– Все-таки нельзя полностью исключить и возможность того, что', несмотря на близкое расстояние, я все-таки ничего не слышал. Когда я, знаете ли, читаю… Впрочем, окна-то машины ведь были подняты, и если они беседовали тихо, то и впрямь не было бы слышно. К тому же, ее задушили, так что она могла и не успеть крикнуть…
– Как называется вот эта штука, которую вы носите на голове, рабби?' – спросил Лэниген, показывая на ермолку раввина.
– Вот это? Это – “кипа", – ответил раввин, дотрагиваясь рукой до черной шелковой ермолки.
– Вы меня простите, рабби, – сказал Лэниген, – но говорите вы так невнятно, будто прикрываете рот вот этой кипой. С какой стати стали бы они так осторожно захлопывать дверцу и говорить между собой шопотом? Ведь они же не знали, что вы рядом. Если они сели в машину, когда дождя еще не было, они, пожалуй, открыли бы окошко – тепло ведь было. Если же бы они сидели в машине уже когда шел дождь, Нормэн бы их обязательно заметил. А кроме того, ничего не указывает на то, что они сидели в машине. Вот посмотрите. – Он открыл свой портфель, достал какие-то бумаги и разложил их на столе. Все трое нагнулись над ними. – Вот тут точный перечень всех предметов, которые мы нашли в машине. А вот чертеж внутренности кузова, на котором указано, где именно мы нашли тот или иной предмет. Вот здесь мы нашли сумку, на полу у заднего сиденья. Вот здесь, в пластиковой этой корзинке мы нашли скомканные салфетки, а на них следы губной помады вашей супруги. Сзади, прямо под передним сиденьем, мы нашли на полу шпильку, но и она принадлежит вашей жене. В пепельнице спереди было несколько окурков со следами помады. Помада соответствует той, которой пользуется ваша жена, а и сигареты, судя по начатой пачке во внутреннем отделении, тоже были ее. В пепельнице заднего сиденья мы нашли только один окурок того же сорта со следами той же помады…
– Минуточку, – вмешалась Мирьям. – Этот окурок я никак не могла оставить: я ни разу не сидела сзади.
– То есть как не сидели? Откуда же окурок? Чепуха какая-то!
– Почему чепуха?– мягко возразил раввин. – Лично я сижу всегда за рулем, а жена, когда садится в машину, – рядом. Если разобраться, то на заднем сидении у нас вообще никто ни разу не сидел. Мы купили машину с год назад, и как-то так вышло, что за все это время, кроме нас, никто на нашей машине не ездил. Странного тут нет ничего. Вы сами когда-нибудь сидели в своей собственной машине сзади?
– Но ведь окурок!… Помада – ваша, сигареты – того же сорта, что и ваши. Посмотрите, вот перечень того, что было в сумке. Сигарет там не было.
Раввин внимательно прочитал перечень.
– Но вот зажигалка… Значит, она курила. Что же касается помады, то вы сами сказали, что она пользовалась той же помадой, что и Мирьям. В конце концов та тоже была блондинкой.
– Одну минуточку, – перебил его Лэниген. – Шпильку-то нашли сзади; значит, вы не могли не…
– Ничего подобного. Нашли-то ее на полу. Куда же она могла упасть, если не назад?
– Да, это правильно, но все равно многое тут еще неясно. Сигарет ведь у нее все-таки не было -. по крайней мере в сумке. Правильно я говорю?
– Правильно, но она ведь сидела не одна. С ней сидел убийца, а у него, верно, сигареты были.
– Не хотите ли вы сказать, рабби, что девушку убили в вашей машине?
– Точно. Окурок со следами помады в пепельнице заднего сиденья свидетельствует о том, что какая-то женщина сидела сзади. Сумка на полу заднего сиденья свидетельствует о том, что это была Элспет Блич.
– Ладно. Допустим, что это так. Пускай ее даже задушили в вашей машине. Но какое это имеет отношение к Бронштейну?
– Очень простое. Оно снимает с него всякую вину.
– Вы хотите сказать, что так как у него была своя машина…
– Именно. Зачем ему было заехать во двор синагоги и пересесть?
– Может, он ее убил в своей машине, а затем пересел в вашу?
– А окурок в пепельнице? Нет, она сидела в моей машине живая.
– А может он ее силой затолкал в вашу машину?
– Но зачем?
– Может быть, не хотел оставить следы в своей…
– Нет, вы так-таки не поняли всего значения окурка. Раз она в машине курила – значит, чувствовала себя свободно. Когда тебя держат за горло или грозятся убить, тогда небось не курят. Да вот еще: раз она сняла дома платье, зачем бы она потом набросила на себя, кроме пальто, еще и дождевик?
– Потому что шел дождь, конечно.
– Но ведь машина стояла перед самым домом, – нетерпеливо мотнул раввин головой. – Сколько там? Да метров пятнадцать. На ней ведь было пальто. Зачем ей еще дождевик? Чтобы пробежать пятнадцать метров?
