Избегать разговора с ней было откровенным проявлением трусости, и он это понимал. Он пытался делать вид, что у него все в порядке, в надежде, что притворство приведет к тому, что так оно и будет. И то, что вчера он решил обойтись без завтрака, тоже было частью этого притворства. Он предпочел выскочить из дома и с головой погрузиться в детали расследования, чем ощущать туманящий душу страх, что из-за своего безрассудства и глупого упрямства он, может быть, потерял или как минимум непоправимо испортил то, чем больше всего дорожил. То, что Создатель наделил свои творения — человеческие существа — способностью любить, было его остроумной выдумкой для развлечения, подумал Линли. Позволить им без памяти влюбляться друг в друга, а потом доводить друг друга до сумасшествия — так, наверное, он планировал. Вот, мол, будет потеха наблюдать хаос, который воцарится, если все правильно сработает.
Хаос, несомненно, уже воцарился в его жизни, признался себе Линли. С того момента, полтора года назад, когда он осознал, что полюбил Хелен, он почувствовал себя героем Кейна, стремящимся достичь линии горизонта. Чем больше усилий он прилагал, чтобы дойти до своей цели, тем безнадежнее она от него удалялась.
Скомкав полотняную салфетку, он отодвинулся от стола. В комнату вошел Дентон.
— Вы ожидали к завтраку парочку микоберов? — любезно осведомился Линли.
Как и следовало ожидать, молодой человек намека не понял. Если персонаж не был творением Эндрю Ллойда Вебера, предназначенным для публики Вест-Энда, то для Дентона он просто не существовал.
— Простите? — переспросил он.
— Да нет, ничего, — ответил Линли.
— Готовить обед вечером?
— Разогрей это, — Линли кивнул в сторону сервировочного столика.
Наконец до Дентона дошло.
— Я, наверное, приготовил слишком много? Это просто потому, что я не знал наверняка: «для одного» в самом деле означает для одного? — он с опаской посмотрел на пустой стул Хелен. — Я прочитал вашу записку, но подумал, может быть, леди Хелен на самом деле… — каким-то образом он умудрился придать своему лицу одновременно выражение искренной озабоченности, раскаяния и участия. — Вы ведь знаете — женщины…
— Разумеется, не так хорошо, как вы их знаете, — ответил Линли.
Оставив Дентона разбираться с остатками завтрака, он отправился в Новый Скотланд-Ярд.
Хейверс позвонила ему по радиотелефону, когда он с трудом пробирался через толпы пассажиров с пригородных электричек, нагруженных чемоданами путешественников, и потоки двухэтажных экскурсионных автобусов, запрудивших каждую улицу вблизи железнодорожного вокзала Виктория-стейшн. Барбара сообщила, что они нашли место, где, очевидно, удерживалась Шарлотта Боуин. Было заметно, что, несмотря на все попытки заставить свой голос звучать буднично, Барбара не смогла полностью лишить его радостно горделивых ноток. Оказалось, что этим местом была старая ветряная мельница, расположенная недалеко от реки Грейт Бедуин, и, что более важно, менее чем в миле от канала Кеннет-Эйвон.
— Обратите внимание, не точно в том месте, где тело было сброшено в воду; но если убийца взял напрокат моторную лодку именно для этой цели, он мог запрятать тело под палубу, преспокойно спуститься вниз по каналу до Аллингтона, бросить ее в тростник и, как ни в чем не бывало, отправиться дальше. Или, наоборот, он мог привезти ее на машине, потому что это недалеко, и Робин как раз говорил, что…
— Робин? — перебил ее Линли. Он притормозил, чтобы не врезаться в парня с волосами под индейца могавка с кольцом, продетым через левый сосок груди, и с детской коляской, таинственно закутанной черной сеткой.
— Робин Пейн. Не помните? Констебль уголовной полиции, с которым я работаю. Я остановилась в его…
— Ах, да. Конечно. Тот самый Робин, — на самом деле он не помнил. Он был слишком занят своими делами, чтобы помнить. Но сейчас вспомнил. И оживленный голос Хейверс заставил его подумать о том, что еще, кроме личности убийцы, может обнаружить Барбара в Уилтшире.
Продолжая свой доклад, она рассказала, что на мельницу уже отправлена группа криминалистов. Сама она тоже туда собирается, как только поест. Она еще не поела, потому что вчера вернулась очень поздно, а в ночь перед этим тоже совсем мало спала, поэтому решила, что сегодня может себе позволить встать немного позднее.
— Хейверс, — сказал Линли, — вы просто молодец, продолжайте в том же духе.
Жаль, что он не может сказать того же о себе самом.
В Новом Скотланд-Ярде Доротея Харриман мимоходом великодушно поделилась с ним информацией: помощник комиссара Хиллер рыщет в поисках добычи, так что инспектору уголовной полиции Линли лучше, возможно, забиться куда-нибудь в угол, пока что-то еще, кроме дела Боуин, не случится, чтобы занять внимание помощника комиссара. Линли с любопытством спросил ее:
— Ди, вы знаете, над чем я сейчас работаю? Я полагал, все это строго секретно.
На что она, не моргнув глазом, ответила:
— В дамском туалете секретов не бывает.
