В Кувейт мы пришли на закате. Последние отблески дня зажигали на далекой суше бесчисленные окна зданий. Как только сгустились сумерки, явился лоцман. Порт сверкал белыми огнями. Ряды новых просторных складов прерывались стройными высотными домами; некоторые из них были еще в лесах. На набережной в ожидании толпились кудрявые смуглые рабочие в выцветших штанах и пропотевших фуфайках. У каждого через плечо был перекинут узелок. Едва мы коснулись бортом набережной, они бросились к нашему судну и, не дожидаясь, пока спустят трап, перепрыгивали прямо через релинг[57]. Казалось, эти люди брали «Ойцов» на абордаж. Действовали они очень быстро и ловко. Здесь не было мундиров — как в Ираке, — но прием, оказанный «Ойцову», производил впечатление превосходно разработанной военной операции. Напротив нас, визжа тормозами, уже останавливались блестящие лимузины, из которых торопливо выскакивали таможенники и портовые чиновники. Сразу же вслед за ними подъехали грузовики. Ничего подобного нам не доводилось видеть еще ни в одной из арабских стран. Немедленно началась разгрузка. Не веря своим глазам, мы смотрели, как в кузовах грузовиков вырастают горы мешков с нашим сахаром. Тем временем в ночи, над белой пеленой портовых огней, разгоралось разноцветное зарево неона. С суши вместе с горячим дыханием пустыни до нас долетало веяние кипучей, быстро текущей жизни.
На переговоры с водителем такси мы затратили массу усилий. Мало того, что в качестве такси нам был предложен роскошный плоский «крокодил» с необычайно длинными заостренными крыльями. Мало того, что водитель едва понимал по-английски. В довершение всего нам пришлось еще торговаться с набобом в вышитой муслиновой чалме и роскошной нейлоновой рубашке, пальцы которого были унизаны золотыми перстнями. Мы хотели, чтобы он повозил нас по городу. Скажем, в течение часа.
Шофер в ответ показывал два пальца — два динара. А динар это ни больше, ни меньше как английский фунт. Два фунта — почти все наше состояние! Мы знали, что не только можно, а просто необходимо спорить из-за каждой копейки. Однако одно дело торговаться с босым «Махмудом» и совсем другое дело здесь. Мы растерялись. Эти остроносые итальянские ботинки, эти перстни, это выражение равнодушия и скуки в глазах! Босоногими феллахами чувствовали себя мы. Борьба казалась нам печально неравной, но у ворот порта, как назло, не стояло больше ни одного такси.
С пропусками у нас не было ни малейших затруднений, но иракский опыт оставил в наших душах травму. Мы склонны были рассматривать каждую возможность вырваться с корабля как единственную и — быть может — последнюю и поэтому не могли решиться на требующийся в таком случае маневр: изобразить полное отсутствие заинтересованности. Кипя от ярости, мы расплывались в умильных улыбках, а голоса наши источали елей. После чрезвычайно долгих переговоров мы сошлись в конце концов на семидесяти пяти фильсах, то есть трех четвертях динара.
Мы не увидели ничего, что заслуживало бы названия портового района. Ни единого признака окраины города, никаких развалин. Несколько километров проложенной в пустыне, разделенной на два ряда автострады — и сразу же начинается сверкающий новизной город, поистине выставка современной архитектуры.
Город еще недостроен, многие дома в лесах. Быстрота его возникновения просто ошеломительна. Словно кто-то выписал себе город и сейчас вынимал его из пакета.
Собственно говоря, все в самом деле обстояло почти в точности так. У нас не было возможности заглянуть в карман к эмиру, но всем известно, что он мог бы себе это позволить. Еще в Европе я слышал, что эмир на своих нефтяных концессиях зарабатывает миллион долларов в день (восемьдесят миллионов тонн ежегодной добычи — это кое-что значит!). Здесь, однако, эта цифра была опровергнута. Не один миллион долларов, а около трех миллионов ежедневно. Легендарный «позолоченный кадиллак» при таких масштабах просто мелочь.
Движение на мостовых очень оживленное; повсюду новейшие модели автомобилей. В глубине боковых улиц, ближе к побережью, встречаются отдельные старые арабские дома из глины. Чаще всего это остатки разрушенных зданий. Если они еще целы, вокруг идут приготовления к сносу.
Несмотря на современные здания и сооружения, несмотря на поистине нью-йоркские магазины ультрамодного французского и итальянского готового платья, многочисленные закусочные и панорамные кинотеатры, европейские костюмы встречаются очень редко. Преобладают черные женские абы, а у мужчин — куфьи и белые рубахи до пят, правда, очень чистые и сшитые из очень дорогих материалов. Верность мусульманской традиции подтверждается также огромным количеством мечетей. Их разукрашенные минареты и купола из легкого цветного бетона, возвышающиеся среди громад всевозможной геометрической формы, кажутся фальшивыми драгоценностями, использование которых ради стилизации старых форм не может создать впечатления старины и ограничивается лишь кокетливым намеком на нее.
