Она обернулась к Робину.
— Вода.
— Что — вода?
— Ее утопили. Поблизости есть вода?
— Недалеко канал. И река тоже…
— Она захлебнулась водопроводной водой, Робин. В ванне. В раковине. В унитазе. Мы ищем водопроводную воду, — Барбара подумала о том, что они уже успели увидеть. — А этот дом? Там, у дороги? Он совсем разрушен? Может быть, там есть вода?
— Думаю, ее давным-давно отключили.
— Но там был водопровод, когда в нем жили люди, верно?
— Это было много лет назад, — он снял свои рабочие перчатки и сунул их в карман куртки.
— Значит, ее можно было включить — хотя бы на короткое время, если найти главный вентиль на участке.
— Может и так. Но, скорее всего, это колодезная вода — на таком удалении от деревни. Она ведь по составу отличается от водопроводной?
— Отличается, ясно, что отличается. И присутствие этой самой водопроводной воды в легких Шарлотты Боуин еще в большей степени осложняет дело. А здесь крана нет?
— Где, на мельнице? — он покачал головой.
— Дьявольщина, — пробормотала Барбара.
Что же в действительности сделал похититель, подумала она. Если это то место, где он удерживал Шарлотту Боуин, ясно, что он прятал ее здесь живой. Экскременты, моча, кровь и отпечатки пальцев — все молчаливо свидетельствовало об этом. И даже если эти улики, указывающие на ее здесь пребывание, могли бы иметь другое объяснение, даже если ребенок был привезен сюда уже мертвым, какой смысл было подвергаться риску быть замеченным при перевозке ее тела на мельницу, чтобы прятать его здесь еще несколько дней? Нет и нет. Она была здесь живой. Может быть, несколько дней, а может быть — часов. Но она была жива. А если это так, значит, поблизости должен быть источник водопроводной воды, которой захлебнулась девочка.
— Поезжай обратно в деревню, Робин, — сказала Барбара. — Там была телефонная будка около паба, так? Позвони и вызови группу криминалистов. Пусть возьмут с собой инструменты, фонари, лампы. Я буду ждать здесь.
Он посмотрел на дверь, на темноту за ней.
— Я не в восторге от этого плана, — произнес он. — Мне не нравится, что вы будете здесь одна. Если в округе бродит убийца…
— Я справлюсь. Поезжай. И позвони.
— Поехали вместе.
— Я должна охранять место преступления. Дверь была открыта. Сюда любой может зайти и…
— Я вообще-то и сам так считаю. Но это ненадежно. А вы ведь приехали без оружия, верно?
Он знал, что она без оружия. Сыщики никогда не носят оружия. Он сам тоже не вооружен.
— Со мной все будет в порядке, — пообещала она. — Тот, кто похитил Шарлотту, удерживает сейчас Лео Лаксфорда. А поскольку Лео здесь нет, я думаю, мы вправе предположить, что и убийцы Шарлотты здесь нет тоже. Так что, поезжай, позвони и поскорее возвращайся.
Он обдумывал эту идею. Барбара уже была готова помочь ему хорошим толчком к двери, когда он согласился:
— Ну, ладно. Только оставьте лампу зажженной. А мне дайте фонарик. И если услышите, что кто-то…
— Возьму один из этих инструментов для правки и двину ему по башке. И буду его молотить, пока ты не вернешься.
Он улыбнулся и направился к двери. Потом, на мгновение остановившись, обернулся к ней.
— Может, то, что я скажу, покажется вам не совсем…
— Что? — она мгновенно насторожилась. Достаточно с нее и того, что сегодня частенько слова Стэнли были «не совсем». Ей вовсе не нужно, чтобы к нему присоединялся еще и Робин Пейн. Но слова констебля, а особенно то, как он их произнес, удивили ее.
— Просто, я хотел сказать… вы не такая, как другие женщины, правда?
Барбара уже давно знала, что она не такая, как другие женщины. Она знала, что то, какая она, мужчины не находили для себя привлекательным. Поэтому она молча оглядела его, размышляя, к чему он клонит, неуверенная в том, что ей хочется, чтобы он уточнил смысл сказанного.
— Я хотел сказать, вы какая-то особенная, правда?
Но не в том смысле «особенная» как Селия, промелькнуло у нее в голове. Ас языка сорвалось другое:
— Да. Ты тоже.
Он смотрел на нее, стоя у двери на другой стороне мельничного помещения. Она поежилась от внезапного страха. Ей не хотелось думать о том, чего она вдруг испугалась. И не хотелось думать о том, почему она этого испугалась.
— Поезжай звонить, Робин. Уже поздно, а у нас здесь еще впереди работы невпроворот.
— Хорошо, — кивнул Робин, но не двинулся с места. Он простоял так в нерешительности довольно долго, прежде чем повернулся и пошел к машине.
Холод начал пробирать ее. С уходом Робина он, казалось, начал просачиваться сквозь стены. Барбара обхватила себя руками и похлопала ладонями по плечам. Она вдруг заметила, что дышит тяжело и прерывисто, и решила выйти за дверь, вдохнуть свежего ночного воздуха.
«Забудь об этом, — твердила она себе. — Держи себя в руках. Разберись с делом до конца, свяжи оборванные ниточки и отправляйся в Лондон как можно скорее. Не позволяй себе — ни за что не позволяй — увлечься пустыми фантазиями».
