– А разве вы не верите в рай, в жизнь за гробом?
– Не особенно. На наши верования повлияли, конечно, и все остальные, как повлияли они и на ваши. Бывали периоды в нашей истории, когда возникали и верования в жизнь за гробом, но и тогда они сильно отличались от ваших. Для нас вечная жизнь имеет скорее тот смысл, что мы продолжаем жить в наших детях, в памяти людей.
– Выходит, если кто-нибудь грешит в этой жизни и все-таки добивается удачи, богатства, почестей, то это ему так и проходит?– вставила миссис Лэниген.
Раввин повернулся к ней. Не обусловлен ли этот вопрос каким-нибудь событием в ее личной жизни, – подумал он, прежде чем ответить.
– Большой вопрос, – медленно начал он, – может ли что-нибудь, что совершил мыслящий человек, "пройти ему просто так". Тем не менее проблема существует, и все религии пытались разрешить ее так или иначе. Как все-таки воздать праведнику за его добрые дела и страдания, и как наказать преуспевающего грешника? Восточные религии прибегают к учению о перевоплощении. Преуспевающий грешник заслужил свою удачу в какой-либо предыдущей жизни, за нынешние же грехи он понесет наказание в следующем перевоплощении. Христианская церковь решает вопрос введением рая и ада. – Он немного подумал, но тут же покачал головой. – Что ж, решения хорошие, при условии, что вы можете принять их, поверить в них. Мы евреи не можем. Наше решение вопроса дано в книге Иова, отчего ее и включили в состав Библии. Иова незаслуженно подвергают мукам, но нет и намека на то, что ему за это воздастся в будущей жизни. Страдания, выпадающие на долю праведника, часть тех трудностей, с которыми вообще сопряжена наша жизнь. Огонь жжет и ранит праведника ничуть не менее больно, чем грешника.
– Зачем тогда стараться быть добродетельным?– упорствовала миссис Лэниген.
– Затем что добродетель носит награду в самой себе, а грех – наказание. Потому что дурное всегда мелко, гадко и отвратительно, а так как наш. а. жизнь ведь ограничена во времени, то все дурное неизбежно представляет собой потерю, невосполнимую и напрасную трату нашей же жизни.
С Лэнигеном раввин разговаривал непринужденно, но обращаясь к миссис Лэниген, он невольно впал в серьезный, чуть ли не торжественный тон, словно читал проповедь. Мирьям предостерегающе кашлянула.
– Не пора ли нам, Дэйвид?– сказала она.
– О, уже поздно, – спохватился раввин, взглянув на часы. – Извините, пожалуйста, что я так увлекся. Боюсь, во всем виноват этот коктейль.
– Что вы, рабби! Я очень даже рад. Вы, может быть, не поверите, но ваша религия меня ужасно интересует. Я много читал о ней, а вот поговорить – не’с кем. Почему-то люди не любят говорить о религии…
– Пожалуй, потому, что она потеряла для них какую бы то ни было важность…
– Вполне может быть. Как бы то, однако, ни было, а вы мне доставили огромное удовольствие, рабби. Нам бы следовало встречаться почаще.
Зазвонил телефон. Миссис Лэниген вошла в дом, но тут же вернулась.
– Это Ибен звонит.
– Скажи, что я ему сам позвоню потом, – попросил Лэниген, который как раз объяснял гостям, как лучше добраться до гаража полиции.
– Он звонит не из дому, а из автомата.
– Что ж, ничего не поделаешь, рабби. Я вас оставлю на минутку.
– Ничего, мы сами найдем дорогу. До свидания!
Лэниген машинально кивнул и поспешил к телефону. Спускаясь по ступенькам крыльца, раввин почувствовал смутную тревогу.
18
Нa следующее утро арестовали Мельвина Бронштейна. В начале восьмого, когда Бронштейны сидели еще за завтраком, к ним явился в штатском Ибен Дженнингс в сопровождении сержанта.
– Мельвин Бронштейн?– спросил Дженнингс мужчину, открывшего им дверь.
– Он самый.
Полицейский предъявил свою бляху и назвал себя:
– Я лейтенант Дженнингс из Барнардз-Кроссингской полиции. У меня ордер на арест и мне приказано доставить вас в отделение.
– За что?
– Вас допросят по делу об убийстве Элспет Блич.
– Меня обвиняют в убийстве?
– Мне приказано доставить вас на допрос.
– Кто там, Мел?– крикнула миссис Бронштейн из столовой.
– Одну минуточку, дорогая, – крикнул он назад.
– Вам придется сказать ей, – довольно мягко заметил Дженнингс.
– Может, вы зайдете на минутку?– тихо попросил Бронштейн и повел их в столовую.
Миссис Бронштейн испуганно воззрилась на незнакомых мужчин.
– Эти джентльмены из полиции, дорогая, – сказал он. – Они просят меня пойти с ними в отделение и ответить там на кое-какие вопросы. – Он глотнул воздух. – Речь идет о несчастной девушке, которую нашли убитой во дворе синагоги.
На ее бледном лице появились легкие пятна, но она все-таки сохранила выдержку.
– Разве тебе что-нибудь известно, Мел, о гибели этой девушки?
– О гибели мне ничего не известно, – с глубокой серьезностью ответил Бронштейн, – но о самой девушке я кое-что знаю, и эти джентльмены считают, что я смогу помочь им в расследовании.
– Ты придешь обедать?– спросила жена.
Бронштейн бросил вопросительный взгляд в сторону полицейского.
– Пожалуй, не стоит ждать, – ответил Дженнингс, прочистив голос.
