Я ощутила, как жар опаляет щёки, и нервно сглотнула, отступая на шаг.
– Но еда… – только и смогла выдавить в ответ.
Тимка усмехнулся, то ли оценив мою изобретательность в плане речи, то ли заметив поведение. Что за реакция, Ладочка? Или после «того утра» изменились и твои собственные мозги? Сначала доводишь парня, потому что он последние четыре дня вёл себя слишком отстранённо, теперь смущаешься от одного пристального взгляда. Это непедагогично, дорогая. Ему ещё семнадцать.
Ага, непедагогично. Как и недоротические сны, когда засыпаешь рядом с собственным подопечным. И когда это самое дитятко смотрит на тебя так, словно готово съесть прямо здесь и сейчас, тоже совсем неправильно. Раньше Тим тысячу раз кидал в мою сторону пошлые шуточки и оценивающие взгляды, но… не такие! Что изменилось за эти несколько дней? Во мне? В нём?
Что пошло не так?
– С едой я не откажусь от твоего последнего предложения, – заметил Тим, спустя несколько бесконечно долгих секунд, за которые я успела окончательно потерять суть разговора.
– Какого?
Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли, и отступила ещё на шаг. Впрочем, Тим тоже исправился: отвёл взгляд и теперь сосредоточенно разглядывал косяк. Косяк ему взаимностью не отвечал, была максимально молчалив, гладок и спокоен.
– Покормить с ложечки, – отозвался Тимофей, пожимая плечами и складывая руки на груди.
Что? Я вновь подняла голову, удивлённо смотря на него, но подопечный был совершенно серьёзен, не только не шутил, но, кажется, даже не издевался.
– Хорошая идея, потому что иначе я есть сегодня не планирую, – добавил он. – Я же веду себя «по-детски», сама сказала. Значит, и кушать буду только по-детски. – Тим ненадолго замолчал, ожидая моей реакции, а когда не получил, продолжил: – Зато могу пообещать, что «чёрную ауру» больше распространять не буду. По крайней мере, постараюсь. Так что можно успокоиться, оставить меня в комнате и пойти к себе – отдыхать и высыпаться. Утром у нас пробежка, после завтрака занятия, после занятий… я пойду играть дальше, ты – заниматься своими делами.
Чёрной ауры не было уже сейчас, но в словах подчинённого сквозила какая-то обречённость. Словно исправиться он пообещал, а чего-то стоящего для этого за весь день сделать так и не решился.
А каким я должен быть? Я не виноват… Почему я всю жизнь отдуваюсь?
Утренняя ссора обрывками пролетала в голове, пока я всматривалась в напряжённое лицо Тима. Неправильный, «неученический» взгляд больше не был направлен на меня, и его, длившийся всего пару секунд, легко можно было выкинуть из памяти, а вот брошенные в запале слова никуда не девались. А каким Тим должен быть? Почему и за что он отдувается? Я обязана узнать, если хочу спокойно доработать оставшуюся половину месяца. Может, если я лучше узнаю Тима, то смогу понять, почему он иногда так странно себя ведёт?
– Отлично, – кивнула. Тим уже украдкой облегчённо вздохнул и собирался закрыть дверь, когда я добавила: – Если покормлю с ложечки, согласишься ответить на пару вопросов?
Подопечный так и замер, сжимая пальцами край двери. Подозрительно посмотрел на меня и протянул:
– Серьёзно?
– Всего на пару, – я улыбнулась, понимая, что спрашивает пацан совсем не это.
– Нет же, серьёзно будешь кормить?
Тим даже позу сменил, весь словно подобрался – в каждом жесте недоверие. Со сторону казалось, что он что-то очень тщательно обдумывает.
– Ага.
– Не шутишь?
Не шучу ли я? Ооо, я совершенно серьёзна.
– Я же нянечка, Тим, я обязана кормить маленького мальчика с ложечки, – сладко пропела в ответ, стараясь спрятать издевательские нотки, но получалось с трудом. – Особенно если мальчик просит и готов ответить ради этого на несколько личных вопросов, чтобы няня его лучше понимала. Готов?
И поймала его взгляд, с вызовом смотря в ответ. Господи, что я делаю? Я ведь не учитель, а ходячая катастрофа. Специально вывожу ученика из себя, краснею под его взглядом, а теперь ещё пытаюсь взять на слабо. Круче не бывает! Сейчас Тимка откажется – и правильно сделает.
– А готов! – вместо отказа пожимает плечами он. – Нужен разговор и ответы на вопросы? Будут. Только еду, пожалуйста, принеси повкусней. Кажется, я чувствовал запах лапшичной запеканки и чего-то сладкого. Можно тащить всё, потому что, обещаю, как подобает маленькому мальчику, буду кушать с трудом и кидаться едой. Но на вопросы отвечу.
Тим ушёл, оставляя дверь открытой, и спокойно плюхнулся на кресло, чтобы выключить стоящую на паузе игру, а я так и осталась стоять посреди коридора, не зная, то ли плакать, то ли смеяться из-за внезапно сложившейся авантюры.
-40-
Когда я попросила ещё не успевшую убежать Настю погреть Тиму запеканку и отрезать кусок шоколадного торта, она даже бросила собирать сумку – время позднее, Анастасия планировала ехать домой, хоть и имела в доме свою комнату – и кинулась организовывать поднос для «молодого хозяина». Почему-то она просто души в Тиме не чаяла.