Надо думать о воде. Об обычной воде. Водопроводной воде. Которую нашли в легких Шарлотты Боуин. Вот чем ей надо сейчас заниматься. И она будет этим заниматься.
Где утопили девочку? В ванне, в раковине для умывания, в кухонной раковине, в бачке унитаза? Но в какой раковине? В каком бачке? В какой ванне? Где их искать? Если все улики, которые им до сих пор удалось найти, связаны с Лондоном, тогда и водопроводная вода как-то связана с Лондоном, если не географически, то через личность преступника. Тот, кто использовал эту водопроводную воду, чтобы утопить Шарлотту, был каким-то образом связан с Лондоном, где ее похитили. Предположительно, главные действующие лица — это мать девочки и Элистер Харви. Но Харви — это тупик, как и следовало ожидать. Что же касается ее матери… Какое чудовище могло бы устроить похищение и убийство своего единственного ребенка? Опять же, по словам Линли, Ив Боуин стоит на грани краха сейчас, когда Лаксфорд собирается напечатать статью. А сам Лаксфорд…
Барбара ахнула, вдруг вспомнив один единственный факт из того множества их, которые сообщил ей по телефону Линли несколько часов назад. Она быстро прошагала от мельницы вглубь загона, выйдя за пределы светлого пятна на земле, образованного потоком света, падающим из двери мельницы. Ну конечно же, думала она, Дэнис Лаксфорд.
В темноте она едва могла различить поля на уходящем вниз склоне к югу от мельницы, а дальше за ними опять возвышенность, над которой висело покрывало ночи с яркими крапинками звезд. На западе редкие огни соседней деревни блестками рассвечивали темноту. К северу лежали заросшие сорняками поля, вдоль которых они ехали сюда. И где-то недалеко — она знала это, верила в это и собиралась найти этому подтверждение, как только вернется Робин — располагалась школа для мальчиков Беверсток.
Вот где связь, которую она ищет. Вот что соединяет Лондон и Уилтшир. И это также является неоспоримой связью между Дэнисом Лаксфордом и смертью ребенка.
Глава 24
Линли даже не представлял себе, насколько Хелен стала привычной частью его повседневной жизни, пока на следующее утро не пришло время завтрака — завтрака в одиночестве. Завтрак предыдущего дня он просто пропустил, решив тем самым избавить себя от хлопот по приготовлению яичницы и тостов. Но поскольку обед он тоже пропустил, то к полуночи уже начал чувствовать некоторое головокружение. Можно, конечно, было обойтись закусками, но не хотелось одному шарить по кухне в поисках съестного. Вместо этого он решил просто отправиться спать и позаботиться о потребностях своего организма в питании уже утром. Поэтому он оставил на кухне записку: «Завтрак. Для одного». И, конечно, Дентон со своим обычным усердием позаботился о питании Линли.
На сервировочном столике в столовой было расставлено в ряд полдюжины тарелок. Два вида сока в кувшинах на столе. Кукурузные хлопья, «витебикс»[21] и мюсли рядом с глубокой тарелкой и кувшином с молоком. Неоспоримым достоинством Дентона было то, что он всегда досконально точно выполнял указания. В то же время его слабость заключалась в том, что он не знал, где остановиться. Линли никак не мог понять, кто этот парень — неудавшийся актер или еще более неудавшийся художник-декоратор.
После миски хлопьев с молоком — он выбрал «витебикс» — Линли перешел к сервировочным тарелкам и положил себе яичницу, запеченые помидоры, грибы и сосиски. И только когда он принялся за это второе блюдо, он осознал, как непривычно тихо во всем доме. Стараясь не замечать призрака клаустрофобии, порожденного этой тишиной, он углубился в чтение «Таймс». Он пробирался через дебри редакционной статьи — две колонки и еще семь букв — о лицемерной сущности приверженности партии тори основополагающим ценностям Британии, нашедшей отражение в недавнем случае с членом парламента от Восточного Норфолка и его мальчиком-на-час с Пэддингтонского вокзала, когда вдруг понял, что читает этот обличительный абзац уже в третий раз, не имея ни малейшего представления о его содержании.
Линли отбросил от себя газету. У него было бы гораздо больше материала для чтения, если бы он взял сейчас в руки утренний выпуск «Сорс». Он поднял голову и посмотрел туда, куда избегал смотреть с того момента, как только вошел в столовую — на пустой стул Хелен.
Он не позвонил ей вчера вечером. Хотя и мог позвонить. В качестве предлога можно было использовать его встречу с Сент-Джеймсом — можно было рассказать, что он извинился за тот скандал, который он учинил в понедельник днем. Но в тот же понедельник поздно вечером Хелен под влиянием какого-то сильного чувства развила бурную деятельность — отбирала из шкафа одежду, абсолютно ненужную для бедных африканцев. И если бы он позвонил ей вчера, то — в этом Линли был абсолютно уверен — он бы узнал точно, что это было за чувство. И, поскольку ее чувства и мысли сейчас, несомненно, определялись его нападками на нее и ее друзей, Линли понимал, что пытаться приблизиться к ней сейчас означало бы подвергнуться риску услышать что-то, чего ему не хотелось услышать.