Весь Советский наш Союз!
Я
Мой ушедший друг, великий переводчик и дипломат Виктор Суходрев рассказывал, что при разнообразных талантах Андрея Громыко тот обладал уникальным навыком спать в президиуме с открытыми глазами. Когда я подчас наблюдаю череду круглосуточных встреч мидовских сотрудников с главами государств и ведомств, конфессий и концессий, бесконечные перелеты с одной части света на другую, легкий переход с языка на язык, запоминание, как кого зовут и в чем нужно его на сегодня убедить или, на худой конец, обмануть, я вспоминаю советский анекдот: вчера Леонид Ильич Брежнев принял посла Индонезии за посла Индии и имел с ним беседу.
Сидит Сережа Лавров в очередном президиуме на очередном форуме в рамках очередного саммита и внимательно слушает говорящего, зная, что телекамеры не упустят ни зевка, ни безразлично-усталого лица, – всегда подтянутый, всегда высокий, всегда с шаляпинским тембром голоса. О чем он думает, делая вид, что вникает в смысл чьей-то абракадабры? Все прояснилось, когда несколько лет назад в доме приемов МИД мы оказались с Лавровым рядом за большим круглым столом в рамках «круглого стола» на презентации чего-то. Кто-то что-то говорит, обращаясь к министру, он понимающе кивает и шепчет мне на ухо: «В морской бой сыграем?» Тут я все понял: он гений.
Виктор Лошак
Я всегда подозревал, что Ширвиндт говорит всем «ты» не из фамильярности, а потому что хочет людей поощрить и подбодрить. Ну, представляете – приходит человек домой или в компанию и сообщает: «А я, знаете, теперь с самим Ширвиндтом на “ты”!» Ясно, как растут в глазах друзей и близких его акции. Как-то мы с Александром Анатольевичем оказались в делегации, приехавшей в одну закавказскую страну. В последний день была намечена встреча с президентом, а перед ней обед, на котором, кажется, был поставлен мировой рекорд по количеству тостов на единицу времени. В общем, во дворец президента мы явились после обеда. Там протокольщики нас долго расставляли в зале приемов, долго решали, в каком порядке президент будет жать руки: первому – Джигарханяну, или Ширвиндту, или, может быть, Швыдкому – и кто говорит от российской делегации ответное слово, и сколько по времени… После некоторого ожидания появилась охрана, а за ней и президент со свитой и вежливой улыбкой. В этот момент Александр Анатольевич просто смел все усилия службы протокола. Не дожидаясь церемоний, Шура обратился к лидеру государства с кратким спичем: мол, рады видеть, ждем тебя тут целых полчаса, мог бы уже друзьям и налить, а вообще ты-то как сам? И знаете, президенту понравилось. Он подхватил тон и шутку. И вообще, может быть, вечером говорил жене перед сном, мол, был в гостях тот самый Ширвиндт и мы с ним без всяких брудершафтов перешли на «ты». А жена, наверное, сказала: «Какой же ты молодец, я, как и весь народ, тобой горжусь – с таким человеком подружился». Не обязана же первая леди знать, что Шура со всем миром на «ты».
Я
Только с двумя людьми я был на «вы» – с Анатолием Колеватовым, директором Театра имени Ленинского комсомола, и с Валентином Плучеком. Со всеми остальными – с Зюгановым, Радзинским и Мольером – на «ты». Если кто-то возьмет это на вооружение, объясняю методику. Процесс осторожный и рисковый. Въезжать надо корректно. А не орать сразу «Здорово!». Это грубо и чревато. Надо сначала отбросить имя и на «вы», например: «Анатолич, а как вы…» Потом по-партийному: «Анатолич, я тебе так скажу».
В силу благоприобретенного опыта я действительно панибратствую довольно небрежно, что меня самого бесит. Но успокаиваю себя тем, что, с одной стороны, мало осталось людей, которых можно назвать на «вы», а с другой стороны, я уже так приучил всех к своему нахальству, что переучиваться поздно.
Есть горстка людей, которых я испуганно уважаю. Это семья Лошаков. Марина необыкновенно образованна, тонка, с замечательным вкусом. Она возглавляет Музей изобразительных искусств имени Пушкина, занимается искусством всего мира, а я, кроме мишек в лесу, практически ни одной картины наизусть не знаю. Я всегда стою или сижу при ней в уголке, смотрю на нее и слушаю. Что касается Виктора, то он с юмором, как и я, ироничен, как и я, грустен, как и я. Все остальное нас рознит. Он образованный и умный. И он гражданин. А я у него в этом смысле как подпасок. Это замечательная семья. Настораживает в ней одно: Лошаки – близкие друзья Швыдких.
Между тем
Опыт многолетнего нахальства перерастает в привычку и становится атрибутом «обаяния личности». Когда я по давнишнему навыку всем в стране «тыкал», оправдывая это искренностью, а не фамильярностью, потихоньку стал подбираться в нашем театре к Валентине Георгиевне Токарской и осторожно, вполсилы «тыкнул» ей. Она очаровательно улыбнулась и сказала: «Наконец кто-то вспомнил, что я молода и неотразима!»
