– Но если перед ними все время будет ехать человек, как две капли воды похожий на сэра Валентина, и если они все время не будут терять из виду этого человека, к чему они станут возвращаться раньше времени? Надо только сделать так, чтобы они догоняли этого человека и все же не догнали его, в этом вся хитрость.
– Что за вздор ты Несешь! – нетерпеливо воскликнул сэр Валентин. – Я знаю, что ты желаешь мне добра, Гарри, но ведь, право же, это несбыточные мечты. Пусть один человек или сто человек едут впереди офицера, который явится сюда арестовать меня, с какой стати станет он принимать его или их за меня?
– Они увидят его выезжающим из ворот вашего дома, когда подъедут сюда. Он будет все время впереди них, так как у него будет свежая лошадь из вашей же конюшни, а их лошади уже устанут к тому времени, и так он и будет ехать все впереди, а они будут гнаться за ним.
– Но ведь ты забываешь, мой милый, – воскликнул больной с нетерпением, – что офицер, которого пришлют сюда, без сомнения, будет меня знать прекрасно в лицо!
– Тем лучше, в таком случае он будет еще более уверен в том, что это именно вы выехали из ворот вашего дома.
– Я выеду из ворот своего дома? – спросил сэр Валентин, и в голове его мелькнула мысль, что бедный малый помешался; та же мысль, по-видимому, мелькала в уме доктора и старого Антония, с сожалением взиравшего на юношу.
– Да, сэр, – продолжал Гель, не смущаясь, – он будет уверен, что это – вы, тем более, что, узнав о вашей ране, он при свете фонаря увидит, что вы сидите на своей лошади, как обыкновенно сидят раненые люди. Кроме того, голова ваша будет откинута, как всегда, назад, а плечи высоко подняты, как это всегда бывает у вас. Левая ваша рука будет протянута вперед со свойственной вам одному манерой держать ее, а шляпа ваша будет надвинута на лоб тоже как всегда, вот таким образом! А кроме того, у вас будет круглая густая борода, по которой вас всегда так легко узнать.
И, говоря это, Гель вынул из кармана фальшивую бороду, которую он надевал во время представления и которую так и забыл в кармане, и прикрепил ее к своим щекам, а затем вытянул вперед руку, откинул назад голову, надвинул шляпу на лоб и действительно стал похожим на сэра Валентина Флитвуда.
Глава VI. Дворянин доказывает, что он актер
В комнате на одну минуту воцарилась зловещая тишина.
– Актер… – прошептал Антоний в ужасе, отворачиваясь от Геля.
– Превосходно сыграно! – воскликнул доктор, и в голосе его послышалась радость и надежда. – Вы действительно очень похожи так на сэра Валентина, только надо немного подрезать еще бороду. – Говоря это, он взял со стола большие ножницы и старательно подрезал Гелю бороду. – Теперь вы смело можете сойти за сэра Валентина, – продолжал он, – особенно при свете фонаря и если вас увидят только мельком, но при дневном свете, конечно, дело иное: там ваша фальшивая борода прямо бросится в глаза каждому.
– Но ведь офицеру этому и не придется видеть ясно мое лицо после того, как я выеду отсюда, я не буду подъезжать слишком близко к нему. Он будет слышать обо мне только от встречных, от хозяев гостиниц, где я буду останавливаться. А главное то, что кроме этого офицера никто, собственно, не знает хорошо в лицо сэра Валентина, так как он большею частью живет за границей. А меня знают только в Лондоне и Оксфордшире. Кто же выдаст меня моим преследователям?
– Но вы забыли про то, мой милый, – сказал доктор, – что, как только заметят вашу фальшивую бороду, вас непременно задержат как подозрительное лицо и выдадут вашим преследователям. А те, как только убедятся в своей ошибке, сейчас же повернут обратно и прискачут опять сюда.
– Ну, это пустяки, – ответил Гель, – завтра же утром я войду в первую попавшуюся гостиницу, хорошенько укутав свое лицо, а затем в своей комнате я сниму эту бороду, так что все подумают, что я обрился; мои преследователи скоро узнают это и подумают, что я сделал это нарочно, чтобы обмануть их и избегнуть преследования. Это еще более убедит их в том, что они напали на верный след.
– Да, но ведь если вы сбреете бороду, всякий увидит, что вы еще совсем молодой человек, и обман тотчас откроется?
– Но ведь разве вы не знаете, что иногда даже старик, если он сбреет бороду, кажется молодым человеком, а кроме того, сопровождать меня будет тот же спутник, который приехал сюда со мной и теперь сторожит на большой дороге, чтобы предупредить меня, если покажутся гонцы королевы. Его присутствие должно убедить их в том, что я все тот же человек, выехавший из ворот этого дома, но для того чтобы это было еще вероятнее, пусть со мной поедет еще кто-нибудь из слуг сэра Валентина, ведь его слуг знают здесь в окрестности, наверное, даже лучше, чем его самого; к тому же он может быть мне полезен, указывая дорогу, так как нам ведь придется ехать часа два не останавливаясь, спасаясь от погони, так, чтобы они не успели догнать нас.
– Вы слышали, сэр Валентин? – спросил доктор, обращаясь к раненому.
– Все это безумие, по-моему, – отвечал больной слабым голосом. – Даже если бы это было возможно, я бы не позволил никому рисковать из-за меня жизнью, как хочет сделать этот юноша. Ведь они наверное догонят вас, и тогда…
– Это еще вопрос, сэр Валентин, – ответил Гель спокойно.