Миссис Бронштейн взялась руками за край стола, легонько оттолкнулась и отъехала назад на несколько дюймов. Полицейские только сейчас поняли, что она сидит в коляске.
– Если ты можешь помочь полиции в этом ужасном деле, то надо, конечно, сделать все, что в твоих силах.
– Правильно, – кивнул он. – Ты позвони, пожалуйста, Элу и скажи ему, чтобы он связался с Нэйтом Гриншпаном.
– Обязательно позвоню.
– Может, помочь тебе лечь в постель?– спросил он. – Или ты предпочитаешь сидеть так?
– Я, пожалуй, лягу.
Он нагнулся, поднял ее на руки и, прежде чем понести в спальню, остановился на мгновение. Она посмотрела ему в глаза.
– Все в порядке, родной?– шепнула она.
– В полнейшем, – шепнул он в ответ и вынес ее из комнаты.
Известие об аресте Бронштейна распространилось со скоростью степного пожара. Раввин только что вернулся из синагоги, где у него выдалось нелегкое утро, как позвонил Бен Шварц и сообщил ему эту новость.
– Это точно?– спросил раввин.
– Еще бы! В очередном выпуске последних известий вы услышите об этом, пожалуй, и по радио.
– Вы знаете какие-нибудь подробности?
– Нет. Только, что его задержали для допроса. – Поколебавшись мгновение, он добавил: – Не знаю, э… что вы намереваетесь предпринять, рабби, но считаю своим долгом сказать вам, что он не член нашей конгрегации …
– Я понимаю. Что ж, спасибо вам.
Он тут же передал этот телефонный разговор жене.
– Мистер Шварц, кажется, считает, что меня все это не касается. По крайней мере, именно так я понял его намек на то, что Бронштейн не входит в нашу конгрегацию.
– И ты с ним согласен?
– Мирьям!
– А что ты собираешься делать?
– Я еще не решил. Первым долгом поговорить с ним. Для этого придется, правда, получить разрешение как от властей, так и от его защитника, кажется. Возможно, еще даже важнее пойти и поговорить с миссис Бронштейн.
– А почему бы тебе не поговорить с Лэнигеном?
– А что я ему скажу?– покачал раввин головой. – Мне совершенно неизвестно, какие у них улики против него. Да и Бронштейнов я почти не знаю. Нет, я позвоню лучше миссис Бронштейн.
Какая-то женщина ответила, что миссис Бронштейн не может подойти к телефону.
– С вами говорит рабби Смолл. Спросите, пожалуйста, у миссис Бронштейн, когда мне лучше всего подъехать. Мне нужно поговорить с ней.
– Подождите минуточку. – Минуту спустя та же женщина передала, что миссис Бронштейн очень благодарна за звонок и просит приехать после обеда.
– Передайте, пожалуйста, что я буду в три.
Не успел он повесить трубку, как в дверь позвонили. Это был Хью Лэниген.
– Я как раз из синагоги, – пояснил он. – Нам нужно было что-то проверить. На этот раз что-то вполне определенное. Вы слышали о Бронштейне?
– Слышал. Совершенно фантастическая идея!
– Вы его хорошо знаете, рабби?
– Нет.
– Тогда не спешите с выводами. В ночь убийства мистер Бронштейн провел с этой девушкой весь вечер. Так что тут не может быть и речи о тех фантастических ошибках, которые полиция, быть может, и допускает изредка. Он ужинал с ней и, как я уже сказал, провел с ней весь вечер. Он мне в этом сам сознался, рабби.
– Добровольно?
– А то как же?– улыбнулся Лэниген. – Вам, верно, мерещится этакий допрос третьей степени, резиновая дубинка… Уверяю вас, что ничего подобного у нас не водится.
– Нет. Я думал всего лишь о многочасовом допросе, о незначительных оговорках, которые потом раздуваются до таких размеров, что они начинают походить на признания.
– Чепуха, рабби. Как только его доставили в отделение, он сам сделал заявление. Он мог бы вовсе отказаться отвечать и потребовать предварительной консультации с адвокатом, но он даже не подумал об этом. Он сказал, что вошел в ресторан "Прибой" поужинать, а там и подсел к этой девушке. Говорит, что видел ее впервые. Поужинав вместе, они поехали в Бостон, пошли в кино, затем где-то перекусили. Наконец привез ее домой и тут с ней и расстался. Звучит вполне невинно . и правдоподобно. Однако наутро ее нашли мертвой. Это было в пятницу. А что у нас сегодня? Сегодня у нас понедельник, не так ли. Если он был тут ни при чем, то почему он не явился к нам и не сообщил полиции все, что ему было известно?
– Потому что у него жена. Он совершил неблагоразумный поступок, который вдруг принял чудовищные размеры. Он, конечно, поступил дурно, что не пошел сразу в полицию. Это было неумно, трусливо, все что хотите, но это еще не доказывает, что он убийца.
– Но это не все, рабби. Согласитесь все же, что уже одного этого достаточно, чтобы задержать его и подвергнуть допросу. А теперь слушайте дальше. Девушка была беременна. Миссис Серафино, у которой она работала няней, была искренно ошарашена, когда узнала об этом. Это была тихая девушка, которая нигде не таскалась, а главное – никогда не встречалась с мужчинами. За все время ей ни разу не позвонил ни один мужчина, по словам миссис Серафино, и девушка ни разу не намекнула на какого бы то ни было мужчину. По выходным дням, в четверг, она чаще всего ходила в кино – одна или со своей подругой, которая работает у соседей. Мы расспрашивали эту девушку – ее Силией зовут, – так она говорит, что много раз пыталась познакомить Элспет с каким-нибудь мужчиной, но та каждый раз решительно отказывалась.