Шофер сам выбирал дорогу. Город, в котором по существу сосредоточено все население страны (остальная территория — это нефтеносная пустыня), расположен вокруг торгово-административного центра; он состоит как бы из обширных районов вилл, связанных широкими шоссе. На многочисленных круглых площадях — здесь, как и в Басре, это любимый урбанический мотив — выстроились плотно прижатые друг к другу стройные бетонные конструкции, напоминающие по форме водонапорные башни. Мы узнали потом, что это водосборники, возведенные в первый период строительства города. Теперь они не нужны, потому что вода, которую раньше привозили из-за границы на танкерах, теперь «производится» на месте. Год назад американские инженеры выстроили в порту установки для опреснения морской воды. Сегодня вдоль многих улиц тянутся ряды молоденьких, недавно посаженных деревьев, которые ежедневно заботливо поливают садовники магистрата, а в каждом ресторане официант приносит вместе с едой графин пахнущей хлором воды и несколько демонстративно ставит его перед клиентом. Эта вода — хоть и довольно невкусная — служит для жителей Кувейта лишним основанием для гордости, как ставший обыденным признак их процветания.
Но во время нашей поездки о процветании Кувейта мы могли судить прежде всего по огромному размаху строительства. Возбуждающая атмосфера бума создавалась не только благодаря оживленному движению или силуэтам работающих кранов, заметных в перспективе каждой улицы. Ее красноречивым признаком было разнообразие архитектурных форм. Даже если жилой квартал был запроектирован по типовому проекту, каждый дом отличался от соседнего цветом, формой какой-нибудь второстепенной детали, фактурой штукатурки или материалом отделки.
Перед нашими глазами, словно в гигантском калейдоскопе, мелькали строительные площадки, новые разноцветные поселки, огромные административные здания из стекла и алюминия. Автомобиль огибал все новые и новые площади, мчался по бетонированным шоссе к очередным городским кварталам. Час пролетел незаметно. Мы принялись уговаривать водителя, чтобы он отвез нас в порт. Он делал вид, что не понимает, и гнал машину дальше, в противоположном, как нам казалось, направлении. Когда наконец у ворот порта я протянул таксисту тщательно отсчитанные фильсы, он только пожал плечами. Все началось сначала. Два пальца, унизанные перстнями, как ни в чем не бывало требовали двух динаров. Напрасно мы ссылались на нашу договоренность. Когда, вконец измучившись от этой торговли, я вручил франту динар, он с негодованием вернул его мне обратно. В таком случае он не возьмет ничего. Презрительно махнув рукой, он завел мотор. Гениальный психолог! Словно он знал, что имеет дело с поляками. Мы проиграли. Он получил свои два динара.
Докеры, которые столь усердно трудятся в порту (хорошо оплачиваемая сдельная работа!), все без исключения — сезонные работники из других арабских стран. Так же как и строительные рабочие. Исконный житель Кувейта не станет утруждать себя подобными занятиями. Его даже за прилавком своего магазина нечасто увидишь. Продавцы, почти как правило, — индийцы, ливанцы или сирийцы. Кувейтец — собственник по призванию. Законодательство страны оговаривает для пего право владения землей, домами, торговыми или производственными предприятиями. Кроме того, гражданин Кувейта бесплатно получает квартиру и медицинскую помощь. Больше того, если он посылает детей в школу, государство платит ему за это, а дети в течение всего времени обучения получают материальную поддержку. «Имеющему да воздастся!»
На двести тридцать тысяч граждан страны таких привилегированных приходится около ста пятидесяти тысяч. Остальные — это разновидность современных илотов.
Наш случайный знакомый, индиец, продавец из магазина ювелирных изделий и фототоваров, как-то вез нас в своем элегантном красном кабриолете. Успев уже привыкнуть к сумасшедшей скорости местных таксистов, мы похвалили его разумную манеру вождения. Он улыбнулся.
— Не забывайте, — сказал он, — что я иностранец. Если б я случайно попал в катастрофу, в которой пострадал бы кувейтец, я несомненно проиграл бы дело, даже будучи абсолютно правым. Я не могу рисковать.
Мы познакомились с ним при забавных обстоятельствах. Наши скромные средства были уже на исходе, и Мариан решил продать фотоаппарат. Этой операции мы посвятили целое утро. Задача оказалась непростой, хотя аппарат заинтересовал многих — «Зоркого» здесь еще не видали. И как раз этот индиец решился в конце концов его купить. Однако ему нужно было получить разрешение владельца магазина. Он усадил нас в удобные современные кресла, велел принести кофе — тот самый несравненный, по-особому приготавливаемый кофе, какой пьют только в странах арабского Востока.
— Присмотрите за моими товарами, — сказал он.
Мы остались втроем — Мариан, капитан и я — в прекрасно охлаждаемом кондиционными установками магазине, где в витринах под стеклом сверкали золотые цепочки, броши, кольца и часы, а расставленные по полкам ультрасовременные кино- и фотоаппараты соперничали друг с другом в цене и элегантности.