересный срок. Если учесть некоторые события, тебе не кажется?
— Для меня девять месяцев ассоциируются с разными вещами, — сказал Родни. Он закончил с кальмари и налил себе последний бокал вина. — Может, ты мне скажешь, о чем весь этот колокольный звон возвещает?
— Подожди, сейчас узнаешь, — Корсико, довольный собой, поерзал на стуле. — Я поговорил с пятью горничными отеля, в котором проводилась эта конференция. Три из них до сих пор работают там. И две из этих трех подтвердили, что с премьер-министром была женщина — по вечерам, заметь, то есть не в связи с какими-то официальными делами. И это не была его жена. Ну вот — теперь, что я предлагаю сделать завтра: прихватить несколько фотографий Боуин и съездить с ними в Блэкпул. Посмотрим, может быть, я смогу получить подтверждение от какой-то из горничных, что Боуин была его птичкой. Если хоть одна подтвердит…
— Что ты им пообещал?
На лице Корсико мгновенно появилось озадаченное выражение. Он громко жевал, размышляя над вопросом.
— Мы заплатим им как за материал для статьи или просто запишем им их пятнадцать минут где-нибудь внутри «Сорс»?
— Эй, Род, — запротестовал Корсико. — Если им будет оплачиваться официально, они захотят получить компенсацию за стресс. Мы ведь всегда играли по таким правилам, верно?
Родни вздохнул.
— Не верно.
Он вытер рот своей салфеткой и, скомкав, бросил ее на стол. Пока Корсико обескураженно моргал глазами, явно не в состоянии понять это внезапное изменение в издательской политике газеты, Родни полез в один из своих бездонных карманов куртки-сафари цвета хаки и достал из него завтрашний номер «Сорс» с переделанной первой страницей. Она попала ему на глаза благодаря звонку одного редактора отдела новостей, плодами преданности которого Родни удавалось пользоваться в обмен на многолетнее молчание о его «маленьких радостях жизни» водном из самых сомнительных ночных заведений Сохо. Родни выложил ее на стол перед репортером и сказал:
— Может, тебе будет интересно взглянуть — только что отпечатанная, как говорится, прямо из-под пресса, еще тепленькая.
Родни наблюдал, как Корсико читает то, что сам он выучил почти наизусть, пока дожидался его в баре. Заголовок буквами в четыре с лишним дюйма и сопровождающая его фотография сами по себе говорили уже почти все. Фраза «В игру вступает отец внебрачного ребенка Боуин» объясняла, почему первую страницу украшает физиономия Дэниса Лаксфорда. Увидев это, Корсико машинально потянулся рукой за своим «капуцино». Он читал и громко прихлебывал из чашки. И только один раз остановился, поднял глаза и произнес:
— Ни фига себе! — но тут же, не дожидаясь ответной реплики, вернулся к газете. «Именно так, — подумал Родни, — будет читать ее каждый, кому она попадет в руки, как только утром газета появится в продаже. Она перекроет тиражи «Глоуб», «Миррор» и «Сан» по меньшей мере на миллион. Она потянет за собой в качестве дополнительной информации следующие истории. И номера, в которых они появятся, тоже перекроют тиражи «Глоуб», «Миррор» и «Сан»».
Родни хмуро наблюдал, как Корсико, претворяя в жизнь мечту каждого автора статьи, жадно перепрыгнул с первой страницы к продолжению в середине газеты. Закончив читать, он откинулся на спинку стула и уставился на Родни.
— Ну и ну, — смог только произнести он. — Родни, черт побери!
— Именно, — согласился Родни.
— Почему он это сделал? Я хочу сказать, он что, в последний момент решил стать порядочным человеком или как?
«Или как, — подумал Родни, — определенно «или как»». Свернув газету, он положил ее обратно в карман.
— Проклятье, — выругался Корсико. — Черт, вот гадство! Я мог поклясться, что этот мой материал о премьер-министре надежен, как… — он взглянул на Родни. — Стоп, подожди-ка секунду. А ты не думаешь, что Лаксфорд прикрывает Даунинг-стрит, нет? Слушай, Родни, может, он тайный тори?
— Тайный — нет, — ответил Родни, но репортер не уловил его иронии.
— Конечно, наши тиражи теперь поползут как на дрожжах, да? А председатель будет целовать его в задницу. Но с тех пор, как Лаксфорд пришел, тиражи росли постоянно. Так почему же он это сделал, какого дьявола все это значит?
— Это значит, — сказал Родни, отодвигая свой стул от стола и делая знак официанту принести счет, — что официально перестрелка закончена. Пока.
Корсико непонимающе посмотрел на него.
Родни объяснил:
— Черные шляпы и белые шляпы. В городе аферистов, в пустыне Сахара, в преисподней. Можешь выбирать то, что тебе больше нравится. Все равно выходит одно и то же.
