В расцвете рыцарства. Тайна королевы Елисаветы — страница 47 из 61

Когда все поужинали, сон мало-помалу овладел и Гелем, и он проспал вплоть до трех часов ночи; тогда он наконец проснулся и быстро стал поднимать на ноги весь свой караван, и некоторое время спустя все двинулись опять вперед. Рано утром на третий день своего бегства из Флитвуда Гель очутился в городе Барнеслей, но, пока они проезжали этот город, он все время ехал около окна кареты и даже задернул его занавеской, чтобы помешать Анне высунуться из него.

Когда они очутились опять в открытом поле, Анна уселась в своем экипаже так, чтобы видеть, что происходит позади него, то есть спиной к лошадям. Всякий, кто ехал позади экипажа, немного левее, мог свободно видеть ее, и этой привилегией первое время пользовался Антоний Ундергиль.

Пять миль южнее Барнеслея Мерриот сделал опять остановку, чтобы позавтракать, и, как и прежде, пленникам принесли поесть. Румней воспользовался этим обстоятельством и заглянул в окно экипажа.

Наконец, когда в девять часов утра опять тронулись в путь, Румней, не говоря ни слова, поехал позади рыдвана, оттеснив Антония, который собирался, как и прежде, занять свое место.

– Простите, сударь, – сказал он довольно вежливо, – но ведь до сих пор я здесь ехал.

– Пустяки! – возразил нахально Румней. – Мне что за дело до того, где вы ехали до сих пор?

– Я должен ехать там, где мне приказано, – ответил все так же спокойно Антоний, собираясь опять-таки занять свое прежнее место.

– А я желаю ехать там, где еду теперь, – сказал Румней упрямо, не делая ни шагу назад.

Антоний сердито нахмурился и вопросительно взглянул на Мерриота, ехавшего впереди и обернувшегося назад, чтобы посмотреть, в чем дело. Гель сразу заметил, что Румней глядит на него свирепо и готов каждую минуту затеять ссору. Сознавая, что в данную минуту это очень невыгодно для него, Гель решил придать всему вид шутки и сказал Антонию:

– Я приказал тебе, Антоний, ехать за мной, а поедешь ли ты с этой или с другой стороны экипажа, это совершенно безразлично.

Антоний молча отъехал на другую сторону, стараясь не смотреть на Геля, чтобы он не прочел укора в его глазах. Гель в душе страшно негодовал на то, что обстоятельства вынудили его стать в данную минуту на сторону разбойника и как бы предать своего верного слугу. Он еще более рассердился, когда заметил, с какой торжествующей улыбкой Румней взглянул на Анну, смотревшую на него теперь прямо из окна. Он сразу понял, что Анна решила воспользоваться услугами этого разбойника, чтобы в конце концов все же захватить его, Геля, врасплох и предать в руки правосудия.

Но, хотя в душе Гель сильно волновался, он не показал виду, что волнуется, а ехал со спокойным, бесстрастным лицом, как будто ему и в голову не приходит, что его могут обмануть или провести. Он прекрасно понимал, что в данную минуту ничего не может поделать и должен терпеливо выжидать, какой оборот примет все дело дальше.

В продолжение целых шести часов Гель ехал таким образом около экипажа и все время наблюдал за тем, как Анна то и дело обменивалась многозначительными взглядами с разбойником. Гель старался делать вид, что ничего не замечает, и даже не оборачивался к Румнею, чтобы не дать тому повода затеять ссору. Он ехал спокойно, не опасаясь нападения сзади с его стороны, так как знал, что Антоний едет тут же за ним и тоже не спускает глаз с Анны и Румнея.

Наконец, ровно в три часа, караван опять остановился на отдых в трех милях от Галифакса. Мерриот не отъезжал от окна экипажа. Румней все время держался около него, но до сих пор еще не решался обратиться прямо к Анне не из-за того, что боялся Геля, а потому, что не привык обращаться со знатными дамами и поэтому терялся в ее обществе. Гель подозвал Кита Боттля и, отдавая ему громко различные приказания, сказал затем шепотом:

– Твой друг Румней, кажется, порядочный мерзавец: он каждую минуту готов перегрызть мне горло!

– Мне кажется, мы поступили очень неосторожно, взяв с собой этого разбойника, – ответил так же тихо Боттль, – особенно ввиду того, что в деле замешана женщина. Ведь из-за женщины мы с ним и поссорились когда-то. Если бы не было этой дамы, мы бы смело могли довериться ему, так как он тоже недолюбливает представителей правосудия и ему было бы крайне невыгодно предать нас.

– Если он рассчитывает спасти эту даму от нас и похитить ее… – начал было Гель.

– Хорошо будет спасение, нечего сказать, – заметил Боттль.

Гель невольно вздрогнул от ужаса.

– И все же я уверен, что она согласится попасть в его руки, только бы уйти от нас и предать меня, – сказал он грустно.

– Если она воображает, что очутится на свободе благодаря Румнею, то очень ошибается: плохо она его знает. Если вы лично желаете отделаться от нее, то, конечно, самое лучшее отдать ее сейчас же Румнею.

– Я бы убил тебя, Боттль, если бы не знал, что это – только глупая шутка с твоей стороны. Но, во всяком случае, теперь нам не до шуток. Она может действительно войти в соглашение с этим животным и причинить нам много вреда. Да, хорошо тебе смеяться, ты в таких годах, что тебе подобные вещи смешны, но я откровенно сознаюсь, что, конечно, прежде всего забочусь о ее безопасности. Подумай только о том, что она может действительно попасть в руки этого негодяя! И зачем только я связался с ним?

