Да нисколько. Я так же хорошо знаю, что люди не слушают моих молитв, как и вы, что они не слушают ваших речей, пускай они и в высшей степени важные. Меня волнует не то, будет ли публика в подобающем случаю молитвенном настроении, а то – уместна ли здесь вообще молитва?
Мэкомбр был явно разочарован.
– А почему для вас так важно, чтобы благословение совершил именно мой муж?– вмешалась Мирьям.
Мэкомбр посмотрел сначала на раввина, затем на его жену и уже по одному ее открытому взгляду и решительной линии подбородка понял, что изворачиваться не имеет смысла. Он решил сказать им всю правду.
– Из-за реакции населения на это злополучное убийство. По городу ходят всякие разговоры, особенно в последние дни. У нас никогда такого не было, и эти разговоры нам ужасно не нравятся. Поэтому мы и подумали, что если мы поручим церемонию благословения раввину и широко обнародуем это, злые языки, может быть, угомонятся. Я совершенно с вами согласен, что вся эта церемония чистейшая нелепость, но отменить ее мы не властны, так как придумали ее не мы, а Торговая палата. Мне, конечно, известно, что в некоторых католических странах такие благословения устраиваются по рыбацким деревням очень часто. Но ведь там речь идет не о спортивных соревнованиях, а об улове, от которого зависит их благополучие. Да и опасность там немалая. Я бы понимал, если бы у нас устраивали такие благословения в Глостере, где с якоря снимаются настоящие суда. У нас же эта церемония лишена какого бы то ни было смысла. Тем не менее именно в этом случае она могла бы эффективно подчеркнуть тот факт, что депутаты города, то есть самые ответственные лица, решительно отмежеваются от всего этого безобразия.
– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Мэкомбр, – ответил раввин, – но не преувеличиваете ли вы серьезность ситуации?
– Нет, уж поверьте. Лично вам они, может быть, докучать не стали, либо же досаждали, но вы не обращаете внимания – мол, что с них взять, с хулиганов-то: поймают убийцу, тогда все пройдет само собой. Беда, однако, в том, рабби, что убийцу могут и не найти, во всяком случае не так скоро, а тем временем хорошие люди подвергаются оскорблениям и нападкам. Я не говорю, что мой план положит всему этому конец, но я уверен, что какое-то влияние он все-таки окажет.
– Я вам очень благодарен за это поистине благородное предложение. ••
– Вы, значит, согласны?
Раввин медленно покачал головой.
– Но почему?Разве это противоречит вашей религии?
– По сути дела – да, противоречит. Специально сказано: “Не произноси имя Господа, Бога твоего, напрасно".
– Ну, тогда говорить больше не о чем, – сказал Мэкомбр, вставая. – Все же я попросил бы вас подумать об этом. Дело ведь не только в вас лично, а во всей еврейской общине.
Когда он ушел, Мирьям воскликнула:
– Какие они хорошие люди, Дэйвид!
Он кивнул, но ничего не сказал в ответ.
Зазвонил телефон, и он поднял трубку.
– Рабби Смолл, – сказал он, затем молча слушал некоторое время. Мирьям не спускала с него глаз, обеспокоенная его внезапной бледностью.
– Вот этот-то народ и ошибается номером последнее время?– спросил он, положив трубку на рычаг.
Она кивнула.
– Всегда один и тот же?
– Нет. То мужской голос, а то и женский. Что-то я ни разу не слышала один и тот же голос дважды. Прямо ужас, что они говорят.
– Тот, который позвонил только что – кстати, у него весьма приятный голос, – спрашивал, не нужно ли нам человеческой крови для предстоящего праздника; он, очевидно, имел в виду Песах, хотя Пасха уже прошла.
– Не может быть!
– Вот тебе и не может быть.
– Ужасно, ужасно! Такой чудный городок, такие чудесные люди, и вдруг такое зверье!…
– Хулиганы, – презрительно бросил он. – Шайка мерзких хулиганов.
– Но ведь не только звонки, Дэйвид…
– Вот как? Что же еще?
– Когда я хожу по магазинам, продавцы такие холодные… Совсем не то, что раньше. Покупатели же – это я знаю точно – просто стали избегать меня.
– Ты уверена в этом, или тебе только показалось?– спросил он, но у самого голос был не очень твердый.
– Совершенно уверена, Дэйвид. Неужели ничего нельзя сделать?
– Что, например?
– Не знаю, но ты ведь раввин, ты должен знать. Может быть, тебе следовало бы позвонить Лэнигену и рассказать ему все. Может быть-, тебе надо поговорить с адвокатом? Может быть, нужно было принять предложение Мэкомбра…
Он ничего не ответил, но вернулся в гостиную, сел в свое кресло и вперил неподвижный взгляд в стену. Она предложила ему чаю, но он раздраженно покачал головой. Немного погодя она снова заглянула в гостиную, но он по-прежнему сидел в кресле, глядя в пространство.
– Расстегни мне, пожалуйста, молнию.
Он механически потянул за молнию ее платья, даже не вставая с кресла. Вдруг он рассеянно спросил:
– Что это ты вдруг решила раздеться?
– Просто я очень устала и хочу лечь спать.
– Да, конечно, – засмеялся он. – Какой глупый вопрос! Не в платье же тебе лечь спать. Если ты не возражаешь, я посижу еще немножко.
