Противотанковой обороне боевых порядков частей и соединений в ту пору уделялось большое внимание. Она была предметом заботы общевойсковых и артиллерийских командиров всех степеней. Штабы строго планировали развертывание противотанковых частей и подразделений по времени и рубежам наступательной операции, глубоко эшелонировали противотанковые средства в боевых порядках наступавших войск. Как правило, первый эшелон противотанковой обороны (ПТО) состоял из орудий, сопровождавших наступление пехоты огнем и колесами, гаубиц и самоходных установок (СУ), трофейных фаустпатронов, противотанковых ружей и ручных противотанковых гранат.
Во втором эшелоне обычно находились отдельные истребительно-протпвотанковые артиллерийские дивизионы (ОИПТАД) и дивизионная артиллерия. В третьем — истребительно-противотанковая артиллерия стрелковых корпусов и артиллерия усиления. Истребительно-противотанковые бригады были вооружены мощными 57-мм и 100-мм противотанковыми пушками, являлись грозой немецких «тигров», «фердинандов» и «пантер». Имея огромную начальную скорость полета, снаряды этих орудий буквально прошивали толстую броню фашистских танков и самоходок.
Все эти средства не просто передвигались по полю боя, а представляли собой широко разветвленную и хорошо организованную сеть противотанковых опорных пунктов, перекрывавших танкоопасные направления. Такое построение гарантировало защиту от внезапных контрударов пехоты и танков противника по флангам и тылам наступавших войск.
Наши ветераны Голобородько, Кандыбин, Шестаков, Шуйков, Кучин помнили, как в сорок первом и начале сорок второго года шли бои в районе Волоколамска. Боеприпасов и прицельных приспособлений не хватало, стрельбу вели наводкой через канал ствола или ствол ручки от противотанковой гранаты. Самой грозной пушкой, состоявшей тогда на вооружении противотанковых частей, была сорокапятка.
Сейчас — другое дело. Родина дала в руки советского солдата все необходимое для разгрома врага. Теперь все зависит от его выучки, сноровки, находчивости и боевого духа. Ну, а этих качеств нашим артиллеристам не занимать.
...Дивизион двигался в строгом порядке, соблюдая необходимое построение батарей. Кандыбинцы — впереди. Они первыми достигли большака Ортвиг — Позеден. Здесь согласно приказу необходимо было создать противотанковый опорный пункт, упредить возможный прорыв фашистских танков с севера. Пока мы занимали боевой порядок и оборудовали огневые позиции, наступавшие войска ушли далеко на запад. Но через час полковник Курашов приказал догнать стрелковый полк подполковника И. Д. Ковязина (он наступал на правом фланге корпуса) и действовать в его боевых порядках.
На сей раз батарея Кандыбина должна была замыкать колонну дивизиона. Но, к моему удивлению, комбат не торопился, хотя штаб дивизиона со взводом управления и двумя другими батареями были уже в пути. Поскольку там находился Голобородько, я не стал принимать какие-либо решения, только подумал: «Видимо, случайная задержка. Нагонят».
Не успел поудобней расположиться в своем оппеле, как сзади послышался выстрел нашей «дивизионки»[1], затем другой, третий. Распахнув дверцу, я обернулся и от неожиданности даже растерялся. Справа, в полутора километрах от нас, маячило около десятка фашистских танков. Свернув с дороги и на ходу рассредоточиваясь, они быстро заходили дивизиону в хвост. Некоторые из них поспешили открыть огонь. Снаряды с недолетом клевали землю вдоль вытянувшейся на марше колонны.
Худшей обстановки нельзя и придумать. Моя машина остановилась. Мы с замполитом и радистом скатились в кювет. Короткая команда по радио, и батареи Шевкунова и Глущенко остановились, снялись с передков, без суеты изготовились к бою.
Первыми открыли огонь кандыбинцы. Их орудия ударили по вражеским бронемашинам дружно и метко. Один танк сразу же застыл на месте. Его экипаж пытался уйти, но тут же был расстрелян пулеметчиками из роты ПТР. Раздался залп шевкуновцев, а через полминуты «заговорил» и Глущенко.
Густой дым повалил еще из одной машины. Танки резко повернули вправо и на больших скоростях начали уходить из-под огня. Внезапная атака была отбита быстро и успешно благодаря находчивости и осмотрительности Кандыбина и Голобородько. Я связался с Курашовым и доложил обстановку. Он приказал вернуться на прежние позиции. Батареи Глущенко и Шевкунова повзводно ушли обратно. Лица хмурые, недовольные. И солдат можно понять: какая же это война? Шаг вперед, шаг назад — топтание на месте. Мне и самому было досадно. Но приказ есть приказ.
Где-то на севере, совсем неподалеку, загрохотали выстрелы. Били пушки ЗИС-3. Очевидно, бродячие немецкие танки вновь наткнулись на противотанковый заслон.
Танки были подбиты расчетами ефрейтора Александра Мищенко и старшего сержанта Ивана Кислицына. Наводчикам З. В. Викторовичу и М. И. Кузнецову я перед строем объявил благодарность и решение командования дивизиона о представлении их к правительственным наградам. Поблагодарил также весь личный состав батарей за быстрые и четкие действия в сложной обстановке.