– Да, между прочим, – заметил Боттль, – знаете ли вы, что я убедился в том, что многие из разбойников не прочь перейти на службу к вам и бросить этого негодяя Румнея?

– Я уверен в том, что один из них – вон тот, круглоголовый, быстроглазый разбойник, его зовут, кажется, Том Коббль, – скорее на моей стороне, чем на его. Мне кажется, что вообще в шайке произошли какие-то разногласия.

– Да, это верно. Вот еще другой такой же, зовут его Джон Гатч; мне кажется, он в сущности человек честный, и ему противно его теперешнее ремесло. Есть еще один, Нэд Моретон, тот тоже не особенно любит Румнея; затем я могу назвать еще двух-трех, которые, если дело дойдет до драки, перейдут, конечно, на нашу сторону, но зато другие – такие негодяи, что становится невольно жутко в их обществе.

– В таком случае, Боттль, постарайся переманить к нам как можно больше людей, но избегай всего, что могло бы повести к ссоре, которая вовсе нежелательна в данное время.

День, однако, прошел без всяких приключений, и вечером Гель и его спутники остановились опять на ночлег в уединенной гостинице; здесь были приняты все меры предосторожности, как и в предыдущую ночь. Гель, привыкший за последнее время обходиться почти совершенно без сна, уселся около экипажа, рядом с которым лежал Френсис, и приготовился опять прокараулить всю ночь. Антоний на этот раз должен был спать вместе с Румнеем на общей куче соломы, а Боттль отправился на большую дорогу сторожить, не покажется ли вдали Барнет со своими людьми.

Гель сидел молча, погруженный в глубокую думу: он иногда недоумевал, почему так долго не показывается Барнет, но потом объяснил себе его запоздание тем, что лошади его, очевидно, устали, свежих он не мог достать, да, наконец, могло случиться, что у него оказался и недостаток в деньгах, так как он выехал ведь только из Лондона во Флитвуд и рассчитывал вернуться обратно на другой же день.

Вдруг рядом с Мерриотом послышался не то вздох, не то стон; он стал тревожно прислушиваться: этот стон доносился из-под навеса, где лежали Румней и Антоний, и напоминал стон человека, в которого только что вонзили кинжал.

Весьма возможно, что разбойник покончил с Антонием и рассчитывал теперь сделать то же самое с ним и Боттлем, который оставался совершенно один, беззащитный на большой дороге. Гель одну секунду колебался, идти ли ему узнавать, в чем дело, или нет. Он посмотрел на Френсиса: тот лежал неподвижно и дышал ровно и глубоко; в экипаже тоже раздавалось ровное и спокойное дыхание. Гель решился и быстро направился к навесу, где спал Антоний.

Антоний лежал, завернутый в свой плащ, спиною к разбойнику, который лежал тоже спокойно, с закрытыми глазами; спал ли он или притворялся спящим, Гель не мог рассмотреть. Но Антоний, во всяком случае, спал крепким, здоровым сном, в этом не могло быть никакого сомнения. Гель дотронулся до его плеча и прошептал:

– Пойдем со мной.

Антоний, ни слова не говоря, встал и пошел за ним к тому месту, где стоял экипаж.

– По-моему, лучше тебе спать рядом со мной, около Френсиса, – сказал Гель шепотом, указывая на солому, где лежал юноша, и вдруг глаза его широко раскрылись от удивления: Френсиса не было и следа, на соломе уже никого не было.

Френсис исчез.

Гель оглянулся кругом. Нигде не видно было ни единой души. Он подошел к экипажу: из него по-прежнему раздавалось ровное, спокойное дыхание.

– Она хоть, по крайней мере, еще здесь, – сказал Гель удивленному Антонию. – Но Френсис исчез, чтобы, вероятно, исполнить какое-нибудь ее поручение; он притворялся только спящим, но, во всяком случае, он не мог уйти далеко, ведь я отлучался только на минуту. Посторожи-ка здесь у экипажа, а я пойду поищу его.

Но не прошло и секунды, как Гель уже увидел Френсиса выходящим из-под навеса, где он только что побывал сам и где лежал Румней.

– Это что такое? – крикнул Гель, схватив мальчика за руку и поднося горящий факел к его лицу.

Френсис стоял с широко раскрытыми глазами и только при окрике Геля вздрогнул и как бы пришел в себя.

– Что ты делал, негодяй? – спрашивал Гель, крепко сжимая его руку. – Зачем тебе понадобилось отправляться под навес, воспользовавшись минутой моего отсутствия? Ты, вероятно, отнес какое-нибудь послание от своей госпожи этому разбойнику Румнею? Сознавайся сейчас же, иначе тебе худо придется.

– Я не знаю, где я был и что я делал, сударь, – ответил юноша спокойно. – Я ведь лунатик и хожу по ночам, сам не зная где.

Гель внимательно взглянул Френсису прямо в глаза, тот совершенно спокойно выдержал его взгляд и затем по приказанию Геля так же спокойно улегся опять на свою солому.

Гель уселся на свое место и снова погрузился в глубокое раздумье, так что не заметил даже, как темная фигура, весьма похожая на Румнея, бродила вокруг спящих разбойников и отдавала им какое-то приказание; по-видимому, Румней был тоже лунатик.