В эту самую минуту прямо перед их домом остановилась машина.
– Кто-то приехал, – сказал он. – Кто бы это мог быть так поздно?
Они подождали немного, потом действительно раздался звонок. Мирьям, которая успела тем временем застегнуть молнию, пошла открывать, но в это время снова послышалось тарахтенье мотора и скрежет шин по гравийной дорожке. Она открыла дверь и выглянула на улицу. Она еще успела увидеть задний свет машины, исчезающей в темноте.
– О, Господи!– воскликнул раввин позади нее. Она обернулась и только тогда тоже увидела: на двери кто-то намалевал свастику, и алые капли свежей краски падали на пол, точно кровь.
Он дотронулся пальцем до двери и тупо смотрел на красное пятно на руке. Мирьям не сдержалась и зарыдала •
– Прости, пожалуйста, Дэйвид!– сказала она сквозь слезы.
Он крепко прижал ее к себе, и она немного успокоилась. Затем он резко сказал:
– Принеси-ка мне тряпку и немного этой хозяйственной пасты.
Она прижалась лицом к его плечу и прошептала:
– Я боюсь, Дэйвид, ужасно боюсь. . •
26
Хотя газеты и опубликовали портрет раввина в связи с убийством, миссис Серафино его не узнала, когда он позвонил в дверь.
– Я – рабби Смолл, – сказал он. – Мне необходимо поговорить с вами.
Она заколебалась: а вдруг ей не следовало впустить его? Спросить бы у мужа, но тот еще спал.
– Об этом убийстве? Не знаю, имею ли я право…
– Мне нужно заглянуть в ее комнату, – сказал он тоном, не терпящим возражений. Она действительно не посмела отказать ему.
– Что ж, можно, – сказала она после некоторого колебания и провела его на кухню. – Вход отсюда, из кухни.
В эту минуту зазвонил телефон, и она побежала назад в прихожую. Поговорив некоторое время, она вернулась и сказала:
– Извините, пожалуйста, но у нас параллельная линия в спальню, и я не хотела, чтобы муж проснулся.
– Ничего, ничего.
Она открыла дверь из кухни и пропустила его вперед. Он оглянул комнату – кровать с тумбочкой, стол с креслом рядом. Он подошел к тумбочке и прочитал названия двух-трех книг, стоявших на полочке, посмотрел на небольшой транзисторный приемник, стот явший на столе, потом нажал на кнопку и включил его. "Говорит местная радиостанция из Салема, раздалось из приемника. – Передаем легкую музыку. . "
– Не знаю, можно ли вам дотронуться до чего-нибудь, – сказала миссис Серафино.
Он обернулся к ней и смущенно улыбнулся.
. – Она часто слушала радио?
– Да все время – и все эти сумасшедшие рок-н-ролли.
Дверь шифоньера не была заперта. Он попросил разрешения, подошел ближе и заглянул в него. Дверь в ванную она ему открыла сама.
– Большое вам спасибо, – сказал ой. – Я видел достаточно.
Она провела его обратно в гостиную и спросила:
– Вы нашли то, что искали?
– Да я ничего определенного не искал. Просто мне хотелось заглянуть в мирок несчастной девушки. Скажите, пожалуйста, она была красива?
– Ну, красавицей она не была, хотя все газеты в один голос пишут о ней, как о ’’привлекательной блондинке". Они, пожалуй, обо всех так пишут. А вообще она и была привлекательной в своем роде. Понимаете, полная такая, высокая грудь, массивные ноги, грубоватые щиколотки – о, простите, пожалуйста, я совсем забылась…
– Ничего, ничего, миссис Серафино, – успоксил он ее. – Грудь, ноги, щиколотки – все это мне знакомо. И вот еще что. Как, по-вашему: она была довольна жизнью?
– По-моему, да.
– Но друзей у нее, как я понял, не было?
– Вообще-то нет, но у нее все-таки была вот эта Силия, которая работает рядом у Хаскинсов. Они часто ходили вместе в кино.
– Я имею в виду мужчин. Вы никого не знаете?
– Если бы у нее кто-нибудь был, она бы мне обязательно рассказала. Знаете, если две женщины живут в одном доме, они делятся обо всем. Я уверена, что у нее не было кавалера. Когда она ходила в кино по четвергам, она шла либо одна, либо же с Силией. И все же в газетах было, что она была беременна, так что один какой-то мужчина у нее все-таки должен был быть.
– В тот четверг вы ничего необычного в ее поведении не заметили?
– Нет. Все было, как всегда по четвергам. Я была занята, так что она еще накормила детей обедом, но сразу после этого ушла. Обычно, правда, она уходит до обеда.
– Но все-таки ничего необычного в том не было, что она немного задержалась.
– Я бы не сказала.
– Что ж, спасибо вам еще раз, миссис Серафино. Вы оказали мне большую услугу.
Она провела его к выходу» открыла ему дверь и смотрела ему некоторое время вслед. Вдруг она крикнула:
– Рабби Смолл! Вон там идет Силия с детьми. Если хотите, то можете поговорить с ней.
Она еще успела заметить, как он прибавил шагу и догнал девушку, затем вернулась в дом.
Раввин поговорил с Силией несколько минут, затем дошел до угла и взглянул на почтовый ящик. Потом сел в машину и поехал в Салем, а уже оттуда домой.