— Что? — настаивал Корсико.
Родни взглянул на счет и полез за деньгами. Он бросил на стол двадцать фунтов так, будто выбросил полотенце на ринг, признавая поражение.
— Парни в черных шляпах победили.
Глава 23
В конце аллеи, ведущей к «Небесному жаворонку», Барбара выключила зажигание своего «мини». Сказать о ее состоянии, что она была измотана, означало бы не сказать ничего. Она была обессилена, разбита, доведена до ручки и до точки. Барбара равнодушно слушала, как двигатель машины еще добрых секунд пятнадцать кашлял, прежде чем, наконец, смирился с тем, что его лишил и топлива. Когда это чудо современной механики в конце концов угомонилось, она выключила фары и распахнула дверцу машины. Но не вышла из нее.
День и без того получился — хуже некуда. А теперь, когда она поговорила с Линли и узнала новость об исчезновении Лео Лаксфорда, он рухнул в непролазное болото. Разговор состоял из краткого перечисления инспектором фактов, прерываемого ее собственными восклицаниями: «Что? Вот чертовщина! Что?». У них нет никакой зацепки относительно возможного местонахождения восьмилетнего сына Лаксфорда, сказал ей Линли в заключение, и единственное, чем они располагают, это свидетельство его отца, что он разговаривал с ребенком по телефону.
— Ну, и что вы об этом думаете? — спросила его Барбара. — Чем пахнет этот Лаксфорд теперь?
Ответ Линли был лаконичен. Они не могут идти на риск, рассматривая это дело как-то иначе, чем похищение. Этим он и собирается заниматься в Лондоне одновременно с делом Боуин и в связи с ним. А она должна продолжать вести расследование убийства в Уилтшире. Почти наверняка оба эти случая взаимосвязаны. Потом он спросил, что нового у нее.
Она была вынуждена признаться в худшем. После ее последнего столкновения с сержантом Стэнли по поводу отправки группы криминалистов, она взялась за амесфордское отделение уголовных расследований. Она сцепилась с сержантом Стэнли и также поругалась с его начальником из-за нежелания сотрудничать, проявленного сержантом Стэнли. Она не стала рассказывать Линли о зажигалке Стэнли или о его к ней отношении. Это вряд ли вызвало бы у Линли сочувствие. Он бы сказал, что если она хочет чего-то добиться в области, преимущественно принадлежащей мужчинам, то должна научиться сама давать пинка под зад, а не ждать, пока это сделает за нее вышестоящий начальник из Скотланд-Ярда.
— Так, значит, обычная рабочая обстановка, да?
Барбара передала ему остальную информацию, составлявшую ее унылый дневной отчет. Она добилась, чтобы криминалистов отправили в Форд, осмотреть голубятню на ферме Элистера Харви, выглядевшую так многообещающе. Жена Харви с готовностью дала свое любезное разрешение на осмотр строения, но это не убедило Барбару в полной невиновности Харви в исчезновении и смерти ребенка. Наоборот, Барбара заключила, что жена Харви или прекрасная актриса, или она ничего не знает о его гнусных деяниях за ее спиной. А поскольку трудно поверить, что десятилетнюю девочку можно было держать взаперти на голубятне всего лишь в тридцати ярдах от фермерского дома и чтобы миссис Харви об этом ничего не знала, серьезные обстоятельства требовали столь же серьезных выводов: пока остается шанс, что Шарлотту прятали на голубятне, Барбара должна настоять, чтобы голубятню проверили.
Это мероприятие никакого результата не принесло, если не считать того, что криминалисты начали испытывать к ней открытую неприязнь. Что было сущей ерундой по сравнению с реакцией самих голубей.
Единственным проблеском света в конце дневного туннеля разочарований была информация от судебного эксперта, что состав вещества, найденного под ногтями у Шарлотты Боуин, полностью совпадал с составом смазки, обнаруженной в гараже Говарда Шорта в Коуте. Но оба эти образца представляли собой обычную осевую смазку, и Барбара была вынуждена признать, что обнаружение такой смазки у человека под ногтями или где-то еще в сельской местности, где кругом фермы, было таким же потрясающим открытием, как, к примеру, найденная рыбья чешуя на подошве у грузчика с Биллингейтского рынка.
Ее единственной надеждой на прорыв теперь оставался констебль Пейн. За день она получила от него четыре телефонных сообщения, каждое из которых говорило о его передвижениях по округе. Первое пришло из Мальборо. Следующие — из Суиндона, Чиппенхема и Уорминстера. Во время этого последнего его звонка им, наконец, удалось поговорить лично. Это произошло довольно поздно вечером, когда Барбара после полного поражения с голубятней Харви вернулась в полицейский участок Амесфорда.