Она всегда была царственна и иронично-великодушна. Сидит в актерском буфете, вынимает из целлофанового пакетика маленькое серебряное блюдечко с комочком творожка и, прежде чем употребить его в пищу, игриво смотрит на тебя и, показывая на комочек, хлебосольно спрашивает: «Ммм?.. Ну, как хочешь!»
Покой и невозмутимость во всем. Преферанс с Пельтцер и Аросевой. Мат-перемат звучит всю ночь: «Валя, зачем зашла с червей, когда я показывала бубну? Ты совсем … … …?» – «Танечка, если будешь орать и выражаться, я буду играть с тобой только в подкидного дурака!»
Она все недуги переносила с сардонической ухмылкой, мурлыча старинный романс своего мюзик-холльного прошлого:
Ведь я институтка, я дочь камергера,
Я черная моль, я летучая мышь.
Вино и мужчины – моя атмосфера.
Приют эмигрантов – свободный Париж!
Неувядаемая женственность и шарм сопровождали Валентину Георгиевну до самого конца. В 1992 году Театр сатиры гастролировал в Баку с обозрением «Молчи, грусть, молчи…». Улетая на Родину, коллектив привычно проходил паспортный и таможенный контроль. Все прошли рамку металлоискателя благополучно. Зазвенела одна Токарская, вечно нашпигованная уймой конфет, обернутых фольгой. Усатые стражи гоняли Токарскую через рамку много раз, а она все извлекала и извлекала фантики из самых загадочных мест. Наконец ее обожаемому директору Мамеду Агаеву надоело наблюдать за мучениями Валентины Георгиевны, и он на чистом азербайджанском языке что-то сказал службам. Они не удивились, но восторженно отдали Токарской честь и пропустили на посадку.
– Что вы им сказали, Мамед? – настороженно спросила Токарская.
– Я сказал, что у вас звенит пружинка.
– Какая пружинка?
– Предохраняющая от беременности.
– Мамед, дорогой! На следующих гастролях придумай что-нибудь другое. В вопросах любви я всю жизнь обходилась без пружин. И даже иногда была счастлива.
Мемуары, мемуары, лживые факты, склеротические вымыслы… Публикуется безнаказанная грязь, ибо адресат ответить уже не может. Когда в этом потоке интернет-клоаки любители и умельцы натыкаются на такую глыбу, как Токарская, грозное перо выпадает из их рук. Ее величие и простота обескураживают. Сегодня, дожив до ее лет, я остро ощущаю некомфортность пребывания в нынешнем поколении. Максимум эмоций – снисходительно-уважительная поза вынужденного псевдопреклонения. Сохранить себя, гордо не замечать болячек, иронично взирать на кипящую вокруг действительность, по-королевски благосклонно, пусть с некоторой корыстной хитрецой, принимать преклонение и заботу… Это – Токарская.
Когда в 1986 году к ее 80-летию я метался по инстанциям, пытаясь выбить для нее звание заслуженной артистки, все кивали и многозначительно пожимали плечами. И только через шесть лет, добравшись до самого верха, я был там подробно выслушан. Очевидно, уникальность Токарской произвела впечатление, и Валентина Георгиевна вопреки всем законам и правилам получила звание народной артистки, перескочив заслуженную.
Между нами
Владимир Меньшов
В середине 60-х годов я видел эфросовский спектакль «Мольер» в Театре имени Ленинского комсомола, где ты играл Людовика. До сих пор помню:
Мольер:
– Ваше Величество!
Людовик:
– Аюшки?
Вот это твое «аюшки» мы с Алентовой пронесли через несколько десятилетий. Это – без смеха – крупное актерское достижение.
Я
Когда вижу Володю (к сожалению, редко), всегда вздрагиваю и заранее пугаюсь – боюсь нарваться на правду. Единственное, что меня с ним примиряет, – это Верочка Алентова. Только великая женщина, замечательная умная актриса, необыкновенно манкая, может столько лет держать около себя этого монстра. А монстр он, потому что всё, что он делает в жизни и искусстве, крайне резко, крайне индивидуально, непредсказуемо и в основном нахально. Он меня любит. Или делает вид. А Верочка действительно меня любит и не делает вид. И это было доказано нашей многолетней дружбой и даже любимым нашим свершением – спектаклем «Чествование», который мы сыграли много раз.
Юрий Норштейн
Александр Анатольевич! Мой дорогой Шурка!
Товарищ Ширвиндт в дружбе верен, с коллегами дружен, ироничен, но не ради красного словца, без унижения собеседника. Мгновенный отклик на крик о помощи. Даже при невероятной славе остается приличным человеком. Прекрасный семьянин, муж, отец, дед и прадед. Уже можно фотографироваться с семьей на фоне гор.
Я тебя очень люблю, абсолютно бескорыстно, с ежедневным восхищением. Кажется, пока всё.
Я налил.
Я
Так и не придумал, как стать личностью. Очевидно, ею надо родиться. Хотя сколько «придуманных личностей» на моих глазах сумели убедить эпоху в своей уникальности. Но, думаю, что сами они на ночной очной ставке с собой понимали: все это туфта… Когда у тебя за плечами «Ёжик в тумане», суетиться не надо. А если, кроме ёжика, годами вынашивается гоголевская «Шинель», есть чего ждать и на что надеяться.