Лэниген встал и принялся ходить по кабинету взад-вперед. Раввин следил за ним глазами, но остерегался перебить ход его мыслей. Однако, видя, что молчание начальника полиции слишком затянулось, он сказал:
– Конечно, Бронштейн обязан был явиться в полицию, как только узнал об убийстве. Он вообще не должен был связаться с ней в ресторане. Но как бы мы его за это ни осуждали, а понять его можно; в особенности если принять во внимание положение в его семье. Опять же, как бы мы ни осуждали его за то, что он не явился в полицию, но и это можно понять. Публичный арест, допрос, шумиха, все это, по-моему, достаточное наказание. Вы со мной согласны, мистер Лэниген? Послушайтесь моего совета и отпустите его.
– Но тогда у нас никто даже на подозрении не останется…
– О, уж это совсем на вас не похоже.
– Что вы имеете в виду?– спросил шеф, покраснев.
– Я никак не могу представить себе, что вы станете держать человека в тюрьме только для того, чтобы можно было сообщить газетчикам, что расследование продвигается успешно. Кроме того, это вам только будет мешать. Вам придется придумывать все новые и новые теории, копаться в его прошлом, подгонять факты, хорошо зная в глубине души, что ищете не там.
– Ну…
– Вы же знаете, что его можно обвинить только в одном: что он не явился в полицию сразу.
– Но завтра приедет прокурор, чтобы снять с него допрос…
– Но ведь никуда он не денется, Бронштейн-то. Он явится на допрос, можете не сомневаться. Если хотите, я поручусь за него.
– Что ж, – вздохнул Лэниген, взявшись за портфель. – Так и быть, отпущу его. – Он направился к двери, но на пороге обернулся и сказал:
– Я надеюсь, вы понимаете, рабби, что всем этим вы отнюдь не улучшили свое собственное положение…
22
Бекер был не из тех, кто забывает оказанную ему услугу. Наутро после освобождения Бронштейна из-под стражи, он отправился к Эйбу Кессону, чтобы лично отблагодарить его за хлопоты.
– Да, я поговорил с прокурором, но ничего не добился. Как я тебе уже сказал, расследование этого дела ведет местная полиция. По крайней мере пока.
– Это что же – так принято?
– Ну, как тебе сказать? И да и нет. Права и обязанности этих органов очерчены не очень резко. Делами об убийстве занимается, как правило, полиция штата. Но и районный прокурор, которому придется ведь выступить обвинителем на суде. Тоже и местная полиция, так как она лучше всех знает местные условия. Тут очень много зависит от районного прокурора, от того, хватит ли в местной полиции специалистов и так далее. Если бы все это случилось в крупном городе – скажем, в Бостоне, – то дело было бы передано, конечно, бостонской полиции, так как у нее и лабораторий хватит, и специалистов. И у нас тоже поручают обычно Хью Лэнигену. Он-то ведь и арестовал Мела, он же его и освободил из-под стражи. И я тебе скажу, еще что-то: Лэниген отпустил его в результате какой-то новой интерпретации фактов, которую ему подсказал не кто иной, как раввин. Вообще-то фараоны не любят признаваться в том, что не они сами напали на какой-нибудь новый след, а кто-то другой навел. Но ведь Хью Лэнигена и не назовешь обыкновенным фараоном.
Эл Бекер не очень-то принял слова Эйба Кессона всерьез. Он, правда, не сомневался, что раввин все-таки поговорил с Лэнигеном. Вполне могло быть, что какое-нибудь его замечание действительно позволило начальнику полиции взглянуть на дело с неожиданной какой-то стороны, но в то он никак не верил, что раввин смог выдвинуть новую версию, которая бы полностью снимала вину с его друга. Все же он решил сходить к нему и поблагодарить.
Встреча не обошлась и в этот раз без неловкости. Поэтому Бекер сразу перешел к делу.
– Насколько я слышал, вы немало содействовали освобождению Мела из-под стражи, рабби.
Все было бы куда проще, если бы раввин стал скромничать и отнекиваться, но он просто сказал:
– Да, мне это, кажется, удалось.
– Я не стану говорить вам, рабби, как сильно я привязан к Мелу. Он мне все равно что младший брат, так что вы, конечно, понимаете, как я вам благодарен. Сказать, что я был вашим горячим сторонником…
– Да, этого не скажешь, – перебил его раввин улыбаясь, – и от этого вы чувствуете себя теперь неловко. И совершенно напрасно, мистер Бекер. Я уверен, что вы действовали не из личных мотивов. Вам действительно кажется, что я не соответствую своей должности. Это ваше полное право. Я же помог вашему другу совершенно так же, как помог бы любому другому, и как помогли бы, я уверен, и вы в подобной ситуации.
Позже Бекер позвонил Эйбу Кессону и рассказал ему о беседе с раввином. Под конец он сказал:
– Все-таки тяжелый он человек. Я пришел к нему, чтобы отблагодарить за помощь и попросить более или менее извинения за то, что действовал не в его пользу на правлении. Что же сделал он? Чуть не скат зал мне прямо в лицо, что не нуждается в моей дружбе и что я волен строить ему козни и впредь.
– Судя по твоему же рассказу, дело было не совсем так. Знаешь, Эл, ты, пожалуй, чересчур хитрый, чтобы понять такого человека, как наш раввин. Ты привык читать между строк и всюду тебе мерещатся какие-то задние мысли. Подумал ли ты когда-нибудь о том, что у раввина никаких задних мыслей и нет, а говорит он именно то, что думает?
• Ну, давно известно, , что для вас с Джейком Вассерманом и Райхом наш раввин – пуп земли. Что бы он ни делал, все хорошо. Но…