– Нет, это только вопрос времени, а я ведь хорошо знаю, что ждет тех, кто помогает бежать осужденному за измену. Ведь сам этот поступок уже является изменой.
– Ну а представьте себе, что я уже сам по себе должен бежать от правосудия, представьте себе, что я совершил поступок, достойный смертной казни, и поэтому только спасаю собственную жизнь… Разве мое бегство не спасет в таком случае нас обоих? Обманывая этих людей и наводя их на ложный след, я в то же время спасаюсь и сам от них, – сказал Гель, не стесняясь этою ложью, так как ему хотелось уговорить сэра Валентина согласиться с его планом.
– Неужели это правда, Гарри? – воскликнул больной. – Но ведь в таком случае ты можешь еще бежать сам, пока не поздно. К чему тебе ждать этих людей и только этим увеличивать опасность, грозящую тебе? Я не хочу, чтобы из-за меня ты подвергался опасности.
– Но ведь меня не поймают, сэр Валентин. Неужели вы не верите в мою ловкость, в мою смелость? К чему же в таком случае моя молодость, мои сильные руки и ноги? Я всегда сумею уйти от них вовремя, но сначала я хочу спасти вас и задержать их возвращение на десять дней. Если мне удастся в продолжение пяти дней увлечь их дальше на север, по направлению к Шотландии, им понадобится потом еще пять дней, чтобы вернуться сюда.
– Но ведь это невозможно, Гарри, это безумие! – воскликнул сэр Валентин, в то время как доктор молча шагал взад и вперед по комнате в глубоком раздумье, а Антоний стоял у дверей с притворно-равнодушным видом.
– Подумай, что тебе предстоит сделать. Ты должен убегать от своих преследователей и в то же время должен это делать так, чтобы они не теряли тебя из виду, и это в продолжение целых пяти дней, а затем ты должен суметь скрыться совершенно от погони. Это невозможно.
– Это своего рода чудесный спорт, сэр Валентин! – воскликнул Гель, и глаза его радостно засверкали. – По-моему, игра стоит свеч. Это – театральная пьеса, где я должен буду играть роль сэра Валентина, спасающегося от погони. Я докажу всем, что я превосходный актер. Послушайтесь меня и сделайте так, как я говорю, а я пойду к воротам и при появлении наших врагов живо вскочу на лошадь и поеду.
– Сэр Валентин сделает так, как вы хотите, – сказал доктор, очевидно решившийся действовать как можно энергичнее, только бы спасти своего пациента. – Но вам, наверное, нужны будут свежие лошади? Антоний сейчас приготовит вам их. Потом вы говорили, что хотели бы взять с собой кого-нибудь из слуг сэра Валентина? Возьмите Антония, здесь в окрестности все его знают. А ты, Антоний, отправляйся седлать лошадей и пришли мне сюда Марию и Джона, пусть они помогут мне устроить нашего больного как можно удобнее в тайнике. Вы же, Мерриот, поезжайте прямо на север, как и говорили, мы же со своей стороны сделаем все, что можем, если вы нам обеспечите десять дней сроку.
Говоря это, доктор подошел к стене, отдернул один из ковров, висевших на ней, и открыл тайник.
Антоний, все время хмурившийся, пока доктор отдавал ему приказания, стоял в нерешительности и вопросительно смотрел на своего господина.
– Послушайте, святой отец… – заговорил вдруг сэр Валентин.
При этих словах Гель вздрогнул и внимательнее посмотрел на доктора; он понял, что видит перед собой переодетого католического монаха, очевидно тоже спасающегося от преследования королевы Елизаветы. По-видимому, он, однако, был настолько сведущ в медицине, что мог взять на себя лечение серьезной раны, полученной сэром Валентином.
– Теперь не время говорить и рассуждать, сын мой, – ответил монах. – Помните о тех, кого вы оставили во Франции, и пусть Антоний делает то, что я ему приказал.
– Ты слышал, Антоний? – заметил больной после минуты раздумья и колебания. – Приготовь лошадей.
– Трех, Антоний, – заметил Гель, который вдруг вспомнил, что драгоценное время уходит и терять его нельзя, – наших двух лошадей я могу оставить вам.
– Возьми с собой побольше денег, Антоний, – сказал больной.
– У меня есть деньги, сэр, – заметил Гель.
– Но все равно, Антоний тоже должен взять деньги, возьми половину того, что ты найдешь у меня в шкафу; остальные деньги пригодятся мне на дорогу во Францию, если только ваш сумасбродный план удастся.
– Я могу поручиться за то, что вы в скором времени очутитесь во Франции, – сказал Гель.
– Да, нам приходилось совершать этот путь даже тогда, когда опасности грозили нам со всех сторон, – заметил сэр Флитвуд, посматривая на монаха. – А теперь, Антоний, запомни еще, что я тебе скажу. В случае, если этому юноше удастся уйти от своих преследователей, ты проводишь его во Францию ко мне. И тогда, если нам суждено еще встретиться в этом мире, я сделаю все на свете, чтобы отблагодарить тебя, Гарри, за твою привязанность и самоотвержение. Конечно, я знаю, что этот дом, где я теперь нахожусь, будет конфискован и его отберут в казну, но ты сам видишь, Гарри, что я совершенно забросил свои здешние имения, в доме у меня теперь только трое слуг, тогда как раньше их было несколько десятков. Но зато все это время я заботился о том, чтобы устроиться как можно лучше во Франции, и если ты приедешь туда, Гарри, тебе не придется больше никогда испытывать нужды.