«Блестяще», — подумал он.
Его рабочий стол представлял собой снежную лавину скопившейся информации. В центре, среди папок, отчетов, факсов и записок о телефонных сообщениях лежал номер утренней «Сорс». К нему была прикреплена записка, написанная бисерным почерком Уинстона Нкаты. Одев очки, Линли прочитал. «Готовы наступить в дерьмо?» Он открепил записку и взглянул на первую страницу газеты. Насколько можно было судить, Дэнис Лаксфорд, выполнив требования похитителя, самым аккуратнейшим образом описал в статье все, никого не пощадив, ни себя, ни Ив Боуин. Он сопроводил статью необходимыми датами и временными рамками. И связал описанные события с похищением и убийством дочери Боуин, Шарлотты. Он написал, что не снимает с себя ответственности за смерть Шарлотты, потому что до настоящего момента не хотел разглашать правду. Но он ни словом не упомянул о том, что заставило его написать эту статью — о похищении своего сына. Он сделал все возможное, чтобы обеспечить безопасность ребенка. Или старался показать, что делает все возможное.
Это, несомненно, еще усилит газетную вакханалию вокруг Ив Боуин. Правда, и сам Лаксфорд тоже засветился, но интерес бульварной прессы к нему будет мелочью по сравнению с их желанием навредить ей. Эти соображения — о том, что Ив Боуин должна будет перенести, и то, с какой точностью она это предсказала — возбудили беспокойство Линли. Он отложил в сторону «Сорс» и занялся другими материалами на своем столе.
Линли просмотрел отчет о проведенном вскрытии, который прислала ему Хейверс из Уилтшира. В нем он прочитал то, что уже знал: это не было несчастным случаем. Сначала девочку привели в бессознательное состояние, чтобы она не сопротивлялась. Вещество, которое для этого использовалось, является производным бензодиазепина, называемым диазепам. В быту оно известно под названием валиум. Его выписывают врачи в качестве снотворного или, иногда, транквилизатора. В любом случае достаточное его количество в крови производит один и тот же эффект — отключение сознания.
Линли подчеркнул название вещества в отчете и отложил факс. Валиум, подумал он. И порылся в разложенных перед ним бумагах в поисках отчета об анализе, который он приказал произвести в заброшенном доме Мерилбоуна. Он оказался прикрепленным к записке о телефонном сообщении: его просили позвонить кому-то по имени Фигаро в С-07 — научную лабораторию судебной экспертизы, расположенную на другом берегу реки. Нажимая кнопки номера, он прочитал приложенный отчет от химического отдела лаборатории. Они завершили анализ крошечного голубого кусочка, который Линли нашел в кухне дома на Джордж-стрит. Как он и подозревал, это действительно было лекарство, а именно — диазепам, производное бензодиазепина, известное под названием валиум. Браво, подумал Линли.
На его звонок женский голос отрывисто произнес в трубку:
— Фигаро.
Когда Линли назвал себя, женщина продолжила:
— За какие это веревочки вы там дергаете, инспектор Линли? У нас тут работы — на полтора месяца вперед, но когда ваши молодцы с «порше» вчера приехали в лабораторию, нам было приказано бросить все и заняться этим. Мои люди работали всю ночь.
— В этом лично заинтересован министр внутренних дел, — сообщил Линли.
— Хептон? — она саркастически рассмеялась. — Лучше бы он интересовался тем, как бороться с ростом преступности, не так ли? Эти молокососы из Национального фронта вчера вечером устроили такой шабаш недалеко от дома моей матери в Спитэлфилдз.
— Если я с ним встречусь, то непременно передам, — пообещал Линли и добавил, в надежде направить разговор ближе к делу: — Вы мне звонили сегодня, мисс…
— Доктор, — поправила она.
— Извините. Доктор Фигаро.
— Верно. Сейчас посмотрим, — он слышал, как она с шумом перекладывает журналы в глянцевых картонных обложках, потом послышался шорох перелистываемых страниц. — «Порше», — пробормотала она, — куда я его… А, вот… сейчас, я только…
Вздохнув, Линли снял очки и потер глаза. Его рабочий день только начался, а в глазах уже ощущалась усталость. Трудно даже представить себе, как он и будут чувствовать себя через пятнадцать часов.
Пока доктор Фигаро копалась в своих бумагах, на другом конце провода, в дверях появился Уинстон Нката. Он выставил вперед руку с оттопыренным большим пальцем — судя по всему, этот знак похвалы относился к содержимому его записной книжки в кожаном переплете, которую он держал открытой в другой руке. Линли жестом пригласил его пройти и сесть.
В этот момент у его уха прозвучал голос Фигаро:
— Так. У нас есть подтверждение идентичности волос.
— Волос? — переспросил Линли.
— Из «порше», инспектор. Вы же хотели, чтобы мы исследовали все поверхности в кабине, не так ли? Вот мы это и сделали. И сзади обнаружили несколько волосков — светлые и темные. Темные идентичны волосам из дома Боуин.
— Что за волосы из дома Боуин?
Нката предупреждающе поднял руку.
— Ребенка, — одними губами прошептал он. — Я взял их там.