– Насть, а ты давно здесь работаешь? – поинтересовалась я, наблюдая за оживлённо порхающей по кухне горничной.
– Лет восемь, – охотно отозвалась она. – Они как переехали в этот дом, так меня и наняли. Алевтина с каждым из прислуги общалась лично, ещё и на мужа кричала, чтобы не лез лишний раз, говорила, что он выбирал дом, а она – людей. Егоровы тогда чуть проще были, всё шло в гору, но бизнес был помельче, а времени на дом и семью побольше.
– Ясно… – пробормотала я, пытаясь представить Алевтину и Алексея «проще». Не получалось. – А Тиму они всегда нянь нанимали?
Настя замерла, едва не роняя на стол большой кусок торта, но вовремя спохватилась и осторожно опустила его на тарелку. Выровняла, закрыла коробку, поставила её в холодильник. Я уже решила, что отвечать она не собирается, когда Настя, наконец, подала голос:
– Не всегда, только два с лишним года. Первый раз гувернантку наняли, когда ему было пятнадцать. Это… сложная история.
В пятнадцать? Я искренне задумалась, продолжая наблюдать, как Анастасия собирает поднос, но уже с меньшим энтузиазмом, словно вопрос о нянях выбил её из колеи. Если парню начали нанимать нянечек исключительно во взрослом возрасте, значит, я была права: он просто не умеет себя контролировать. Но Алевтина ведёт себя, как ни в чём не бывало, мило щебечет со мной и уверяет, что Тимошке можно почти всё. То есть это не «тотальный контроль», но и на обычную родительскую гиперопеку не похоже. Почему иначе нянек не было в детстве?
И почему я только сейчас начала об этом задумываться? Ответ пришёл сразу: потому что, кажется, только сейчас я начала воспринимать Тима как человека, а не как мерзкого мальчишку, с которым нужно пережить месяц.
– Расскажешь? – продолжила я пытать Настю.
Но горничная отреагировала совсем не так, как я ожидала. Не знаю, насколько случившаяся история «сложная», но рассказывать её мне так просто явно не собирались.
– Ладочка, я бы хотела, но Тимошка очень не любит, когда ворошат тот случай. А я люблю этого мальчишку как собственного сына. – Она развела руками и неловко добавила: – Если бы, конечно, я родила сына лет в восемнадцать. Он на самом деле очень добрый и ранимый.
Ага, насколько Тимоша ранимый я успела ощутить, когда он половину утра после пьянки обнимался с унитазом. Хотя теперь я с удивлением поняла, что слова о «доброте и ранимости» мальчика больше не раздражают. Возможно… что-то в них есть? В них и в Тиме, если приглядеться получше.
– Ты лучше сама его спроси, – продолжила Настя. – Там был не самый приятный случай, если сам решит пожаловаться, то всё узнаешь. Нет, и не надо трогать, всё равно ничего не изменить.
Она налила огромную чашку чая, поставила её на поднос и вручила его мне. Потом нежненько развернула за плечи в сторону дверей.
– Ладно, – пробормотала я, понимая, что разговор окончен и таким образом от меня тупо хотят избавиться.
Вздохнув, поплелась со своей ношей наверх. Итак, что мы имеем? Тимоша ведёт себя привычно странно и бесится из-за контроля родителей, но решил перестать третировать няню и практически отказался от войны (Правда, утром, когда я его растормошила, пообещал вернуться к старому, но пока угроз не исполнил). Я веду себя не менее странно, потому что в то утро у Джоя начала к Тиму… проникаться? Наверное. Каким бы мерзким мой подопечный иногда ни был, где-то внутри он действительно намного лучше. И это «внутри» меня подкупило, когда мы спокойно пили чай на маленькой кухне и играли в приставку. А ещё я, кажется…
Запнулась на верхней ступеньке и едва не уронила весь поднос, неприятно поражённая последней мыслью. Да, ещё Тим может не просто завалить меня пошлыми шуточками, а действительно смутить им, судя по сегодняшней реакции. И это слишком неправильно. Он ещё даже не мужчина, он малолетка!
– О, еда пришла, – довольно ухмыльнулся «ещё даже не мужчина», когда я появилась на пороге комнаты.
Он сидел, удобно развалившись в компьютерном кресле и слегка откинув голову назад, на спинку. Одеться так и не подумал, щеголяя голым торсом. Взгляд спокойный, немного ленивый, словно подопечный, наконец, выплеснул все накопившиеся нервы и смог расслабиться. Человек-хамелеон.
И сейчас мне предстоит нелёгкая задача. Нет, не заставить хамелеона одеться, пусть сидит, как желает, полуголые мальчишки меня не смущают, и даже не покормить его, как маленького дитятку, а выбрать, какие вопросы важнее всего ему задать. И заставить на них ответить. Потому что бартер бартером, а хитрожопость подопечного никто не отменял.
Первое, в качестве главного блюда: что случилось, когда ему было пятнадцать? Из этого вытекает второе: почему родители начали нанимать ему нянь? Хотя было бы идеально получить ответы на оба вопроса, как на один – сомневаюсь, что Тим согласится ответить на сотню. Третье, на десерт: а каким он должен быть? Что думает сам пацан? Или что хотят от него родители?
Я должна узнать. Путь даже не для работы.