После обеда Пацей и Шленсковой собрали на короткую беседу партийный и комсомольский актив. Разобрав действия подразделений и отдельных коммунистов и комсомольцев в бою за истекшие сутки, Никанор Федорович поставил конкретные задачи по организации политинформации, дал указание о выпуске боевых листков, обратил внимание всех присутствующих на необходимость усилить наблюдение за полем боя, повысить бдительность.
Несколько слов об улучшении огневого взаимодействия расчетов орудий и противотанковых ружей в условиях подвижного боя сказал А. Я. Голобородько.
Своих заместителей я слушал внимательно и по лицам товарищей видел, что и тот и другой пользуются у личного состава части хорошим авторитетом.
Никанору Федоровичу Пацею тридцать два года. Он темноволос, смуглолиц. Несколько горяч, но отходчив. Большой любитель шутки и острого словца. Знает и по-настоящему любит солдат — рядовых тружеников войны. Учитель по профессии, Пацей постепенно и к каждому по-особому подбирал «ключик». Делал это он всегда просто, душевно. Никогда не стремился к завоеванию дешевого авторитета.
Александр Яковлевич Голобородько высок, худощав, строен. Силища у него необыкновенная — ему ничего не стоило, ухватившись за правила, развернуть пушку. Как все силачи, Голобородько был добродушен и спокоен. В любом бою действовал хладнокровно и расчетливо. В отношениях с солдатами и товарищами уважителен и ровен. Я никогда не слышал, чтобы он повышал голос до крика. Все его приказания выполнялись неукоснительно и точно.
О смелости Голобородько говорили много. Часто вспоминали о том, как двадцатилетний командир огневого взвода 45-мм пушек Саша Голобородько в бою под Вязьмой разгромил из засады немецкую артиллерийскую батарею на марше. Сначала огнем пушек, потом забросал машины с гитлеровцами ручными гранатами. Очевидцы и участники этого боя рассказывали, как на Голобородько, пробегавшего мимо автомашины, бросился здоровенный немецкий фельдфебель. Стряхнув его с плеч, командир взвода поднял фашиста на ноги и ударом кулака убил насмерть. Остальные гитлеровцы в ужасе разбежались прочь.
Уже командуя батареей 76-мм дивизионных пушек ЗИС-3, Александр Яковлевич трое суток отбивал на высоте Лысая севернее города Пустошки контратаки автоматчиков и самоходных орудий.
Однажды я также был свидетелем геройского поступка этого офицера. Дело было в Латвии в ноябре серок четвертого года. Шел ожесточенный бой на западных подступах к городу Ауце. В тот день я возвратился в дивизию из госпиталя, забрел в родной 597-й стрелковый полк, начальником артиллерии которого служил до ранения. Бой наблюдал вместе с командиром полка И. Д. Ковязиным. Неожиданно произошло досадное недоразумение. Противотанковый дивизион нашего соединения, выдвинувшись далеко вперед, занял огневые позиции перед самой опушкой леса и вел губительный фланкирующий огонь по контратакующим фашистам. Вдруг появились наши танки. Они пошли на вражескую пехоту напролом, а заодно и на позиции дивизиона, приняв его за чужой. Нависла прямая угроза личному составу. Навстречу танкистам ринулся командир батареи Александр Голобородько. Он бежал под ураганным огнем во весь рост и размахивал над головой фуражкой, надетой на ствол автомата. Танки тотчас прекратили огонь.
Да, с заместителями мне повезло — оба были и храбрые офицеры, и надежные друзья.
После беседы ко мне подошел Братчиков:
— Товарищ майор! Полковник Курашов приказал двигаться в Ной-Барним и организовать там противотанковый опорный пункт. Дивизия ведет бой в одном километре западнее Гросс-Барнима. Штаб командующего в городе — нас там встретят.
Колонна двигалась без помех километра два-три. Я сидел в головном додже первой батареи рядом с комбатом Глущенко. Справа, в километре от шоссе, показался небольшой фольварк. И тут же в глаза бросилась жидкая цепочка наших солдат, перебегавших к этому населенному пункту. Мне это показалось странным. Передовые части дивизии в пяти-шести километрах отсюда, а здесь какие-то перебежки, а вот донеслась уже и пулеметная дробь. Подаю команду:
— Внимание! Наблюдать!
Офицер-пехотинец, увидев нашу колонну, отделился от небольшой группы людей и побежал нам наперерез. Одновременно впереди на дороге показался виллис, быстро мчавшийся нам навстречу. Я остановил свою машину. Виллис резко затормозил — в нем сидел командир корпуса. Я подбежал к генералу Переверткину одновременно с пехотинцем-капитаном. Тот сразу же закричал на генеральского шофера Володю Вакулу:
— Что остановился здесь? Немедленно за грузовик!
Вакула проворно спрятал машину за наш оппель-блиц. Капитан доложил генералу о том, что рота 598-го стрелкового полка с утра блокирует фольварк, в котором засели в круговой обороне около пятисот гитлеровцев с несколькими танками и самоходками. Посланные туда два часа назад парламентеры не вернулись. Рота нуждается в подкреплении и боеприпасах. Генерал на мгновение задумался, потом решительно сказал: