— Что вы кушаете, тетенька, по утрамъ? — спросилъ Борисъ.
— Ахъ, мой добрый, зачѣмъ это вы изъ-за меня такъ хлопочете; точно я какая пріѣзжая принцесса. Пью то, что и другіе. Я вамъ запрещаю тормошиться изъ-за меня. — Она потрясла его руку. — Вамъ теперь нужно отдохнуть и о другихъ не заботиться.
— А чаю-то вамъ все-таки не даютъ! — возразилъ Борисъ.
— Дадутъ, дадутъ, безъ васъ все сдѣлается.
Софья Николаевна сдѣлала шагъ назадъ, все держа руку Бориса въ своей рукѣ.
— Ну, а какъ няня Мироновна? — спросила она.
— Съ Мироновной я долго толковалъ сегодня, — отвѣтилъ Борисъ, садясь около Софьи Николаевны и сажая Машу къ себѣ на колѣна. — Я вотъ что думалъ, тетенька, не знаю, какого вы будете мнѣнія…
— Ахъ, какъ это оффиціально что-то! — прервала его Софья Николаевна и довольно-громко разсмѣялась.
Борисъ покраснѣлъ.
— Отчего же оффиціально? — промолвилъ онъ.
— Да такъ, вы точно пришли ко мнѣ доложить по начальству. Ахъ, я, вѣдь, такая же молодая, какъ и вы. Посовѣтоваться со мной можете; но въ бабушки меня не производите. — И она положила руку на его плечо. — А что вы хотѣли сказать?
— Да вотъ что, тетенька: Мироновна теперь не можетъ ужъ быть при мнѣ. Она сама находитъ это неудобнымъ.
— А что же она говоритъ? — весело спросила Софья Николаевна.
— Да говоритъ, что я долговязый и мнѣ стыдно съ бабами возиться.
Софья Николаевна и Маша разсмѣялись.
— Она его все долговязымъ зоветъ, — обратилась Маша къ теткѣ, указывая на Бориса.
— Ахъ, какая милая старушка. — сказала Софья Николаевна.
— Я къ ней очень привыкъ, — продолжалъ Борисъ.
— И прекрасно, — прервала его Софья Николаевна: — развѣ вамъ стыдно въ этомъ признаться?
— Нисколько, тетенька… но ей неудобно ходить внизъ.
— Такъ что же вы надумали? — спросила Софья Николаевна.
— Я хочу оставить Якова при себѣ камердинеромъ. Его папенька на волю отпустилъ, но онъ очень радъ остаться, а Мироновнѣ я предложилъ двѣ должности.
— Какія же эти должности? — спросила его Маша, устремивъ на него свои большіе синіе глаза.
— За тобой ходить, голубчикъ… тебѣ вѣдь всегда хотѣлось, чтобъ у тебя была няня… — сказалъ Борисъ, цѣлуя сестру въ лобъ.
— Да, Борисъ, какъ это будетъ славно! — Дѣвочка вскочила на полъ и забила въ ладоши. Но въ мигъ она одумалась.
— Да вѣдь она ужъ старенькая, — сказала она, подходя къ Борису и кладя ему руки на плечи. — Мнѣ совѣстно… какъ же она будетъ мнѣ служить?…
— Служить она тебѣ не будетъ, — говорилъ Борисъ: — ты сама все дѣлаешь; а она присмотритъ за твоимъ платьемъ, чтобъ у тебя порядку больше было.
— Ахъ/ это славно, Борисъ. Я ее, вѣдь, очень люблю, тетя, — обратилась она опять съ объясненіемъ къ теткѣ.
— Ну, прекрасно, это первая должность, — отозвалась Софья Николаевна — а вторая-то какая же?
— А вторая вотъ какая, тетенька: она будетъ у насъ экономкой. Наше хозяйство не велико… А она самая лучшая женщина во всемъ домѣ.
— Вы это лучше меня знаете, я вѣдь здѣсь какъ въ лѣсу… ваша няня мнѣ очень нравится, она славная старушка, только вы меня въ командиры не произвoдитe… дайте мнѣ осмотрѣться, а то вы меня запугаете.
Борисъ поцѣловалъ у ней руку, въ то время, какъ она говорила это.
— Вы хотите, тетенька, — сказалъ онъ: — чтобы наши отношенія были совершенно равныя?
— А какъ же иначе? Вы меня этакъ сейчасъ въ генералы произведете.
— Въ генералы! — повторила Маша и разсмѣялась.
— Я совершенно согласна на все, — начала опять Софья Николаевна: — если мое согласіе необходимо; но вотъ что вы мнѣ скажите… вѣдь здѣсь въ домѣ, вѣрно, была экономка?
— Была, тетя, — отвѣтила Маша: — бабушкина Фицка.
— Какъ, какъ? — спросила Софья Николаевна.
— Фицка, — повторилъ Борисъ. — Такъ ее бабушка звала. Имя ея Фелицата. Она, дѣйствительно, была ключницей, но бабушка ѣдетъ сегодня и беретъ ее съ собой.
— Какъ, бабушка ѣдстъ сегодня? — быстро спросила Софья Николаевна и приподнялась.
За ней всталъ и Борисъ.
— Да, она распорядилась уже на счетъ лошадей. Я видѣлъ дорожную карету на дворѣ.
— Такъ скоро! — проговорила будто про-себя Софья Николаевна и немного затуманилась.
— Совсѣмъ уѣдетъ бабушка? — спросила Маша.
— Совсѣмъ, дружокъ, — отвѣтилъ Борисъ и взглянулъ на тетку, желая угадать, что она думаетъ.
— Такъ пойдемте съ ней прощаться, — заговорила. Маша. — Да, можетъ, это неправда, я вотъ пойду, узнаю.
И прежде, нежели Борисъ и Софья Николаевна сказали слово, Маша выбѣжала изъ комнаты.
— Неужели она ѣдетъ? — сказала, помолчавъ, Софья Николаевна.
— Развѣ это васъ удивляетъ, тетенька? — отвѣтилъ Борисъ, и еще разъ взглянулъ на нее.
— Нѣтъ… а странно какъ-то!
— Вотъ то же самое чувство было и у меня сегодня утромъ, когда Мироновна пришла сказать мнѣ объ этомъ.
— Да какъ же теперь, въ глухую осень, куда она поѣдетъ?
— Къ себѣ, въ деревню, — отвѣтилъ Борисъ. — Она беретъ съ собой и Амалію Христофоровну.
— А кто это Амалія Христофоровна?
— Гувернантка Маши, — очень грязное созданіе.
— Ну, стало-быть, нужно радоваться, что она беретъ ее, — замѣтила Софья Николаевна. — Давно она при Машѣ?
— Больше трехъ лѣтъ. Вотъ, тетенька, и объ этомъ намъ надо съ вами разсудить. Разумѣется, эта нѣмка никакой пользы Машѣ не приносила, она только раздражала ее. Но какъ вы думаете, нужно будетъ взять кого-нибудь къ ней?
Софья Николаевна помолчала.
— Погодите, добрый мой, — начала она: — теперь вы меня не торопите, а то я совсѣмъ запутаюсь. Я думаю, Машѣ пока не понадобится гувернантка. Что же я-то буду дѣлать?
Она сказала это съ такимъ добрымъ взглядомъ, что Борисъ не утерпѣлъ, взялъ ея руку и поцѣловалъ.
— Я только объ этомъ и мечталъ, тетенька, — проговорилъ онъ радостно. — Зачѣмъ намъ чужое лицо? зачѣмъ Машѣ лучшую наставницу?
— А вы знаете ли, Борисъ, что я была гувернанткой, настоящей гувернанткой?
— Нѣтъ, не знаю, тетенька. Когда же это было?
— До замужства моего. Это я вамъ все разскажу.
— Да, вы мнѣ обѣщали сказать многое…
— И не обману, — добавила улыбаясь Софья Николаевна.
Она была особенно-хороша въ эту минуту. На лицо ея падалъ свѣтъ изъ небольшаго окна, выходившаго на дворъ. День былъ ясный, солнечный и морозный. Свѣжестью и молодостью дышало все существо этой женщины.
Борисъ опять начиналъ чувствовать вчерашнее смущеніе и невольно опустилъ глаза.
«А отчего,» подумалъ онъ: «она со мной церемонится, говоритъ мнѣ вы?»
— Тетенька, — сказалъ онъ вслѣдъ затѣмъ: — я о чемъ у васъ попрошу.
— Просите, пожалуйста просите!
— Мнѣ неловко, что вы мнѣ не говорите ты, точно я вамъ посторонній.
Онъ краснѣлъ, говоря это.
Софья Николаевна тоже немножко смутилась.
— Вѣдь вонъ вы какой большой! мнѣ совѣстно будетъ немножко: вы ужъ и такъ меня произвели въ генералы какіе-то.
— Полноте, тетенька, — промолвилъ Борисъ: — и вамъ, и мнѣ легче будетъ.
— Легче-то, разумѣется, легче… Только вы какой быстрый, хотите за разъ сдѣлать. А, впрочемъ, я это все сама люблю: у васъ натура славная.
И она протянула ему руку.
— Только какъ же это будетъ? Вы видите: я вѣдь какая-же тетка вамъ? Я слишкомъ юна для этого; вы мнѣ станете говорить вы, а я вамъ — ты: это опять выйдетъ генеральство.
— Да вѣдь не могу же я вамъ говорить ты, тетенька? — сказалъ смущенный Борисъ.
— А что? неприлично?… Devant les gens, какъ обыкновенно выражаются при людяхъ.
Они оба разсмѣялись.
— Ну, такъ вы вотъ что сдѣлайте: мнѣ очень не нравится этотъ титулъ тетенька, тетушка также нехорошо.
— Да, тетушка еще хуже, — прибавилъ Борисъ.
— Зовите меня какъ Маша.
— Тетя? — сказалъ Борисъ вопросительно, и въ первый разъ посмотрѣлъ на нее во всѣ глаза, а Софья Николаевна, приблизивши свое лицо къ нему, улыбнулась в отвѣтила:
— Да, тетя… это вамъ не нравится?
— Ахъ, очень, очень! — вскричалъ Борисъ и пожалъ ея руку.
— Хорошо… теперь ты…
— Ты, тетенька, — перебилъ ее Борисъ.
— Да не тетенька же, а тетя.
И они опять расхохотались.
Вошла Аннушка съ чаемъ. Они обернулись и притихли.
— Какъ же съ бабушкой-то? — спросила Софья Николаевна.
— Надо пойти проститься, — промолвилъ Борисъ.
— Надо, — повторила она. — Ужъ самолюбіе-то отложимъ въ сторону. Напьемся вотъ чаю и сойдемъ внизъ.
Они начали пить чай и очень ласково поглядывали другъ на друга.
Борисъ чувствовалъ уже полную свободу въ обращеніи съ теткой, но сердце билось неровно и краска не сходила съ лица.
Оба они были такъ молоды и хороши, что посторонній принялъ бы ихъ за жениха съ невѣстой.
Пелагея Сергѣевна съ ранняго утра возилась въ диванной.
Фицка, то и дѣло, перебѣгала изъ чайной въ диванную, изъ диванной въ дѣвичью и наверхъ въ чуланъ, въ каморки, укладывала и доставала разныя разности изъ сундуковъ.
Бабинька приказала, чтобы лошади были готовы къ одиннадцати часамъ. Она брала съ собой, кромѣ Фицки, старуху Ульяну и дворецкаго Степана. Долго разбирала она свои бумаги, счеты и деньги, бормотала себѣ подъ носъ и часто вставала съ мѣста.
Амалія Христофоровна совсѣмъ и не показывалась на глаза Борису и ни разу не заглянула въ комнату Маши.
Она не желала выдерживать характеръ и, прежде всего, выпросила у бабиньки позволеніе отправиться съ ней въ деревню, на что Пелагея Сергѣевна охотно согласилась. Въ послѣдніе дни своего паденія, бабинька привыкла къ наперсничеству нѣмки. Наконецъ старость брала свое; Пелагея Сергѣевна боялась остаться совершенно одна.
Амалія Христофоровна укладывала свое добро и думала о томъ, что будетъ платить ей Пелагея Сергѣевна въ деревнѣ.
Фицка только-что отправила наверхъ чай, какъ побѣжала опять въ диванную.
— Фицка, — крикнула ей бабинька, отнимая голову отъ бумагъ, который она разбирала — позови Бориса Николаича.